Делейт молча схватил Найта за воротник и опрокинул спиной на стол, сразу же замахиваясь кулаком. Найт стиснул зубы и рванулся, скинув с себя младшего мальчишку. Потом вскочил на ноги, тяжело дыша.

Делейт отступил. Холодное мерцание монитора легло на лишённое пигмента лицо генму, превратив его то ли в призрака, то ли в ночное божество из давно потерянного мира. Оба мальчишки напряжённо замерли друг напротив друга, между ними словно протянулась невидимая вибрирующая струна. Неощутимые искорки покалывали на коже обоих.

— Да пошёл ты! — рявкнул Делейт и, развернувшись на каблуках, убежал из мнемотеки.

Найт медленно сел на стул и несколько секунд усмирял гулко бьющееся сердце.

Новый учебный год начался вместе с ранней холодной осенью. С севера, со стороны Крио, ползли тяжёлые чёрные тучи, поливая каменистую степь ледяными дождями. С верхних этажей Академии, где располагалось большое количество классов, хорошо были видны далёкие горы и свинцовая гладь огромного озера. Эта картина навевала на Найта необъяснимую тоску. Хотелось сбежать из города и долго-долго нестись на байке по пустынной равнине, один на один с необъятным миром, мрачной неприветливой природой и холодным сырым ветром. Спрятаться от кого-то. Спрятаться от себя самого.

Найту недавно исполнилось тринадцать лет, и он стал замечать происходящие с ним изменения — и с его телом, и с его разумом.

Многие мальчики старше второго курса испытывали то же, что и он, и переносили это по-разному. В пятом блоке жизнь текла своим чередом, и вроде бы всё было по-старому, но неуловимо менялось… Особенно изменился Бофи. Он всё так же продолжал держать при себе экзотического альбиноса, называть его «своей девочкой» и требовать массаж. Но теперь он всё чаще поворачивался на спину, хватал Найта за руку и норовил положить её себе на промежность, отшучиваясь насчёт «другого» массажа. Найту это нравилось всё меньше и меньше. Он не знал, издеваются ли над ним, и нужно ли пожаловаться куратору. Ничего страшного пока не происходило. И всё же он остро чувствовал исходящую от Бофи опасность. И притяжение. Разобраться в природе этого притяжения у Найта никак не получалось.

Однажды ночью он пошёл в туалет и застал там Бофи, стоявшего спиной к двери и совершавшего рукой какие-то резкие, быстрые движения внизу живота. Найт отпрыгнул назад почему-то в ужасе, кинулся обратно к своей кровати, залез под одеяло и не мог уснуть до побудки. Щёки его горели. И было странно приятно, как будто он поймал диковинного зверя, не известного науке.

Дэл повадился рассказывать пошлые анекдоты, надёрганные из Сети. Тод громко ржал над этими скабрезностями и дополнял их грязными комментариями. Младшекурсники смеялись для вида, но Найт видел, что мальчики сбиты с толку и мало что понимают.

Хуже всего дела обстояли с Грайдом. Он стал агрессивнее, норовил чуть что развязать драку, за малейшую провинность отвешивал затрещины и оплеухи одиннадцатилеткам и двум первокурсникам, поступившим в этом году и определённым в эту спальню. Особенно он доставал глазастого и шустрого мальчишку по имени Биффант Худжин. Мальчик огрызался, на тумаки отвечал хоть и не сильными, но ударами. Он как-то сразу проникся симпатией к Делейту и повсюду ходил за ним хвостиком. Делейт на это ворчал, но по лицу его Найт видел, что обожание и восхищение первокурсника ему нравится. На тренировках Делейт даже помогал мальчишке, и многие посмеивались, намекая, что теперь Найта некому будет защищать: у Дэла новый любимец.

— Пока есть я, — сказал как-то Бофи, — моей девочке ничто не угрожает.

С этими словами он по-хозяйски положил руку Найту на талию. Найт напрягся и аккуратно убрал с себя его ладонь.

Но однажды что-то изменилось. Биффант как будто заболел. Он осунулся, ходил бледный, шаркая ногами, взгляд его потух. На регулярных медосмотрах, впрочем, не выявляли никаких болезней. Найт однажды попытался поговорить с Биффантом, но тот оттолкнул его от себя и, заплакав, убежал.

За всеми этими странностями мало кто заметил, что Грайд теперь ведёт себя гораздо спокойнее, вальяжно разгуливает по спальне и сурово поглядывает на первокурсников.

Однажды Найт случайно увидел, как на перемене между лекциями Бофи что-то выговаривал Грайду, а тот со скучающим видом глядел в потолок и даже демонстративно позёвывал.

Найта беспокоили странности с Биффантом.

Он еще раз решился поговорить с ним. Но мальчик лишь огрызнулся и, развернувшись, опять убежал. Найт шагнул следом и звучно крикнул на весь коридор, на миг даже перекрыв гул толпы:

— Что он тебе сделал?

— Ничего! Отстань! — донеслось в ответ.

Найт приостановился, нахмурил белые брови. Прочие курсанты с интересом и недоумением поглядывали то на альбиноса, то вслед Биффанту.

Долгое время после этого случая мальчик не попадался на глаза Найту, словно избегая его. Вопросы застыли в воздухе, который уже ощущал приближение зимы. Но Найт так и не выкинул их из головы, твёрдо решив со всем разобраться при первой же удобной возможности. Однако Грайд, словно почуяв настроение Найта, стал вести себя приличнее, а Биффант медленно возвращался в норму. Найт начал задумываться о том, что ему всё показалось. И подозрения перемалывали жернова неумолимого времени.

Новый год в Империи праздновали тогда же, когда и в старину: в ночь с тридцать первого декабря на первое января. К нему были приурочены маленькие каникулы — четыре дня до праздничной ночи и три дня после. За это время учащиеся наслаждались кратким отдыхом и до утра гуляли по снежным улицам, залитым разноцветными огнями. В Броксе не было парникового эффекта, характерного для гигантских мегаполисов, к тому же близость к Крио делала зиму довольно суровой. Но мальчишек это не останавливало, они не вылезали из самого крупного парка, в котором по старинным образцам возвели аттракционы для народных гуляний. На снегу распускались невероятные голографические цветы. По ровному, как зеркало, пластику специальных катков носились на силовых коньках жители города от мала до велика, а спортивные, подтянутые старики скользили по обыкновенным ледяным каткам на раритетных коньках с металлическими лезвиями. Повсюду пестрели ларьки и палатки с угощениями и напитками. На невысоких помостах, вырезанных из цельных ледяных глыб, двигались под ритмичный бит танцевальные андроиды, и любой желающий мог бросить им вызов и попытаться станцевать так же чётко и машиноподобно. На других сценах выступали выходцы с Юрал Исленда. Они затягивали зычными, глубокими голосами свои странные, одновременно меланхоличные и задорные песни, лихо размахивая причудливыми лохматыми шапками и извлекая звуки из некоего гибрида синтезатора и гофрированной трубы.

Найт поддался всеобщему веселью и торчал в парке с утра до вечера. Второкурсникам ещё не платили стипендии, и он не имел возможности что-нибудь купить на ярмарке. Но для мальчика, до двенадцати лет сидевшего взаперти на женской половине дома, уже было счастьем просто бегать и глазеть на диковинки.

В толпе он натолкнулся на господина Миккейна. Встреча оказалась такой неожиданной, что Найт даже растерялся. На учителе была такая же лохматая шапка из дымчато-серого меха, какие носят юралислендцы, — вероятно, он купил её на ярмарке. И выглядела эта конструкция на голове историка до того нелепо, что Найт прыснул со смеху.

— Ой, простите, я не хотел, извините, — никак не мог остановиться он. — Здравствуйте, господин Миккейн. Пффххххх…

— Смешная, да? — учитель снял шапку, повертел её в руках и снова нахлобучил до самых глаз. — А зато тёплая! Всю зиму в ней ходить буду, вот так!

Он повернулся к юралислендцам, взмахнул рукой, и воскликнул:

— Хээээййй! А давайте, что ли, вашу!

С этими словами историк запрыгнул на помост, лихо раскинул руки в стороны и выставил вперёд одну ногу, оперев её на пятку.

Артисты переглянулись и слаженно вдавили пальцы в клавиши. Переливчатая мелодия зазвенела в воздухе. Юралислендцы, судя по всему, были польщены подобным интересом к их традициям. А уж когда историк слегка фальшиво затянул что-то вроде: «Triiii beeeelih kanya, eh, tri belih kanya!», то они принялись улюлюкать и подбадривать.