Не побуждает ли философа град обрушившихся на него ударов стать осмотрительнее, замолкнуть на время, дать утихнуть поднявшейся шумихе и в следующем произведении изложить идеи, вызывающие такую ярость, уже менее резко, в завуалированной форме? Ничего подобного не происходит. После того как палач публично предал огню книгу, ее автор с прежней энергией продолжает обличать врачей-дельцов. В 1746–1747 гг. выходят сатира «Политика врача Макиавелли, или Путь к успеху, открытый перед врачами» и трехактная комедия «Отомщенный факультет». Но наиболее примечательно то, что в разгар кампании, развернутой против него мракобесами, Ламетри издает книгу «Человек-машина», которая, хотя и помечена 1748 годом, фактически поступила в продажу в августе 1747 г. В этой книге Ламетри еще смелее и решительнее развивает идеи, выдвинутые им в первом философском труде. И эту книгу опубликовал человек, находившийся в положении затравленного зверя.
Анонимность издания отнюдь не спасала автора от разоблачения, и Ламетри понимал, конечно, размеры опасности, какой он себя подвергал. Еще за несколько месяцев до издания «Человека-машины» он в поисках убежища от грозящих ему преследований обращается к Мопертюи, который, как и Ламетри, был уроженцем Сен-Мало. Но они были не только земляками. Деистические взгляды сочетались у Мопертюи со стремлением объяснять природу из нее самой, а психические явления — из свойств материи. Отсюда споры Мопертюи с немецкими лейбницианцами и вольфианцами. Это сближало Ламетри с ученым, который был тогда президентом Прусской академии наук и пользовался большой благосклонностью Фридриха II, афишировавшего свое покровительство писателям, ученым, философам, которых преследовали попы. Мопертюи был не только идейно близок Ламетри, он был его другом. И своей первой медицинской работе, и своему первому философскому труду Ламетри предпослал посвящения «своему другу» Мопертюи. А последний в предисловии к «Физической диссертации относительно белого негра» (1744) — первому наброску «Физической Венеры» — писал: «Когда мои соображения были изложены на латыни, один молодой доктор медицины, заставивший меня дать ему обещание, что я никогда не назову его имени, согласился их перевести». Доктором этим, по всей видимости, был Ламетри, сотрудничество которого с Мопертюи не сводилось к переводу; чтобы создать труд по эмбриологии («Физическую Венеру»), математику Мопертюи была очень полезна помощь ученого-врача (см. 63, 26). Получив сигнал бедствия,
Мопертюи поспешил на помощь другу: он сообщил королю о преследованиях, которым подвергся Ламетри, и взял на себя поручение пригласить философа-изгнанника в Берлин, где ему обещали возможность отстаивать свои убеждения. Дальнейшие события показали, насколько своевременно обратился философ к своему высокопоставленному земляку.
Издавший «Человека-машину» Эли Люзак предпослал трактату «Предуведомление книгоиздателя», где говорится, что имя автора неизвестно издателю и что издатель решился опубликовать антирелигиозную книгу лишь для того, чтобы дать теологам возможность показать свое превосходство над атеистами. И содержание «Предуведомления», где оценка атеистов как «новых гигантов, берущих штурмом небо» дословно воспроизводит соответствующее место в одной из работ философа (см. 2, 481), и его форма дают основание считать, что писал его не Люзак, а сам Ламетри.
Даже в Нидерландах, где печать пользовалась такой свободой, какой не было ни в одной другой европейской стране, блюстители религии всех вероисповеданий единодушно признали издание «Человека-машины» неслыханной дерзостью. Пока неизвестно было имя автора книги, взялись за ее издателя, которого оштрафовали на 400 дукатов. Консистория Валлонской церкви потребовала от Люзака, чтобы он сдал все экземпляры книги для сожжения их, назвал автора книги, раскаялся в том, что ее напечатал, и дал обещание никогда таких богопротивных сочинений не издавать. «Г-н Люзак (говорится в записи, сохранившейся в архиве Консистории. — В. Б.) принял первый пункт требований Консистории, прося разрешить ему ответить относительно остальных двух пунктов в ближайшую среду, на что Консистория согласилась». Два дня спустя «он заявил… что не в состоянии назвать автора, после чего он выразил горячее раскаяние в том, что напечатал столь скверную книгу, и дал торжественное обещание, что ничего подобного и даже близкого к ней никогда не выйдет больше из его типографии».
Между тем по городу стал распространяться слух, что автор книги — Ламетри. Если этот слух дойдет до властей, предупреждают философа, ему несдобровать: влиятельные круги требуют его головы. Под покровом ночи пешком уходит он из Лейдена, скрывается в хижинах пастухов и наконец покидает страну, где стал жертвой той же нетерпимости, от которой бежал из Франции. А Люзак, не считавший себя связанным обещанием, вырванным угрозами, продолжал тайком распродавать книгу, спрос на которую рос из месяца в месяц.
Трудно назвать книгу, которая в середине XVIII в. вызвала бы такую бурю негодования среди защитников традиционного мировоззрения, какую вызвала «Человек-машина», и трудно назвать другое произведение этого периода, которое сразу, по выходе в свет, получило бы такую общеевропейскую известность. Переиздания следовали одно за другим. Во Франции, где трактат был сразу запрещен, ходило по рукам много рукописных его копий. В Германии, где многие знали французский, книгу читали в оригинале, в Англии издали ее перевод. Появление «Человека-машины» породило целый поток статей, книг, выходивших и при жизни автора, и длительное время после его смерти. И ни одна из этих публикаций не встала на защиту Ламетри и его идей; все нападали на него, либо утверждая, что это злодей, для которого никакая кара не будет достаточно суровой, либо объявляя его безумцем и осыпая оскорблениями. Желая его уязвить, его именовали «господином Машиной» — прозвище, которое он с присущим ему юмором принял. Только в Германии вышло более десятка работ, специально посвященных опровержению «Человека-машины» (книги А. Франца, Б. Траллеса, И. Верини, Г. Плуке, К. Краузе, П. Хладениуса, Д. Пюри, К. Мюллера, Гесснера и др.). Среди них были опусы, по объему в несколько раз превосходившие опровергаемый труд. Остро враждебные рецензии появились во всех периодических изданиях. Поносили и книгу, и автора. Фридрих мог себе позволить роскошь покровительствовать такому безбожнику лишь потому, что в отсталой Пруссии это опасности не представляло. А кокетничанье антиклерикализмом стало модой, и этот жест короля должен был, как справедливо замечает Дильтей, «показать миру, что в его государстве терпимость безгранична» (52, 116).
Но для Ламетри эта позиция прусского короля явилась спасением. В момент, когда было ясно, что расправы ему не миновать, он оказался вне досягаемости фанатиков. 8 февраля 1848 г. берлинская газета сообщает о прибытии «знаменитого доктора де Ламетри». Фридрих сразу же предоставляет Ламетри должности придворного врача и своего личного чтеца, а вскоре назначает его членом Академии наук. Хотя возглавлял Академию выдающийся представитель передовой мысли того времени, в ней царили крайне реакционные взгляды. Но Ламетри встречает в Берлине и людей в идейном отношении близких — Мопертюи, д'Аржанса, Альгаротти, а с 1750 г. и Вольтера. Король проявляет к изгнаннику сочувствие и интерес. Он целые дни проводит в обществе Ламетри, который становится любимым его собеседником.
Философ обретает такую свободу, о какой он до того и мечтать не мог. Он встречается с людьми, с которыми может откровенно делиться своими мыслями. О кружке вольнодумцев при дворе Фридриха Вольтер позднее написал: «Никогда и нигде на свете не говорилось так свободно о всех человеческих предрассудках, никогда не изливалось на них столько шуток и столько презрения…» (10, 415).
Несмотря на то что врачебная практика и обязанности королевского чтеца отнимают у философа немало времени, из-под его пера выходят новые произведения: философские работы «Человек-растение», «Анти-Сенека», «Опыт о свободе высказывания мнений», «Система Эпикура», «Животные — большее, чем машины», «Человек — большее, чем машина»; медицинские труды: «Трактат об астме», «Мемуар о дизентерии»; сатиры: значительно расширенное издание «Работы Пенелопы» и «Маленький человек с длинным хвостом». Все это было написано за три года (1748–1751).