Спрашиваю:
– А почему именно я?
– Видишь ли, – ответил Валера, – во-первых, ты мне симпатичен. Во-вторых, мы, партийно-преподавательский состав факультета, всё время анализируем студентов на предмет «подходит нам – не подходит». Ты по всем признакам подходишь.
– Ну, – немного опешил я от неожиданности, – я пока не готов к этому.
– А тебя никто и не торопит. Время есть, учись, работай. Всего доброго!
Конечно, в тот момент мне было приятно услышать это. Незыблемость существовавшей в те годы системы не вызывала сомнений, и правильно «вписаться» в неё с самого начала было весьма важно. К тому же, фраза «по окончанию университета оставлен на кафедре» была магической, истинным символом твоего преуспевания по жизни – очень и очень многие к этому стремились всеми силами, хотя, не стану скрывать, не все.
А в конце четвёртого курса, когда я уже приступил к выполнению дипломного проекта, о чём речь впереди, разговор «в тему» продолжил мой шеф Борис Михайлович Куриненко – руководитель проблемной лаборатории №7. Говорил он тоже предельно откровенно: «Мы подыскиваем нужных нам людей, а Вы, Петя, производите приятное впечатление, не хотелось бы нам в Вас ошибиться!» Похоже, «верным курсом иду, товарищи». Что ж, добро…
Почему я объединяю понятием «система» оба компонента: и профессорско-преподавательский состав, и функционеров от комсомола и партии? А как иначе! Если хочешь преподавать или просто работать в ВУЗе, то, в большинстве случаев, требовалось доказать свою верность «системе», поучаствовать в комсомольской работе, повыступать на собраниях, выявлять недостатки и бороться с ними, принимать личные комплексные планы, проходить Ленинские поверки, сдавать Ленинские зачёты. И только попробуй хоть раз оступись! «Система» заметит и запомнит всё.
Ну, а хочешь расти, возглавить кафедру, а, тем более, факультет – пожалте в Ленинскую партию. Даже просто доктором наук без партбилета стать было весьма затруднительно. Но вступить туда представителю презренной, не имеющей четкой классовой ориентации «прослойке» было ох как непросто, хоть на завод к станку топай! В партии уже другие правила игры, совсем, между прочим, не смешные – это вам не комсомольские игрища. И, как смычка двух составляющих системы на местах – партийно-хозяйственный актив, сокращенно, «партхозактив» или ПХА.
Однако чтобы наверняка попасть в настоящую обойму, гарантирующую превращение из функционера общественного в элиту системы – функционера номенклатурного, необходимо было стать членом университетского, или, как мы его называли, «большого» комитета комсомола.
Члены «большого» комитета слыли ребятами подчёркнуто принципиальными и бескомпромиссными – к этому обязывало их положение, необходимость подачи личного примера всем остальным комсомольцам. Время от времени ими устраивались «публичные порки». Например, за одну единственную, совершенно невинную, на мой взгляд, фразу («студенты едут в стройотряды, чтобы, в первую очередь, заработать») был немедленно исключён из комсомола один из командиров стройотряда. Это вызвало недоумение многих студентов: командиром тот был сильным, просто, увлёкшись спором на одном из заседаний «большого» комитета, не «профильтровал свой базар» в нужном месте. Необходимость постоянного оправдания высокой ответственности накладывало на членов комитета определенный отпечаток: лица у них были чуть-чуть «римменчхоловскими».
Безусловно, звание члена «большого» комитета комсомола ко многому обязывало. Однако, глядя на них, мне было интересно: бухают ли они на чьих-нибудь днях рождения, орут ли во всю глотку песни, умеют ли хохотать, держась за живот, «скачут» ли на дискотеках, матерятся ли, «подкатывают» ли к девчонкам. Что надевают на себя вне стен университета – в Альма-матер они всегда ходили в костюмно-галстучной униформе. Но спросить об этом я стеснялся. Хотя, в целом, ребятами они были вполне адекватными, не в пример своему северокорейскому коллеге. Я знал и работал с некоторыми из них.
Одно время работой университетского комитета комсомола руководил Мурат Гадыльшин – ленинский стипендиат, студент то ли мехмата, то ли ВМК (факультета вычислительной математики и кибернетики). Он после окончания универа стал одним из секретарей горкома комсомола города, то есть осуществил желанный для многих переход в стройные ряды партийной номенклатуры. А дальше уж, как кривая тернистой карьеры вывезет. Взлетишь – не взлетишь, зависело от очень многих факторов. Главное, понять и принять следующий немаловажный факт: комитет комсомола ленинского университета – потенциальный трамплин в серьёзную карьеру.
Величиной номер два в «большом» комитете комсомола был руководитель идеологического сектора Алексей Снашков – худой, высокий, всегда несколько утомлённый, спокойный молодой человек с печальными глазами. Ему посчастливилось в последующем даже закончить ВПШ (Высшую партийную школу) при ЦК КПСС, что гарантированно обеспечивало достойный карьерный рост. Однако, в разгар горбачёвской перестройки, уже после моего выпуска, я, случайно заглянув как-то в «большой» комитет и увидев Лёшу, был озадачен. Глаза у него стали ещё более печальными: новый курс на «обновление социализма, демократизацию и гласность» спутал карты очень многим, в том числе, похоже, и ему. Больше я со Снашковым не встречался, и какова его дальнейшая карьера, не ведаю.
Ну, а моим непосредственным куратором был заведующий агитсектором «большого» комитета, студент юрфака Игорь Шевцов – парнишка деятельный и беспокойный. Он, обрисовывая мне «планов громадьё», с горечью, но, тем не менее, совершенно искренне, говорил: «Ну, почему, почему в тридцатых годах люди несли последнее, чтоб наша промышленность развивалась, страна сильнее была, а сейчас такого нет? Значит, надо работать, чтобы люди стали такими же!» Мечтатель Манилов, чёрт возьми! Или ещё один его перл: «Что значит – не хотят? «Хочу – не хочу» для них кончилось, когда они подали заявление о вступлении в комсомол!»
Вообще же, организационно сектор агитации и пропаганды вместе с культмассовым и военно-патриотическим входил в состав идеологического сектора – структура организации была одинаковой и для «большого», и для «малых» (факультетских) комитетов комсомола. Но многочисленная армия политинформаторов академических учебных групп университета была в ведении факультетских агитсекторов. Я сам ежегодно проводил на биофаке конкурсы политинформаторов групп, их победители соревновались далее уже на университетском уровне.
К тому же я продолжал регулярно проводить политинформации в группе. Вспомнилось, как на первом курсе ещё не «выдрессированные» мною одногруппницы, не дождавшись окончания очередной политинформации, ринулись на выход, но я, встав грудью, не дал открыть дверь. Мне удалось усадить несознательных студенток обратно лишь с помощью подоспевшего на выручку Ширшова, заставив их дослушать политинформацию до конца. Больше такого безобразия в нашей группе не повторялось. Кстати, Нинок Голубева тогда решительно встала на нашу с Андрюшей сторону, что нам весьма помогло справиться с нестандартной ситуацией. Интересно, на сколько севкоров это потянет?
И вот, на третьем или на четвёртом курсе я победил на факультетском конкурсе (победитель определялся голосованием), пройдя на университетский этап. Решил выпендриться: вместо беспроигрышной темы про польский кризис начала восьмидесятых годов, с которой одержал победу на факультетском этапе (естественно, его причиной был отход от ленинских норм и принципов), я выбрал более чем спорную тему: «Мода, престиж и собственное «я».
Доложился уверенно, народ слушал с интересом, но, по завершению своего выступления, нарвался на довольно жестко заданный вопрос Снашкова, сидевшего в президиуме:
– И в чём же, Вы считаете, причина увлечения буржуазной модой у определённой части советской молодежи?
– Ну, – отвечаю, – причин несколько: и в усилении идеологической войны против нас со стороны капиталистического Запада, и в заметном улучшении условий жизни в нашей стране, и в ослаблении работы с молодёжью со стороны партии.