Приказа на выброс пока нет. Экипажи полка возят бомбы и боеприпасы из Горловки сюда, в Валерьяновку. Почти тринадцать тонн боеприпасов перебросили к линии фронта на аэродром у Аскании-Нова, четырнадцать тонн технического имущества первой штурмовой авиадивизии перевезли туда же из Нижнего Токмака…

Годовщину Великой Октябрьской революции отметили по-фронтовому, нанеся массированные бомбовые удары но скоплениям резервов войск и танков врага в районе Большой Знаменки и Первомайска. Урон противнику, по докладам разведки, был нанесен немалый, но и мы недосчитались одного Ли-2. По дороге домой над линией фронта зенитным огнем был сбит самолет командира Константина Никифоровича Пьянзина, 1909 года рождения. Он прибыл в полк в сентябре 1943 года из ГВФ и не успел даже получить воинское звание.

Под стать Пьянзину был и штурман старший лейтенант Яков Семенович Меньшиков. В сложных и очень трудных условиях выполнял он боевые задания, совершил 147 вылетов. Погибли и другие члены экипажа, молодые ребята: самому старшему не исполнялось и двадцати пяти лет. Они успели совершить многое, но до победы не смогли дожить…

Передышка в интенсивной боевой работе как-то расслабила людей, настроив на благодушный лад. За что едва не был наказан экипаж К. П. Павлова. Взлетали ничью с полной бомбовой нагрузкой. После второго разворота вспыхнул левый двигатель. Борттехник В. И. Пряхи и выключил его, летчики вынуждены были сажать машину поперек взлетно-посадочной полосы, рискуя столкнуться с самолетами, ожидавшими своей очереди на взлет. Когда вышли из самолета, то, ко всем бедам, обнаружили на одной из фугасных бомб отсутствие колпачка — ветрянки. Выходит, она не была законтрена оружейниками.

Разбор этой предпосылки к летному происшествию показал, что борттехник Пряхин, пробуя моторы на земле, не обратил внимания на перебои в работе левого двигателя из-за прогара поршня в одном из цилиндров, инженеры по вооружению М. И. Коротков и А. П. Лищенко не проверили снаряжение бомб, весьма легкомысленно отнесся к своим обязанностям штурман В. А. Алисов, не проведя тщательного предполетного осмотра машины… А в результате самолет и экипаж лишь чудом остались невредимыми.

В полку прошли партийные и комсомольские собрания, на которых был обсужден этот случай. Виновные понесли наказание, а урок извлекли все.

Фронт уходил на запад. И не успели мы обжиться на кукурузном поле в Валерьяновне, как поступил приказ перелететь в Воротынск. Я укладывал нехитрые свои пожитки в Ли-2, когда меня окликнул Н С. Фомин.

— Слышь, Горностаев, отвлекись на минуту…

Я подошел к Фомину. Он стоял у машины Павлова и безучастно смотрел на сборы полка.

— Придется тебе, Николай, остаться здесь, — наконец сказал он. — Нужно восстановить эту машину. Возьми двух техников, моториста. Замените горелый мотор — догоните нас

— Где я возьму мотор? — удивился я.

— Его уже привезли из Воротынска.

— А как я его менять буду? Ни оборудования, ни крана, ни подъемника нет Все улетело…

— Думай, — сказал Фомин. — Начинаются дожди, поле раскиснет — не взлетишь. А до морозов самолета здесь без присмотра не оставишь. Пока будем ждать оборудование с базы — увязнем. Думай…

Подошел командир полка Б. П. Осипчук.

— Ну что, Коля, сделаете самолет?

— Сделаем, — хмуро сказал я. — Куда денешься…

— С тобой останется летчик лейтенант Виктор Куприянов со штурманом и радистом. Держите с нами связь.

— Ты вот что, — повеселел вдруг Фомин. — Езжай к железнодорожникам в Волноваху, попроси у них блок-таль на полторы-две тонны грузоподъемностью.

— Попробую, — сказал я.

Полк улетел. Тишина упала на поле. Лишь мелкий холодный дождь шуршал по обшивке осиротевшего Ли-2.

Дождь лил всю ночь и весь следующий день. Поле раскисло, липкий тяжелый чернозем пудовыми гирями налипал на сапоги, и они, старенькие, изношенные, развалились. Пришлось «бинтовать» их проволокой. Похолодало. Теплого обмундирования у нас не было, и вскоре все мы дружно отбивали дробь зубами. Единственный способ улучшить свое положение — как можно быстрее улететь отсюда. Техники начали готовить мотор к снятию, а я побрел в село. Выпросил у какого-то старика лошадь с телегой, накрылся от дождя мешком и поехал в Волноваху.

Железнодорожная бригада, которая «перешивала» колею с немецкого на наш лад, встретила мою просьбу без особого восторга.

— Блок-таль дадим, — сказал, подумав, майор. — Если в залог документ оставишь.

У меня с собой были удостоверение личности офицера, партийный билет и диплом инженера.

— Могу оставить диплом, — сказал я. — Возьмешь?

— Давай. Но сроку тебе — двое суток.

Поздним вечером пробился я к самолету. Накрапывал дождь, колеса увязали в грязи, лошадь, надрываясь, еле волокла телегу. Сгрузили мы блок-таль и решили на ночлег идти в село.

— Останешься охранять машину, — приказал я мотористу Г. В. Ляпунову. — Автомат тебе оставляем. В случае чего успеем и мы прибежать.

На ночлег нас приютила женщина, у которой было четверо детей. Покормив их, уложив спать, она напекла из кукурузной муки блинов и нам. Мы знали, что немцы старательно похозяйничали в селе, отобрали скот, хлеб, к наша хозяйка делилась с нами последним. Что ж, тем благодарнее мы ей были. А сухая солома на полу показалась самой роскошной постелью изо всех, о которых ми могли мечтать.

Едва серый туманный рассвет заглянул в окно, поднялись. Но оказалось, что хозяйка встала раньше нас, напекла тех же кукурузных блинов, согрела морковного чаю.

— Зачем вы так? — попытался было отказаться от завтрака я. — Как-нибудь перебьемся.

— Ешьте, милые, ешьте, — тихо сказала она. — Может, и нашего батьку кто-нибудь накормит. Он тоже воюет.

Для удобства в работе выкопали глубокие пологие траншеи по ширине колес шасси и закатили в них самолет. А чтобы не нарушилась центровка и он не встал на нос, к хвостовой стойке привязали два баллона со сжатым воздухом. Пока раскручивали болты и гайки, меня не покидала мысль: где же взять треногу? Без нее, одной блок-талью, мы не сможем снять мотор ни тем более навесить новый. Придется снова ехать к воинам-железнодорожникам. Вчера майор мне не дал треногу, может, сегодня сжалится. Но у знакомого старика лошади дома не оказалось — старуха уехала на ней в соседнее село.

— А ты, сынок, дрючки возьми. Жердины дубовые, — посоветовал старик, когда я объяснил ему ситуацию. — глядишь, выручат вас.

Это был какой-никакой, а выход. Сделали из жерди треногу, связав вверху тросом, навесили блок-таль. Размонтировали и сняли воздушный винт, потом мотор с моторамой. К вечеру переставили на нее новый мотор. Шел дождь, стемнело.

— Переносные лампы надо бы включить, — сказал Ляпунов.

— Отставить, — приказал я. — Посадим аккумуляторы, как моторы запустишь? Будем собираться в село.

И снова мы держим под дождем путь по раскисшему полю. Темнота навалилась со всех сторон, идем на лай собак. С собой несем отработанное масло и немного бензина — в подарок хозяйке и в надежде на то, что удастся выменять на ГСМ хотя бы с десяток картофелин у ее соседей. Удалось.

Утром начали подвеску мотора. Легко состыковали, три узла моторамы с узлами мотогондолы. А вот четвертый болт заартачился, никак не хотел вставать на своё место. Больше семи часов длился наш поединок четырех специалистов с одним болтом, и одолеть мы его не смогли. Жерди под тяжестью полуторатонного мотора гнулись, плясали, мокрая туша двигателя угрожающе покачивалась, а мы, чуть дыша, осторожно раз за разом пытались завернуть болт. Малейшее неверное усилие грозило сорвать резьбу в узле мотогондолы и тогда. Об этом не хотелось даже думать.

Снова дождь, темнота, снова месим грязь по дороге к селу. С собой взяли по вязанке дров, вода стекает с них в рукава. Вечер похож на другие, только заснуть долго не могу — не дает покоя мысль о проклятом болте.

С рассветом вернулись к самолету. Еще издали увидел-блок-тали на треноге нет. Моторист, несший охрану, доложил: ее сняли и увезли ночью железнодорожники, просили, чтобы я быстрей приехал за дипломом.