Не сложно догадаться, особым уважением пользовались начальники и другие власть предержащие в деревне, в первую очередь, председатель колхоза или директор совхоза. Особенно запомнился случай в деревне Молвино Зеленодольского района. Приехав, я сразу заметил двух «жегетляр», постоянно болтавшихся по деревне, часто в нетрезвом виде. Выяснилось, что двое местных друзей, недавно вернувшихся из армии, никак не могли завершить празднование долгожданного «дембеля». Как-то раз, во время обеденного перерыва, их «подшофе» занесло в колхозную столовую. Недавние армейцы-кореша «докопались» до командированных из города на уборочную шоферов. Водилы не хотели развития конфликта. Но тем что-то не нравилось, и они явно лезли на рожон. Чем бы это закончилось – вопрос. Ситуацию разрядил внезапно подъехавший местный бригадир – здоровый, суровый с виду мужик. Он, мгновенно оценив положение, молча, двумя грамотными ударами свалил дембелей-односельчан на пол, после чего вышвырнул обоих на улицу. «Дембеля» приняли это как должное, мгновенно утухнув, и быстро ретировались.

    С 1980 года, когда я был на втором курсе, нашему факультету поручили шефство над колхозами двух районов Татарии, соседствующих друг с другом – Заинского и Сармановского. Доставляли туда нас тихоходными речными корабликами типа «Ом», зовущимися в народе «омиками», до пристани Красный Ключ, что неподалёку от Нижнекамска. Оттуда уже колхозными автобусами – по хозяйствам. Один колхоз – одна академическая группа.

    Отплывали мы днём. К утру были на месте. Честно говоря, такой, менее затратный способ доставки был для нас, студентов, очень неудобным. Если погода стояла хорошая, то было вполне терпимо: народ «растекался» по всему «омику» – по крышам палуб, трапам, шлюпкам. Но в дождь и ветер все, как пчёлы в улей, набивались в помещения верхней и нижней палуб. На середине Камского устья нас обычно покачивало, и некоторых девчонок тошнило. Ночью мы спали, в буквальном смысле, вповалку друг на друге, а потому приплывали в Красный Ключ полуразбитыми и не выспавшимися. Но всё списывалось на молодость. Позже, когда я уже окончил университет,  узнал, что доставлять студентов из Казани на места стали автобусами. Что ж, порядок восторжествовал!

    Заинский и Сармановский сельскохозяйственные районы оказались почти в центре промышленного треугольника между нефтеперерабатывающим Нижнекамском, автостроительными Набережными Челнами и нефтедобывающим Альметьевском. Кстати, Набережные Челны в 1982 году были переименованы в «Брежнев» в честь почившего в том же году генсека. Многие тогда с сарказмом произносили новое название города, переиначив в «Набрежневые Челны». К счастью, позже городу было возвращено историческое имя. В те же восьмидесятые велись многочисленные разговоры о предстоящем строительстве в недалекой Елабуге – родине пейзажиста Ивана Шишкина, месте упокоений поэтессы Марины Цветаевой и кавалерист-девицы Надежды Дуровой – огромного тракторного завода, так и не появившегося на свет Божий. Нетрудно догадаться, что народ в поисках лучшей жизни активно переезжал из деревень в эти города, поэтому на селе был кадровый голод, частично утоляемый в уборочную многострадальными студентами.

    Тем не менее, оба района были хорошо освоены и плотно заселены: пустующих, заброшенных, зарастающих бурьяном земель я не видел. В Заинске, на реке Зай вращала турбинами построенная в шестидесятые годы ГРЭС, снабжавшая электроэнергией местные предприятия и населённые пункты, а также подключённая к единой энергосистеме. Помню, одна моя одногруппница, разочарованно разглядывая небольшое водохранилище и невысокую плотину станции, недоумённо изрекла:

    – И чего разговоров – «Зейская ГЭС, Зейская ГЭС»? Я ничего грандиозного тут не вижу!

    И я, осознавая свою недоработку на политинформациях, поперхнулся:

    – Ты, что, подруга, какая это тебе «Зейская ГЭС»?

    – Но название реки Зай по-татарски  –  «Зей»! – отпарировала она.

    Пришлось срочно восполнять информационный пробел, рассказав про строительство под мудрым руководством КПСС грандиозного каскада ГЭС на реках Зея и Бурея в Амурской области. Я был дока проводить политинформации в любых условиях, считая это своим святым долгом. Опять прошу, не смейтесь!

    Спокойный пейзаж районов представлял собой поля и пашни средне  всхолмленной равнины с редкими перелесками и узкими речками. Мне довелось изрядно попутешествовать по весям этих районов, ставшими почти родными. Я полюбил их неброскую красоту, напоённую осенним запахом влажной земли, стерни, зерна и опадающих жёлтым хороводом листьев.

    Причиной первых двух путешествий – на третьем и четвертом курсах – стала, как это ни банально звучит, любовь. Не моя – Ширшовская. Андрюха запал на однокурсницу Лидуську с кафедры ботаники, но, поскольку группы разводили по разным колхозам, они на время сельхозработ оказались разлучёнными. Прошла неделя, минула другая – письма всё не приходили, хотя Лидуська, ответившая на его чувства взаимностью, обещала писать  через день. Похандрив некоторое время в ожидании весточек, Ширшов немного «отвлёкся» на другую студентку из нашей группы. И вот, в последнюю неделю нашего пребывания пришли все Лидуськины письма разом. Андрей мгновенно прозрел, осознал неправильность своего поведения, боясь, что его могут «сдать» мстительные одногруппницы. Да и новый прилив чувств нахлынул – влюбленный Андрюша, отбившись от коллектива, всё перечитывал и перечитывал письма, шевеля губами и как-то грустно и отрешённо улыбаясь. Результат подобной «медитации» не заставил себя долго ждать.

    – Так, Петька, быстро собирайся: мы идём к Лидуське! – решительно сказал Андрей.

    Мне не очень «катило» двигать по раскисшим дорогам куда-то в соседний район, и я попробовал возразить:

    – Слушай, Ширшов, солнце высоко, куда идти-то? Охолонь, скоро и так с ней свидишься!

    – Тогда я один пойду!

    Понятно, что этого я не мог допустить, поэтому, тяжело вздохнув, стал паковать рюкзак.

    – Куда идём-то?

    – В деревню Иляксаз, всего в двух километрах от райцентра Сарманово.

    – Всего в двух километрах! Ты сперва доберись до этого Сарманово!

    Мы тогда трудились в деревне Александровская Слобода (местные упрощали название – «Алслобода») Заинского района. Не без труда получили от Аллы Фаттаховой – одной из старших в нашей группе, аспирантки,  ныне профессора университета, – короткую «увольнительную», хотя это было нарушением трудовой дисциплины. Но на что только не пойдёшь ради дружбы и любви!

    Быстро добравшись на попутном автобусе до Заинска, мы узнали, что до Сарманова 55 км. Каково? А день уже повернул к вечеру. И вот на перекладных – где на машине, где на телеге, где пешком – мы добирались до манящего «далёка». Автобусного сообщения между этими райцентрами тогда не существовало.

    Качество сельских дорог – общеизвестно. Татарстан в то время исключением не являлся – в основном, улучшенные щебнем грунтовые, кое-где был асфальт. Но на границе районов он оборвался: оттуда нас подобрал ехавший на телеге, запряжённой старенькой лошадкой, один бабай, взяв с нас за проезд песнями. Особенно ему понравилась в моём исполнении татарская народная песня «Закария» – он даже подпрыгивал на соломенной подстилке телеги в такт мелодии…

    Моя прародина по отцу – Кировская область, Вятско-Полянский район. Кстати, мой отец был депутатом Верховного Совета Татарстана первого созыва, принявшего Декларацию о независимости Республики. Итак, родившись и повзрослев в Казани, я естественным образом воспринял татарскую культуру, чуть-чуть понимал язык, хотя специально его никогда не учил. До сих пор люблю многие татарские песни. Моё раннее детство прошло в районе Иске Бисте (Татарская слобода), что на берегу озера Кабан, рядом с единственной действующей в то время в Казани старинной мечетью Марджани. Поэтому до сих пор художественно исполняемые суры из Корана, слышимые мной в детстве, навевают благодушие и умиротворение, вызывая приятные воспоминания. А марш Салиха Сайдашева, под который отправляется и прибывает фирменный поезд «Татарстан» сообщением Казань – Москва, люблю так же, как и  «Прощание Славянки».