— Ну, спасибо друг, услужил! Как тебя зовут? Мы так еще и не познакомились, — бросил Франц, не отводя взгляда от моментально посеревшего генерала, мысленный посыл своему второму я. — Разве можно было без подготовки выкладывать такие разведданные старому генералу? А что если он вызовет охрану и нас арестует?

— Какие сантименты! — иронично отреагировал внутренний голос на его посыл. — Не беспокойся дружище. Старый вояка и без нас понимает приближающуюся катастрофу. Наша задача отодвинуть ее и по возможности найти свет в конце туннеля. И первый наш шаг- это достать «доки» на операцию «Багратион». Русские так ее назвали.

— Багратион? А ты мне об этом не говорил.

— А ты капитан глубже покопайся в моей, а равно и твоей памяти и не то еще выудишь.

— Спасибо учту. Смотри только не проболтай эти сведения дяде Гельмуту. Иначе мы взорвем его окончательно. Но, все-таки, как тебя зовут?

— Ты правильно думаешь, Франц. Еще не время посвящать генерала в эту тайну Генштаба русских. Держу пари. Он сейчас опрокинет стопочку и пойдет нам навстречу. Он тщеславен, и наш рейд, если все удастся, будет блестящим поводом выдвинуться по служебной лестнице. А зовут меня… Клаус. Клаус Виттман. И в это время, где-то в глубине правого полушария Ольбрихта, слетевшая улыбка напарника, второго я, невероятно-тонкой и теплой пеленой обволокла его душу. Франц даже вздрогнул и пожал плечами от полученного удовольствия, от нахлынувшего чувства взаимопонимания «со вторым я», которое словно медовый бальзам согревало и склеивало его раздвоенную личность в единое целое.

Генерал после продолжительной паузы, отвел недоуменно-гневный, но уже затухающий и несколько подавленный взгляд от Франца и, прихрамывая, подошел к серванту. Затем взял бутылку коньяка и сделал привычное движение рукой. Машинально, не чувствуя вкуса, выпил порцию превосходного напитка. — Это бред! Это невероятно! Это воспаление мозга контуженого юнца! Вот что это! Доказательств у него нет, и не может быть! Или есть?… Хотя все что он сказал можно предугадать и не надо для этого быть умником. А датой наступления, конечно, может быть 22 июня. Это день нашего триумфа и, наверное, катастрофы. Русские любят всякие совпадения. Но каков его племянник! Какой аналитический ум! За ним раньше такого не наблюдалось. Странно, но что делает с людьми контузия?! Очень странно… Он назвал Франца племянником…. Вот бы был у него такой сын?!

— Хорошо, хорошо Франц, — генерал, наконец, придвинулся к нему ближе, закончив свои потаенные раздумья, и был уже во внимании, так и не задав ему ни одного вопроса после услышанной информации, лишь глаза его лихорадочно блестели, выдавая волнение и большой интерес. — Говори, что ты придумал.

— Операция будет проходить в три этапа, — начал убежденно говорить резковатым берлинским, а иногда более мягким Вестфальским баритоном Ольбрихт.

— Первый этап. Это подготовка и проведение собственно самой силовой разведки. Разминирование, выдвижение штурмовых отрядов. Артналет. Зачистка коридора. Его удержание. Здесь же захват в плен русских. Перенос артобстрела на глубину не менее батальона.

Второй этап. Скрытый прорыв штурмовых танков Т-34, в количестве не больше взвода. Два возьмем у нас в дивизии, я видел их. Остальные в других частях. Знаю, что они используются в войсках, особенно против партизан. Несколько человек из русских включим в экипажи, кто проверен в деле. Рейд должен быть внезапным и глубоким, без ввязывания в бой. Дальше изучение ситуации на месте. Захват офицеров штаба, возможно карт.

Третий этап. Это возвращение назад. Коридор должен быть обеспечен по команде, но уже в другом месте.

Генерал слушал молодого офицера, внимательно, не перебивая. Но с каждой фразой его серые, восхищенные Францем глаза тускнели, а лицо приобретало мрачный дымчато-серый оттенок. Он понимал наивность и утопичность этой операции.

— Всю ответственность проведения операции возлагаю на себя. Я и поведу танки в рейд, — закончил излагать свой план Ольбрихт.

— Нет, это невозможно! — запротестовал сразу Вейдлинг. — Подчеркиваю еще раз, это верная смерть. Вас же русские уничтожат сразу вначале второго этапа. Нет, Франц, я не согласен.

— Дядя Гельмут! Как же вы быстро забыли наши глубокие рейды 41 года. Где ваш патриотизм!

— Сейчас не 41 год! — резко парировал генерал. — Это авантюра!

— Дядя Гельмут! Риск оправдан. Даже если мы не вернемся, сведения, которые передадим, будут бесценны. Я подчеркиваю, операция возможна при серьезной подготовке. Нужна ваша организационная помощь, а также помощь командующего армией для согласования действий с соседями.

Прорыв нужно предположительно делать здесь. На стыках соединений, даже объединений. — Ольбрихт подошел к настенной карте командира корпуса и показал карандашом. — Выход из рейда — здесь. Я знаю эту местность. Тогда наш 24 моторизованный корпус прошелся как триумфатор от Днепра до Смоленска. Тем более мы будем продвигаться на русских танках с их звездами, не вступая в сражения.

Выслушивая последние аргументы Франца Вейндлих, вновь залюбовался им. Ему нравились его дерзость, убежденность и прямота. И в эту минуту он подумал:

«А, почему бы и нет. Если все сложится благополучно, то какая козырная карта может быть в его руках. Ею будет бит этот выскочка фельдмаршал Модель. К нам подтянут танковые, артиллерийские дивизии и еще посмотрим, чья сторона возьмет», — генерал прикрыл глаза. Ему представились новые победы и новые награды фюрера. «Этого мальчика я, пожалуй, поддержу. То, что он обратился ко мне, а не напрямую по подчиненности в штаб армии Харпе это правильно. Только я смогу понять его порыв и оценить по достоинству его командирские возможности. Тем более что Йозеф дал мне указание провести силовую разведку с использованием его резерва. Командир 20 дивизии генерал танковых войск фон Кессель возражать не будет. Одно только но…», — Вейдлинг настороженно посмотрел на Франца:

— Почему в рейд должен идти именно ты Франц? А не, как положено, командир взвода или роты. Что я скажу твоим родителям, если….

— Если я не вернусь дядя Гельмут? Я правильно вас понял?

— Да Франц.

— А что вы говорите тем солдатским матерям, чьи дети лежат уже и будут положены еще на этой славянской земле?

— Но это разные вещи.

— Нет, господин генерал, смерть сына для любой матери это невозвратная потеря и огромное горе. Я такой же солдат, как и другие.

И свой долг я выполню до конца. С нами будет бог!

— Хорошо Франц, — генерал Вейдлинг тяжело вздохнул. — Быть всегда впереди! Эту почетную учесть ты выбрал сам. Ангелы охраняли тебя до сих пор, а ведь ты побывал в разных мясорубках. Надеюсь, под их крылом ты будешь и сейчас. Я даю свое согласие на проведение операции. Как мы ее назовем мой мальчик? — Брови генерала сдвинулись, и глубокая морщина разрубила его мясистый лоб надвое.

— Операция «Glaube " господин генерал.

— Почему «Glaube»?

— Вера в победу мой генерал. Вера в высшие силы. Вера в доблестных солдат фюрера. И наконец, вера в себя!

— Хорошо Франц, утверждаю. Пусть будет операция «Glaube».

В тот тревожный воскресный день вдова Акулина, мать пятерых детей, пропалывала усердно грядки. В этом ей помогала Вера старшая дочь. Она только что закончила десять классов с золотой медалью и решала для себя, в какой институт поступать. Мать уже знала о намерениях дочери, была не согласна с ней, но серьезно поговорить о будущем все было некогда. Здесь же на грядках им никто не мешал. Появилось, наконец, самое подходящее время раскрыться душой.

— Так ты что Вера решила в артистки податься? — выдергивая с трудом укрепившийся корень пырея, обратилась Акулина к дочери. Та уже готовилась к разговору, ждала его, поэтому ответила без промедлений.

— Да мама в артистки. Поеду поступать в Щукинское училище в Москву. Ты же знаешь, мне всегда нравилось выступать в школьных спектаклях. На районных смотрах мы получали грамоты. В общем буду пробовать.