Рожковое дерево рядом с домом сначала застонало, потом затрещало и потеряло толстую ветку, густо усеянную плодами. Хаим выскочил наружу, чтобы собрать этот хлеб нищих. То, что не удастся съесть, можно будет потом скормить козам.

Сильные ветры с недавних времён - бич Иудеи. Все густые дубовые, кипарисовые и лиственничные леса, когда-то покрывавшие эти холмы и равнины, давно вырубили римляне. Не стало даже сикомор вдоль дорог, дававших в старые времена густую тень для путников. Но теперь ветрам просто некуда было деться. И они с настойчивостью римских легионов сдували плодородные почвы с многострадальной земли обетованной. Вот и сейчас надвигающаяся непогода поднимала быстрыми воздушными потоками маленькие пыльные воронки, унося их вдоль побережья к Капернауму.

Хасан вздохнул и вслед за хозяином вышел наружу. В голове, подобно пчёлам, застигнутым врасплох дождём, или листьям, поднятым налетевшим вихрем, беспорядочно роились мысли. С того самого момента, когда из рук человека на холме караванщику довелось вкусить хлеб, он пребывал в смятенном состоянии духа. С одной стороны, купец ясно понимал происходящее, помнил о товаре, отвечал на вопросы уважаемого Хаима, одаривал подарками его детей, поддакивал, даже смеялся. Но все пережитое им на холме проносилось перед глазами какими-то нереальными картинами. Проводя большую часть жизни в пустыне, Хасан думал, что эти видения приходят от усталости после трудного пути. Его даже раздражал запах подгоревшего масла и жира на жаровне с маленькими кусочками жёсткой старой баранины. В глубине души караванщик ощущал себя неразумным ребенком, внезапно узнавшим, что за песчаной суровой пустыней расстилается огромный, неизведанный мир. Непонятный, непривычный, незнакомый. Мир Рави.

«Как? Как ему удалось сделать такое?» - вопрос, разложенный на простые составляющие расстроенным разумом Хасана, сменился более сложными: «Кто он?» и «Что ему нужно здесь?» Поскольку ответов не было, эти раздумья рассыпались горошинами мелких мыслей: «Сколько было хлебов?», «А возможно ли так же приумножить амфоры с драгоценным розовым маслом?»

От усиленной работы встревоженного ума голова, казалось, вот-вот треснет, как перезрелый арбуз. Хасан, сжав ладонями виски, обернулся в сторону озера.

Близкие свинцовые тучи сгустили вечерний сумрак, обещая сильный дождь. На берегу Галилейского моря бегали люди с факелами, размахивали руками и кричали.

«Тонет кто-то, - решил караванщик, возвращаясь от мучивших его дум к обыденной мирской суете. - И куда их несёт в такую погоду?»

Хозяин, приютивший путников, побежал на крики. Хасан, поддавшись неясному порыву, пошёл за ним.

Недалеко от берега, примерно в полу mille pasus[4], почти сливаясь с водой, тёмным пятном маячила лодка. Парус был сорван и трепетал мокрой жалкой дырявой тряпкой, закручиваясь всё туже вокруг сломанной мачты. Потерявшее управление судёнышко относило всё дальше от берега. Было плохо видно, но, судя по всему, люди, терпящие бедствие, продолжали бороться за свою жизнь взмахами вёсел.

И тут все увидели, как по воде навстречу лодке, легко касаясь волн, перепрыгивая с одной на другую, идет человек.

Купец, чувствуя, как по его спине поползла ледяная змея испуга, сделал несколько шагов назад.

«Боги! Это был Он! Тот самый проповедник с холма!»

Многие люди на берегу опускались на колени. Другие входили по пояс в озеро, поднимали в молитвах к ночному небу руки, но не решались двигаться дальше. Идущий по воде, не обращая внимания на ветер и вырастающие из темноты волны, двигался по ним так просто, словно это была твердая, надёжная земля. Человек, казалось, парил в воздухе. Он что-то кричал гребцам. Хасан разобрал имя – «Симон». Один из терпящих бедствие бросил весло, переступил через борт лодки. Он на пару мгновений завис над очередным пенистым валом и сделал два-три шага к берегу. Хасан мог поклясться небом, что вода несколько мгновений держала и рыбака, но внезапно несчастный ушёл с головой в свинцовую толщу неспокойного моря. Проповедник не растерялся, быстро перепрыгивая с гребня на гребень, подошёл, схватил тонущего за волосы и поставил его на воду рядом с собой … Буря медленно стихала, освобождая небосвод от тяжёлой облачной паранджи.

Торговец понял, что стоит на коленях, как и люди вокруг него. Он осознал это в тот момент, когда темноволосый прошел мимо, накрывая спасенного им человека сухой плащаницей. Хасан поймал себя на мысли, что до этого он склонял голову лишь перед алтарем Ахура-Мазды.[5]

- Что с тобой, друг мой? - Хаим схватил купца под руки и потащил за собой к дому. – Ты хоть знаешь, перед кем падаешь ниц?

- Перед тем, кто накормил пятью хлебами тысячу душ, - едва перебирая ногами, прошептал Хасан. Его грудь, казалось, сжал железный обруч, и с каждым шагом тесное кольцо давило на усталую плоть все сильнее.

- А, так, значит, и ты видел это! Ну да, кто еще способен на такие фокусы? - хмыкнул приятель и окинул купца неприязненным взглядом. - Затуманить разум бедным иудеям может только наш местный сумасшедший, назаретянин Иешуа, называющий себя пастырем и сыном божиим. Мессиах? Как вам нравится? Такое неподобающее простому смертному звание дали ему глупцы. Вот что я тебе скажу - никакой он не Рави и не мессиах. Разве хлебами мостят дорогу в сады Эдема? Или прогулки по воде спасут нас от римских мечей? – Хаим отвернулся от толпы, окружившей спасённых.

- Идем быстрее под крышу, с глаз долой! С тебя чего взять? Сегодня ты тут, завтра - за тысячи стадий отсюда. А вокруг полно соглядатаев Синедриона[6]. А мне ведь ещё жить здесь. Ну а ты - словно пыль под ветром. Любое дуновение - и поминай, как звали.

«Почему, ну почему Хаим так ненавидит его? - поразился Хасан. - За что?»

Едва переступая по земле дрожащими ногами, купец вслед за приятелем ввалился в дом и рухнул на лавку. Лоб его пылал, голова раскалывалась болью от пережитого страха и восторга. И только часа через два караванщик забылся в беспокойном сне, который почему-то оказался продолжением событий, произошедших этим вечером на берегу. Он стоял в круге яркого света, а рядом с ним сидели люди, ставшие свидетелями чудесного спасения рыбаков на озере. Все они сгрудились вокруг человека, ходившего по воде, а тот подбрасывал в разожжённый костёр сухие ветки и обращался с укором к спасённым им оборванцам:

- Симон, зачем ты не послушал меня? Андрей! А ты что же? Ещё немного - и вы бы все утонули. Неужели вам было трудно поверить моим словам, бросить лодку и идти мне навстречу? Жалко вас. Нет в вас веры. А без веры нет и надежды на спасение...

Хасан проснулся под утро от жара и собственного крика. Пришедший получасом позже врачеватель-араб прописал купцу кровопускание и настойку из трав от странной нервной болезни. Сильные ветры, как уже было сказано, были бичом Иудеи и причиной пустынной лихорадки.

Караванщик снова пересчитал деньги, вырученные от продажи остатков розового масла.

«Интересы двигают интересами», - вспомнил он слова своего отца.

Пусть потерял б’ольшую половину каравана, заплатил лишнее за лечение, но заниматься поставкой в римские провинции благовоний и розового масла - выгодное дело. Ничто так не окупается с лихвой, даже торговля рабами. Тех надо кормить, поить, ухаживать за ними, чтобы имели цветущий вид, да ещё нужно суметь с прибылью продать. А это совсем непросто. На рынке - избыток невольников. Римляне сбивают цену, захватывая всё новые земли, подчиняя себе страны вопреки обстоятельствам и гневу богов. Отдают перекупщикам сильных мужчин почти даром. Войны в Испании и Галлии наполняют империю подростками и женщинами. Старух не считают за товар и навязывают в придачу для мелких работ в имениях и на фермах. Стариков скармливают львам, пойманным для гладиаторских боёв.