Я с куда меньшим воодушевлением рассматриваю вареное яйцо и тост, составляющие мой завтрак.

– Тетя Шад сказала, что ты должен все это съесть, – говорит Эмилия.

– Это деревенское яйцо от наших уток, – сообщает мне Джон. – Сэр, у вас борода шелушится.

– Спасибо, Джон. Где тетя Шад?

– Она говорит с экономкой.

– А-а... – Она, несомненно, позволит родственникам весь день здесь есть и пить. – Кто хочет верхушку яйца?

– Я, сэр! – в один голос отвечают оба и делят деликатес. Не понимаю, почему верхушка вареного яйца столь желанна, но помню, как мы с братом выпрашивали ее у отца в редкие моменты его хорошего настроения.

Эмилия режет кусок хлеба на полоски и опускает одну в желток.

– Дядя, очень важно, чтобы ты ел и поправлялся.

Тронутый попытками детей заботиться обо мне, я уверяю, что сам могу поесть. Я рад, что они не шарахаются в ужасе от моего вида, Джон, кажется, совершенно очарован моим состоянием и предлагает помочь очистить шелушащуюся кожу. Я отклоняю его любезное предложение, и они рассказывают мне о событиях у слуг и новом выводке котят в конюшне.

После ухода детей я, к своему большому удивлению, заснул.

Разбудил меня шум в гардеробной, шаги, плеск воды и голоса.

В спальню вошла Шарлотта. На ней длинный льняной передник, глаза ее искрятся.

– Вы должны принять ванну, сэр.

– В самом деле? – Я рассматриваю новую ипостась особы, на которой женился. – И вы собираетесь контролировать мое купание?

– Да, сэр. От вас дурно пахнет. – Она поворачивается посмотреть, что делается в гардеробной, и прикрикивает: – Вытрите это немедленно!

Сопротивление бесполезно. Шарлотта настаивает на том, чтобы помочь мне встать с кровати, я отклоняю ее руку и тут же жалею об этом. Добравшись до двери, я хватаюсь за косяк, словно моряк, обнаруживший качку на земле.

– Я же говорила. – Она берет меня за руку, и на сей раз я не противлюсь.

– Вы самая ершистая женщина на свете, понятия не имею, почему люблю вас, – парирую я. – Я сам могу вымыться, Шарлотта.

– Чепуха. – Она хватает подол моей ночной сорочки.

– Я сам могу это сделать... Знаете, мэм, смеяться при этих обстоятельствах, да еще так похотливо, совершенно не годится. Как насчет вашей подобающей жене скромности?

– А как насчет вашей? Вашей скромности мужа. У вас никакого стыда нет, сэр? Считается, что вы больны!

– Был болен. Это признак возвращения здоровья. – Я, как могу быстро, забираюсь в воду, чтобы скрыть возбужденное состояние. – Кроме того, снимать с меня одежду – неподобающее поведение с вашей стороны.

– Дальше вы скажете, что он сам опадет, – закатила глаза Шарлотта.

– Вы могли бы помочь.

В ответ она льет мне на голову теплую воду и энергично моет мне волосы каким-то травяным отваром.

Поверить не могу, что считал эту женщину простушкой. Даже с темными тенями под глазами, в простом платье и еще более простом переднике она желанна для меня. Я смотрю на ее красивую шею, изящный выступ ключиц, очаровательные завитки волос на затылке, длинные пальцы. Ее аромат – это смесь женского пота (поскольку она скребет меня, как опытный конюх), розовой воды, дыма камина, воска (полагаю, она запечатывала письма).

Ее рот очень интересует меня, изгиб и форма.

– Это я сделал? – Я касаюсь царапины на ее чуть припухшей губе. – Простите.

Она качает головой:

– Нет. В Воксхолле ветка задела меня по лицу. Это мелочь.

В мою душу закрадывается сомнение. Но я отбрасываю его. Если бы Шарлотте нужно было солгать, разве она не возложила бы ответственность за царапину на меня?

– Расскажите мне о себе. – Странная просьба мужа к жене.

– Хорошо. – Она вытирает руки о передник. – Рассказывать нечего. Я достаточно заурядна. Независимо от того, что рассказали вам мои родственники, особенно касательно прибытия предков вместе с Вильгельмом Завоевателем. Мой дедушка со стороны отца имел конюшню, сдавал лошадей внаем и женился на наследнице, чье состояние было сделано на фарфоре. У нас есть деньги, но не происхождение. Я разбираюсь в лошадях, могу склеить разбитую чашку и разрисовать ее. Я получила образование, которое вы, вероятно, сочтете смехотворным. И Энн мой лучший друг.

– А я не ваш лучший друг?

– Нет. Вы мой муж. А теперь вы должны рассказать мне о себе. Поднимите ногу, я ее вымою.

Я делаю, что велят.

– О Господи... Шарлотта, не щекочите меня.

– Вы боитесь щекотки? – Она с расчетливой улыбкой поднимает глаза.

– В свое время ужасно боялся. Я возьму реванш, если настаиваете. Итак, история моей жизни. Я ушел во флот, когда мне было четырнадцать, и вернулся через десять лет в ранге капитана, когда умер мой брат и я унаследовал титул и владения.

– Вы командовали «Арктуром», я знаю. Робертс показал мне вещи, которые подарила вам команда, когда вы уходили. И?..

– Остальное мелочи. – Я отдергиваю ногу. Скрывшись в клубах пара, Шарлотта вытаскивает другую мою ногу, подняв мыльную волну.

– Расскажите мне о ваших родителях и брате.

Я молчу. Ее прикосновения к пальцам моих ног необычно убаюкивают. Мои глаза закрываются.

– Думаю, отец на свой лад любил нас. Он не был добрым человеком. Мучил мою мать своей неверностью и запугивал. Она умерла, когда мне было десять. Я был в школе. Меня вызвали из класса – мы разбирали Вергилия – и сказали, что она умерла. Я не мог плакать, поскольку другие мальчики сочли бы меня слабаком. Мой отец умер, когда я был за границей, приблизительно пять лет назад, а брат, как вы знаете, скончался внезапно два года назад, так что я унаследовал титул. Они оставили мне много обязанностей, включая Джона и Эмилию.

Шарлотта молча поглаживает мою ногу. Я продолжаю:

– Я хочу отвезти вас в поместье в Суффолке. Надеюсь, оно вам понравится. Небеса там, словно крыша собора. Дом старый, но теперь хорошо отремонтирован, вы познакомитесь с моими арендаторами.

– Знаете, Шад, вы действительно не похожи на записного повесу. На мой взгляд, вы поразительно сознательный и ответственный. Я почти разочарована, что Джон и Эмилия не ваши дети.

Я открываю глаза.

– Я был очень осторожен и не производил на свет нежеланных детей.

– М-да... С кем?

– Давно никого нет. Идите сюда. – Пора отвлечь ее, и когда я закончил, она была почти такая же мокрая, как и я, губы покраснели и припухли.

– Проказник, – объявляет она. – А теперь вытирайтесь и ложитесь в постель.

– С вами?

– Конечно, нет. Вам нужно отдохнуть. Энн заедет выпить со мной чаю.

Облив меня, словно лошадь, Шарлотта энергично действует полотенцем, возбуждая меня, и ведет назад в кровать.

Совершенно истощенный, я снова засыпаю.

Шарлотта

Энн приехала в сопровождении незнакомой мне молодой женщины. Она одета так же хорошо, как Энн или я, но ее почтительные манеры и скромно опущенные глаза свидетельствуют о том, что она служанка.

– Это Бетти Тилльярд, кузина моей горничной, она ищет работу. Ты упоминала, что уволила свою горничную.

Я открываю рот, чтобы поправить подругу: ужасная Уидерс сбежала из дома без моей помощи, но Энн качает головой. Я понимаю ее мысль – эта Бетти Тилльярд, возможно, не захочет работать там, откуда слуги сбегают через несколько дней.

Я спрашиваю, у кого она работала, и читаю рекомендательные письма, которые она вытащила из сумочки. Бетти Тилльярд – воплощение всех добродетелей: трудолюбивая, почтительная, спокойная, умеет чистить и чинить одежду, укладывать волосы. В противоположность Уидерс у нее всегда наготове сладкая улыбка.

– Я оставила последнее место из-за собаки лорда Харрингтона, я чихала весь день, и леди Харрингтон сказала, что из нас с собакой в доме останется кто-то один, миледи, а его светлость и слышать не хотел о том, чтобы расстаться с собакой.

Выразив удовлетворение, я предложила девушке место. Потом отправила ее к Робертсу договариваться о плате и поблагодарила Энн.

– Думаю, она вполне подойдет,– говоритЭнн в ответ на мою экспансивную благодарность. – Что это за ужасные пятна у тебя на платье? Если она сможет их вывести, ей надо платить вдвое.