— Да уж дороги, — усмехнулся Ольбрихт, вспомнив происшествие в лесу.

— Давай выпьем за встречу мой мальчик, — перебил его воспоминания генерал. — Она заждалась этого момента, как немецкая мать своего сына солдата.

— Меня товарищи ждут господин генерал. Давайте перейдем к главному разговору.

— Ничего, ничего, пятьдесят граммов коньяку не помешает никакому разговору. — Генерал Вейдлинг поднялся и с почтением, налил в бокалы золотистой жидкости. Один из них предложил Ольбрихту.

— За фюрера и победу! — произнес стоя тост генерал.

— За солдат Рейха и победу! — Франц, слегка дотронулся хрустальным бокалом до бокала Вейдлинга и сделал один глоток.

— Прекрасный коньяк, господин генерал. Эту марку я пью впервые.

— Ну, еще бы Франц! Я же эстет в этих вопросах, — Вейдлинг заулыбался. — Начальник снабжения знает мой вкус. А вам в основном доставляют вина или шнапс. Если коньяк, то простой, не выдержанный.

Еще налить?

— Нет, спасибо господин генерал.

— Хорошо Франц, — генерал снова присел на диван. — Ответь мне на такой вопрос. Он пришел мне в голову, когда читал твой рапорт. Почему тогда в 41 году ты предпочел штабной работе передовую? Не успел я принять в декабре 86-ю пехотную дивизию, как узнаю, что по твоей настойчивой просьбе, ты попадаешь в роту, а затем на переучивание в Падерборн на новую технику. Твой отец просил меня присмотреть за тобой. Я старался, как мог выполнять его просьбу. А ты полез в самое пекло. Почему?

Франц смутился, услышав такой вопрос от старого приятеля отца, друга семьи, которого он помнил с детства. Он не знал прямого ответа. Ответ был в его сердце, в его душевном состоянии жаркого лета 41 года. Лгать ему не хотелось.

— Господин генерал.

— Можешь называть меня дядя Гельмут.

— Дядя Гельмут. Мне стыдно как офицеру перед вами, но у меня нет прямого ответа. Что-то толкало меня идти в бой, лезть под пули. Возможно это долг. Может юношеская бравада. Возможно свет боевых побед.

— А ты с Мартой переписываешься мой мальчик? Виделся с ней, когда был в Берлине? — доброжелательно задал новый вопрос генерал.

— Да дядя Гельмут виделся. Она ждала этой встречи. Мне также казалось, что я хотел ее видеть. Но мы расстались друзьями, хотя она плакала после встречи. Она надеялась, что я женюсь на ней в отпуске. Но меня потянуло на фронт, а не к ней.

— Конечно это не мое дело. Но она была бы хорошей, верной женой, твоя Марта.

— Не знаю дядя Гельмут. Возможно. Переписку с ней я прервал, — Франц глубоко вздохнул и допил остаток коньяка.

— Извини старого генерала за прямоту. У тебя женщины были Франц? Я не имею в виду юную Марту.

От услышанных слов генерала, уши и щеки Франца зарделись. Глаза не могли найти точку опоры. Рука потянулась к бокалу. В воздухе повисла тишина. Но через мгновение капитан Ольбрихт собрался и немного волнуясь, промолвил:

— Этот вопрос я оставлю без ответа дядя Гельмут. Если можно.

— Хорошо Франц, извини.

По интонации генерала Ольбрихт понял, что тот остался недоволен его ответом. Но что он мог ответить? Правду? Разве это так важно были или не были? Что этим хотел подчеркнуть дядя Гельмут?

Тем временем генерал продолжил: — Я понимаю, что хотел попасть за черту, где начинается твой внутренний мир. Просто я подумал, что ты сможешь мне раскрыться. Тебе стало бы легче. Я же вижу твое потаенное беспокойство, даже страдания. Но видимо у каждого человека есть граница, которую переходить, никому не дозволено. Разве только Всевышнему Богу. И то если попросишь об этом.

Ты мне как сын Франц. Поэтому я и терзал тебя своими вопросами. Не обижайся.

— Я не в обиде дядя Гельмут.

— Хорошо Франц. Бог рассудит все наши поступки. Перейдем к делу.

Командир корпуса поднялся с дивана. Тут же вскочил с кресла и Франц. Генерал еще раз внимательно посмотрел ему в глаза и, ничего больше не говоря, прошелся к рабочему месту. Достал папку из сейфа и, найдя, его рапорт положил на стол.

— Я слушаю ваш доклад капитан Ольбрихт.

Франц подошел к столу генерала и начал говорить:

— Последнее время я получаю все больше данных от разведдозоров, из перехваченных радиосообщений русских, о том, что те что-то замышляют. Думаю, они готовятся к крупномасштабному наступлению на нашем участке обороны, а возможно по всему фронту группы Армий «Центр». Об этом говорит также усиление ими пропагандистской работы.

Вот смотрите по порядку, — Франц достал из своей папки вначале сводный лист данных полученных разведдозорами и передал их Вейдлингу. — Идет перемещение войск, притом танковых и артиллерийских. Днем открыто их снимают с позиций, но ночью тайно возвращают назад. Делается видимость их передислокации.

Вот случайно перехваченный разговор русских саперов, которые прощупывали наши минные поля.

Вот листовки, сброшенные их самолетами. В них уже нет глупых воззваний, что были вначале войны типа: «Немецкий солдат стой! Ты проник в социалистическое государство. Сдавайся в плен!»

Теперь русские используют такую форму, как политический анекдот, на высшее руководство Рейха. Смешно и бьет в точку.

Генерал Вейдлинг бегло просмотрел сводку разведдозоров, внимательно прочитал текст разговора русских саперов. Искренне посмеялся над листовками.

— Смотри, как прошлись по Рейхсмаршалу. Послушай Франц.

«В Кёльнском цирке выступал известный артист. Выходит он на арену, а за ним — свиньи. Впереди — толстый боров, за ним — свинья, следом — поросята. Артист начинает их представлять: мол, боров — глава семьи — герр Манн, за ним фрау Эмма, а за ней идут «швайнерай». Уже на следующий день, этого номера в программе не было, а куда делся артист — неизвестно». Еще одна листовка.

«На базаре в Гамбурге продавал один торговец селедку. Продавец расхваливает свой товар, а покупателей все нет. Тогда он стал кричать: «Фет херинг, зо ви Геринг». Торговля сразу пошла бойко, но появился полицейский и потащил продавца в кутузку. Однако через две недели его выпустили, потому что тот объяснил, что имел в виду не рейхсмаршала, а продавца-соседа, по фамилии тоже Геринг. Снова пришел продавец на рынок, покупатели узнавали его, посмеивались, но торговля шла слабо. Тогда торговец стал кричать: «Селедка такая же жирная, как и две недели назад!» И снова торговля пошла бойко. Но как долго она продлится, мы не знаем».

— Надо же, как хитро подметили.

Вейдлинг и Франц еще раз незлобно посмеялись над шутками в листовках, а затем, генерал, отложив их в сторону, произнес:

— То, что Франц ты мне сообщил, я вкратце знаю. Это для меня не ново. Нам нужны конкретные сведения об усилении русской группировки на участке армии. Их численный состав, количество танков, орудий. Их намерения. Нужно провести силовую разведку. Вот что мне надо. Эту задачу поставил сегодня утром генерал Йозеф Харпе.

— Господин генерал, я же изложил в рапорте свои предложения.

— Вот твой рапорт. Но, то, что ты предлагаешь Франц, выходит за рамки проведения одной разведки. Эта целая операция. В настоящее время я сомневаюсь в возможности ее проведения.

— Дядя Гельмут! При тщательной подготовке, а я уверен, что смогу с этим справиться, вы получите не только эти сведения, но и карты.

— Это бред, мой мальчик!

— Дядя Гельмут! — вдруг повысил голос Франц и побледнел. Его второе я начало выстреливать четкие фразы помимо его воли. — Русские скоро начнут наступление. Это произойдет 22–23 июня 1944 года. По всей линии Центральной группировки будет нанесен ошеломляющий удар. Переброшенные с запозданием танковые дивизии с юга не смогут остановить этого вала. Мы потеряем все. Группа Армий «Центр» прекратит свое существование. К осени русские выйдут к польской границе. Открытие второго западного фронта в начале июня еще больше усугубит положение Германии. Крах нации будет неминуем. Нужны срочные мобилизационные меры. Я предлагаю…

— Хватит! Замолчи! — вскочил из-за стола, как ужаленный генерал и уставился на Франца округленными, налитыми кровью глазами. Он не выдержал такого поворота в разговоре. Услышанная информация была вопиющей дерзостью младшего офицера. Она больно ударила по самолюбию Вейндлинга. Он сам думал над складывающейся стратегической ситуацией на Восточном фронте и изложил свои выводы и опасения командующему армии. Но они не были такими страшными и фатальными. Откуда и на основании, каких фактов командир разведбатальона, мог сделать такие невероятно смелые предположения? Что он знает, что еще неведомо в верховном командовании, а тем более ему командиру корпуса? Что это бравада или точный расчет? А может это проверка наци после разговора с Харпе? Нет, чепуха! Как же ему поступить и что ответить? Мысли, как осы лезли из подкорки слегка захмеленного мозга и жалили его. Пауза затягивалась.