Я смотрю на свои юбки.

– О, это от лекарства, которым мы протираем Шада.

– А Робертс не может это делать?

– Он тоже это делает в свою очередь.

– Это ужасно, – заключает Энн. – Ты выглядишь усталой, Шарлотта. Ты вчера всю ночь провела у его кровати?

– Да. – Я так и делала, когда не была в его постели. – Но сейчас ему значительно лучше. Я так рада тебя видеть, хотя мы можем провести вместе мало времени. Боюсь, скоро дом наводнит все семейство Трелейз.

Мы пьем чай, Энн в подробностях рассказывает мне о приготовлениях к балу, потом спрашивает, зачем я хотела ее видеть. Я едва помню, за исключением того, что хотела успокоения, не думаю, что рассказала бы ей, что ее муж имел любовницу (Энн, возможно, уже знает об этом) или, что он оскорбил меня.

– Без особенных причин. Я соскучилась по тебе, Энн. Я всегда рада тебя видеть. – Я краснею. – Мы с Шадом влюблены друг в друга.

– В самом деле?

– Да, Энн, и бастарды не его. Конечно, ведь он все это время был в море. Это его незаконнорожденные племянник и сводная сестра.

– Ты этого не знала?

– Ты хочешь сказать, что это всем известно? – Я чувствую себя круглой дурой.

– Конечно. В семье все это знают. – Она успокаивающе смотрит на меня, словно я идиотка, кем в душе себя и считаю. – Я очень рада, что Шаду лучше.

– Лихорадка прекратилась вчера вечером. – Румянец расползается по моему лицу, поскольку я хорошо помню обстоятельства, при которых это случилось. – Энн, что ты намерена делать с Эммой?

– Шшш! – Она дико озирается, словно шпионы ее мужа прячутся за шторами или в дымоходе. – Я не могу сказать Бирсфорду. Он...

– Конечно, ты не хочешь ему говорить. Но подумай, что ты станешь делать, когда она вырастет. Ты ведь, конечно, хочешь, чтобы она получила образование и возможность сделать хорошую партию? Шад нанимает наставника для бастардов. – Нужно перестать называть их так, это неприятно. – И возможно...

– Нет! Шарлотта, я знаю, что ты хочешь как лучше, но...

– Не вечно же она будет ребенком, – не унимаюсь я. – Когда ее отнимут от груди, ты оставишь ее у миссис Пайл?

Энн качает головой.

– Почему бы мне не поинтересоваться у Шада, не знает ли он какую-нибудь семью, которая сможет вырастить Эмму? – продолжаю я. – Я тебя не выдам, обещаю. Она получит образование, и ты сможешь видеться с ней. Пожалуйста, Энн, подумай об этом.

– Если ты мне друг, мы больше не будем говорить об этом. – Ее глаза наливаются слезами, и у меня возникает недобрая мысль, что Энн умеет вызывать их по желанию.

– Хорошо. Но поскольку я твой друг, я хочу лучшего для тебя и для твоей дочери.

– Знаю, – сопит Энн. – Я рада, что Шад поправляется, хотя, как я понимаю, это означает, что ты должна возобновить исполнение супружеских обязанностей.

Пока я пытаюсь придумать подходящий ответ, дверь гостиной открывается, и, словно большая дружелюбная собака, в комнату вваливается Бирсфорд. Следом появляются более благопристойные Карстэрс и Мэрианн Шиллингтон. Меня радует, что я не должна принимать Бирсфорда одного. Он достаточно приветлив, но не смотрит мне в глаза, и я надеюсь, что Энн этого не замечает.

Я отправляю всех троих наверх навестить Шада и поворачиваюсь к Энн.

– Я рада, что нам удалось поговорить наедине. Я скучаю по твоему обществу теперь, когда мы обе замужем.

– Я тоже. – Она смотрит мимо меня, и мне грустно, что Энн, которую я знаю и люблю, не доверяет мне. В глубине души я надеялась, что теперь, когда мы обе вышли замуж, мы снова будем близки. Или наша близость была иллюзией? Энн не поделилась со мной своей главной тайной, а я думала, что мы лучшие подруги в мире.

Она встает и завязывает ленты шляпки.

– Я должна идти.

– Ты не станешь ждать Бирсфорда? Останься, пожалуйста. У меня сегодня весь день в доме будут родственники, мы с тобой вместе посмеемся над ними.

– Спасибо, но мне нужно вернуться домой. С балом столько дел, без меня там не справятся.

Проводив Энн, я встречаю спускающуюся по лестнице Мэрианн.

– Дорогая, наверху настоящий мужской клуб. Они только что послали Робертса за пивом, так что я решила, что благоразумнее уйти. Я рада выздоровлению Шада, думаю, вы спасли его.

Я приглашаю ее выпить со мной чаю, но и ей нужно возвращаться домой к домашним обязанностям.

– Вы поедете на бал к Бирсфордам послезавтра? Поезжайте, если Шад поправится настолько, чтобы побриться. Не могу решить, на кого он больше похож небритым: на волка или на медведя.

Я заглядываю в спальню. Трое мужчин, растянувшись на кровати со стаканами и кувшином пива, оживленно говорят о политике. Они не обращают на меня внимания. Снизу доносится позвякивание дверного колокольчика. Я переодеваюсь в чистое платье (точнее, в более чистое) и спускаюсь встретить очередных визитеров.

Весь день я развлекаю гостей в гостиной, пока наверху продолжается попойка. Около четырех часов дня у Шада достает здравомыслия выпроводить Бирсфорда и Карстэрса из спальни, так что он может отдохнуть. Я объявляю, что никого сегодня больше не принимаю, и присоединяюсь к моему уставшему мужу.

Правду сказать, он не так обессилен, как я думала.

Блаженство. Все хорошо. Мы влюблены. Ничто не разрушит наше счастье.

Глава 16

Шарлотта

– Бритье дивная штука. – Шад, расставив ноги, стоит в гардеробной в специфической позе бреющегося мужчины и с любопытством строит гримасы зеркалу. Стряхнув пену с бритвы, он касается ею шеи.

Бетти, моя новая горничная, хихикает. Она хихикает по любому поводу, особенно если это касается Шада, и я подозреваю, что она немного влюблена в него.

– Кармин для губ, миледи?

– Миледи не нуждается в кармине, – отвечает Шад. – Я поцелую ее, чтобы окрасить ее губы в красный цвет. Это подойдет, Бетти?

– Сэр! – Я притворно изображаю шок, хотя в восторге от этой идеи.

Бетти хихикает.

– Какие чулки для миледи? С алой стрелкой? Или с золотой нитью?

– Я не знаю, Бетти. Сама выбери.

Правду сказать, я занята тем, что наблюдаю за Шадом. Нет ничего прекраснее, чем наблюдать за человеком, который, не зная, об этом, занимается обычными повседневными делами, особенно если этот человек ваш муж, и вы влюблены в него. Его манжеты расстегнуты, закатанные рукава открывают руки, я замечаю пару свежих шрамов после ветрянки и с гордостью думаю, что я единственная женщина, которая видит его таким.

Он наклоняется ополоснуть лицо, бриджи сзади натягиваются (и, конечно, они по моде облегают тело спереди самым восхитительным и откровенным образом).

Шад тянется за полотенцем, прячет в нем лицо, потом, словно почувствовав мой пристальный взгляд, поднимает глаза и улыбается. Он одобрительно наблюдает, как я надеваю чулки.

– Не уверен, что достаточно хорошо себя чувствую, чтобы посетить бал Бирсфордов, – вдумчиво говорит он.

Открыв флакон, он наливает на ладонь немного лосьона из гамамелиса и лимона и протирает свежевыбритое лицо.

– Чепуха. – Мы оба знаем, что он позже снимет с меня чулки. – Я хочу поехать. Это будет событие сезона. Но если вы чувствуете слабость, мы можем уехать пораньше, и когда вернемся домой, я велю подать вам кашу.

– Вы слишком добры, мэм. – Он умолкает и завязывает галстук. – Где мой жилет?

– На кровати. Приятно снова видеть ваше лицо, Шад.

Он проводит рукой по подбородку.

– Я выглядел как разбойник.

– Хуже. Как пятнистый разбойник.

Кивнув, он идет к кровати.

– Вы выглядите прелестно, Лотти, но поверх этого будет платье?

– Оно тоже на кровати, пожалуйста, осторожнее, Бетти потратила массу времени, отглаживая его.

Растянувшись на простынях, Шад тянется за газетой.

Бетти хватает платье раньше, чем он отпихивает его ногой, и надевает на меня. Я пробираюсь сквозь складки, платье трехслойное – шелк, газ и сетка – и украшено прекрасным золотым кружевом. Я боюсь что-нибудь повредить и не тороплюсь.

Вынырнув из складок, я замечаю, что поза Шада резко переменилась, покой сменился опасной настороженностью. Если бы он был собакой, то навострил бы уши. Бетти тоже чувствует это, она переводит взгляд с него на меня, потом прячется за меня, чтобы зашнуровать платье.