Я наклоняюсь вперед и позволяю своему дыханию окатывать ее груди. Опираясь на руки, Каролайн выгибает спину, выглядя при этом как самое сладчайшее предложение, что ее сущность может даровать. Через кружево я посасываю одну ее грудь, а потом вторую, пока кончики ее сосков не напрягаются до алмазной твердости.

— Ооо! — выдыхает она. — Как же хорошо.

— Всего лишь хорошо? — я, поддразнивая, рычу в ответ. — Это что, что-то типа вызова? Потому что, если да, то я его принимаю.

Я встаю позади нее и расстегиваю застежку лифчика. Настороженным взглядом она наблюдает за мной, в то время как я разворачиваю свой новый подарок. Вырвавшись из кружевных тисков, ее груди игриво подпрыгивают, чествуя свою свободу. Сразу же устремившись вниз, я тянусь к одному из сосков и тереблю пальцами второй. Как я и думал, вкус ее обнаженной плоти — как наркотик. Мне никогда ее не будет достаточно.

Я скольжу вниз по ее телу, целуя линию от ложбинки между грудей до пупка. Ее пояс — это напоминание обо всей той одежде, что между нами.

— Их надо снять, — я хватаюсь за ее шорты.

— Да, да, — говорит она, задыхаясь. Вместе мы открываем застежку, расстегиваем молнию и спихиваем с ее ног шорты, пока все, что на ней остается, — это пара кружевных трусиков, такого же цвета, что и ее лифчик.

Мне приходит на ум неприятная мысль.

— Ты их надела ради Билла?

Она удивленно поднимает глаза.

— Мое нижнее белье? Нет, конечно. Мне просто нравятся красивые вещи. Биллу на самом деле плевать на это. Он слишком занят... — она прерывается.

— Получает собственное удовольствие, — предполагаю я.

Она грустно пожимает плечами.

— У нас был не лучший секс в жизни.

Я закрываю ей рот ладонью.

— Только у меня есть одно правило, и оно состоит в том, что тебе нельзя говорить со мной о сексе с другим мужчиной. Поняла?

Каролайн сжимает губы, чтобы скрыть улыбку.

— Поняла.

— Отлично, а теперь откинься на спину, потому что, если я через секунду не приложусь своими губами к твоей киске, то взорвусь.

— Тебе не обязательно это делать, — она легонько тянет меня за волосы.

— Знаю, что не обязательно, но я хочу. И, Каролайн, твои трусики насквозь промокли, поэтому не говори мне, что не думала и не фантазировала о том, как я опускаюсь головой между твоих ножек.

Ее щеки покрываются вишнево-красным румянцем.

— Я... а... я, я знаю, что парням вообще-то не нравится это делать.

— Ну, вот и все, — объявляю я и переворачиваю ее так, что она оказывается попой кверху. «Сладкая маленькая попка», — подумываю я, а потом отвешиваю ей крепкий шлепок.

Она издает визг.

— А это за что?

— Детка, ты нарушила первое правило, — я потираю рукой ее задницу, чтобы смягчить боль. — Боже, у тебя очаровательная попка. Эти трусики нужно снять, чтобы я мог видеть твою киску. Готов поспорить, что твоя киска еще красивее, чем цветок.

— Я не думаю...

Моя ладонь тотчас же опускается.

— Я не нарушала первое правило, — обиженно сопит она.

— Новое правило, Каролайн. Запрещено говорить плохо о твоем теле, — я стягиваю ее трусики, после чего подношу пропитанную материю к своему носу. Я делаю глубокий вдох и почти кончаю в штаны. Она пахнет как гребаная божественная амброзия[4] .

— Давай свою попку сюда, детка, — я подталкиваю ее колени поближе к ее груди, а затем раздвигаю ее ноги, чтобы я мог как следует рассмотреть ее киску. Ее половые губки опухли, а маленький клитор раздулся, как ягода. — Ты выглядишь очень аппетитно. Не могу дождаться узнать, какова ты на вкус.

Мне бы хотелось иметь возможность насладиться этим процессом и лизать ее очень медленно, так долго, пока она не кончит раз пять и ослабеет настолько, что не сможет даже подняться, но я крайне измучен.

Это первый раз, когда я буду поглощать ее. Я нападаю на ее киску, будто я — изголодавшийся до полусмерти человек у своего первого шведского стола.

— Черт, — издаю я стон после первого же мною сделанного облизывания. — Я буду нуждаться в этом каждое утро, около трех раз в течение дня и раз десять перед сном.

Может, она что-то и сказала, но кровь в моих ушах ревет настолько громко, что все, что я слышу, — это глухие удары моего сердца. На моем языке и прямо мне в горло течет самый вкусный гребаный сок, который я когда-либо получал удовольствие пить.

Я облизываю ее от влагалища до клитора, а дальше до крошечного сморщенного отверстия между ее ягодицами. Каролайн дрожит и пытается вырваться, но я хватаю ее за бедра и тяну обратно. Обеими руками я удерживаю ее под своими ненасытными губами, чтобы я мог сосать и лизать ее нежную, опухшую плоть, пока ее бедра возле моих щек дрожат, как желе.

Ее стоны превращаются в тяжелое дыхание и аханье, которые в свою очередь переходят в мольбы, чтобы я никогда не останавливался. «Ооо, конечно, не буду, детка, я не успокоюсь, пока не осушу тебя до последней капли». Дрожь ее тела усиливается, и вскоре в меня устремляется поток ее освобождения.

Я пью ее до конца, не желая, чтобы даже капля пропала. Я мог бы жить, питаясь лишь одним ее телом. Это именно тот хлеб насущный, который мне когда-нибудь был бы нужен.

Но сейчас, когда она кончила, притупленный рев потребности превратился в цунами, угрожая смести меня. Я должен проникнуть внутрь нее. Я отчаянно нуждаюсь, чтобы мой член поглотило ее горячее, сочное влагалище.

Я встаю на колени и снова переворачиваю ее. От оргазма к ее лицу прилила кровь, и оно раскраснелось.

— Детка, я должен быть внутри тебя, — я обхватываю себя через свои джинсы. — Мой член жесткий и ноет, а ты — единственное облегчение моей боли. Ты готова?

Это… самое восхитительное недоразумение, которое когда-либо со мной случалось.

Задыхаясь, в оцепенении я смотрю на Лео, как он стягивает с бедер свои тесные джинсы. Его огромный, толстый член вырывается на свободу. И новый стон срывается с моих губ.

Я не думала, что это случится. Ну, не совсем. Мое предложение присоединиться ко мне в палатке было чисто платоническим. Я думала, мы оба, лежа в своих спальных мешках, прильнем друг другу, и во сне я могла бы якобы нечаянно натолкнуться на него, и на этом все бы и закончилось. И следующие несколько месяцев я бы провела, мучаясь мыслями о том, что я не решилась сделать большего, чтобы он понял, как сильно меня влекло к нему. Я полагала, что именно так мне суждено, но как только я высказала свое предложение зайти в палатку, Лео присоединился ко мне, и было видно, что он решил, что я предложила нечто большее.

У меня во рту пересыхает. Он тоже хотел меня.

Тогда здесь больше не о чем размышлять. Было лишь облизывание. Много облизываний, и ласк, и лучший оргазм за всю мою жизнь. Чувствую я себя так, будто мой мозг буквально взорван, и совершенно ошеломленная смотрю на него, пока этот великолепный, сексуальный мужчина снимает с себя остатки одежды, чтобы мы могли заняться сексом.

Господи, надеюсь, утром он об этом не пожалеет. Может, он пьян? Он же не из-за этого не прочь со мной переспать?

— Сколько… — все еще задыхаясь от оргазма, я облизываю губы, после чего пробую еще раз. — Сколько банок пива ты выпил, Лео?

Его брови мрачно сведены на переносице, когда он смотрит на меня хмурым взглядом.

— Ты думаешь, что я пьян?

— Я просто... не хочу, чтобы ты об этом сожалел. Только и всего, — я облизываю губы и отмечаю: — Я к тому, что ты меня даже не целовал.

— Это то, что мне нужно сделать, чтобы убедить тебя? Поцеловать тебя? А мне казалось, что то, что я лизал твою киску, было вполне достаточным, чтобы показать свою заинтересованность, но я более чем счастлив облизать и другие твои местечки, — дерзкая улыбка вновь растягивает его губы, и мое сердце начинает трепетать.

— Ну,… это может помочь.