— Но Его Британское Величество не желал бы, чтоб его союзника принимали без должной торжественности. Как Штатс-секретарь, я вынужден заявить официальный протест.

— Да, — сказал Хорнблауэр. Он протянул руку и нагнул князю голову. — Вы бы лучше проследили, чтоб Его Княжеская Светлость мылза ушами.

— Сэр! Сэр!

— Пожалуйста, через полчаса будьте готовы и одеты как следует, мистер Князь.

Обед в губернаторском дворце протекал обычным скучным порядком. Хорнблауэра и князя встретил адъютант губернатора, избавив Хорнблауэра от лишней заботы: кого кому представлять — Его Княжескую Светлость Его Превосходительству или наоборот. Забавно было наблюдать, как Ее Превосходительство засуетилось, услышав титул гостя — ей пришлось спешно менять порядок, в котором рассаживать гостей. Хорнблауэр оказался между двумя скучными дамами — у одной были красные руки, у другой — хронический насморк. Хорнблауэр безуспешно пытался вести светскую беседу и был осторожен со своим бокалом — только отхлебывал, когда остальные пили большими глотками.

Губернатор выпил за здоровье Его Княжеской Светлости князя Зейц-Бунаусского, а князь бодро и уверенно провозгласил тост за Его Величество короля Великобритании. Вероятно, это были первые английские слова, которые он узнал раньше, чем научился орать: «Стой тянуть!» или «Давай-давай, салаги». Когда дамы удалились, Хорнблауэр выслушал соображения Его Превосходительства по поводу захвата Бонапартом южной Италии и о том, насколько вероятно удержать Сицилию. Потом все вернулись в гостиную, и, выдержав приличное время, Хорнблауэр взглядом поманил князя. Странно было смотреть, как по старой привычке мальчик принимает поклоны мужчин и реверансы дам. Скоро он вновь окажется в мичманской каюте — Хорнблауэр гадал, может ли он уже постоять за себя, и не получает ли одни хрящи, когда делят мясо.

Гичка проскользнула через гавань от ступеней губернаторского дворца к «Атропе». Хорнблауэр в свисте дудок поднялся на шканцы. Не успел он поднести руку к полям шляпы, как понял: что-то тут не ладно. Он осмотрелся в багровом свете заката. Судя по матросам, дело не в них. Три цейлонских ныряльщика по обыкновению одиноко сидели у недгедсов. Но офицеры собрались на корме, и вид у них был виноватый. Хорнблауэр переводил взгляд с одного на другого. с Джонса на Стила, с Карслейка на Сильвера, вахтенного штурманского помощника. Джонс, как старший, вышел вперед и доложил:

— Простите, сэр.

— В чем дело, мистер Джонс?

— Простите, сэр, у нас была дуэль.

Никогда не угадаешь, что следующее обрушитсянаголову капитану. Это могла оказаться чума, или сухаягниль корабельной древесины. Судя по поведению Джонса, не только произошла дуэль, но и кто-то пострадал.

— Кто дрался? — спросил Хорнблауэр.

— Доктор и мистер Маккулум, сэр.

Ладно, можно найти другого врача, в крайнем случае вообще без него обойтись.

— И что же?

— У мистера Маккулума прострелено легкое, сэр. Господи! Это совсем другое дело. Пуля в легком — почти наверняка смерть, а что, скажите на милость, делать без Маккулума? Его прислали из Индии. Чтоб привезти ему замену, потребуется года полтора. Обычный человек с опытом аварийно-спасательных работ не подойдет — нужно, чтоб он умел обращаться с цейлонскими ныряльщиками. Хорнблауэр с тошнотворным отчаянием думал — неужели кому-нибудь когда-нибудь так не везло, как ему? Прежде чем снова заговорить, он сглотнул.

— Где он сейчас?

— Мистер Маккулум, сэр? В госпитале на берегу.

— Он жив?

Джонс развел руками.

— Да, сэр. Полчаса назад он был жив.

— Где доктор?

— У себя внизу, сэр.

— Пусть придет сюда. Нет, подождите. Я пошлю за ним позже.

Хорнблауэр хотел подумать — он хотел подумать спокойно. Ему надо пройтись по палубе — это единственный способ снять непомерное напряжение. Ритмичная ходьба помогает привести в порядок мысли. На тесной палубе толклись свободные от дел офицеры, а в крохотную каюту идти было бессмысленно. Тут Хорнблауэр снова отвлек Джонс.

— Мистер Тернер прибыл на борт, сэр.

Мистер Тернер? Тернер? Ах да, штурман, знающий турецкие воды. Он выступил вперед — старый, морщинистый с какими-то бумагами в руке — видимо, это приказы, направляющие его на «Атропу».

— Добро пожаловать, мистер Тернер. — Хорнблауэр принуждал себя говорить сердечно, но про себя гадал, придется ли ему воспользоваться услугами мистера Тернера.

— Ваш покорный слуга, сэр, — со старомодной учтивостыо произнес Тернер.

— Мистер Джонс, устройте мистера Тернера.

— Есть, сэр.

Ничего другого ответить Джонс не мог, как ни трудо для исполнения отданный ему приказ. Но он колебался намереваясь сказать что-то еще — видимо, хотел обсудить не поселить ли ему Тернера на место Маккулума. Хорнблауэру решительно не хотелось это выслушивать, пока он не принял окончательного решения. Закипавшее в нем раздражение побудило его действовать с самодурством, характерным для капитанов старой школы.

— Убирайтесь вниз, все! — рявкнул он. — Очистите палубу!

Офицеры смотрели на него так, словно не расслышали, хотя не слышать они не могли.

— Уйдите вниз, пожалуйста, — сказал Хорнблауэр. «Пожалуйста» ничуть не смягчило его грубое требование. — Вахтенный штурманский помощник, проследите, чтоб на палубе никого не было, и сами не попадайтесь мне под ноги.

Офицеры ушли вниз, как приказал капитан, который (судя по тому, что рассказали матросы с гички) чуть не повесил дюжину французских пленных единственно ради своего удовольствия. Так что он остался на шканцах один, и ходил взад-вперед, от гакаборта к бизань-мачте и обратно в быстро сгущающихся сумерках. Он ходил быстро, резко поворачиваясь, снедаемый раздражением и тоской.

Надо решать. Проще всего доложить Коллингвуду и ждать дальнейших распоряжений. Но когда еще с Мальты отбудет судно с депешами для Коллингвуда, и скоро ли прибудет ответ? Не раньше чем через месяц. Ни один мало-мальски стоящий капитан не станет месяц держать «Атропу» без дела. Можно представить себе, как это понравится Коллингвуду. Если самому отправиться на поиски вице-адмирала, то встают те же возражения. И как он явится Коллингвуду на глаза вблизи Тулона или Ливорно, или куда там еще превратности войны забросят эскадру, когда ему надлежит быть в двух тысячах миль оттуда? Нет, ни за что. По крайней мере, два варианта он исключил.

Значит, надо исполнять приказы, как если бы с Маккулумом ничего не случилось. Значит, поднимать сокровища придется самому, а он совершенно в этом не сведущ. Хорнблауэра волной захлестнул гнев. Идиот Эйзенбейс, обидчивый Маккулум. Какое право они имели ради удовлетворения своих личных амбиций мешать Англии в ее борьбе с Бонапартом? Мирился же Хорнблауэр с занудством Эйзенбейса, почему Маккулум не мог поступать так же? А коли нет, почему Маккулум не смог держать пистолет прямее — почему он не застрелил нелепого доктора вместо того, чтоб подставлять себя под пулю? Но эти риторические вопросы ни на йоту не приближали Хорнблауэра к решению собственных проблем — так незачем об этом и думать. Мало того, его начинало грызть раскаяние. Он не имел права не замечать, что у него на корабле назревает ссора. Он вспомнил, как легкомысленно переложил на Джонса заботу, куда Маккулума селить. В кают-компании доктор и Маккулум наверняка друг друга раздражали; сойдя на берег, выпили в таверне вина, окончательно переругались — и вот дуэль. Хорнблауэр должен был предвидеть такую возможность и пресечь ее в зародыше. Как он недосмотрел? Кто он вообще после этого? Быть может, он недостоин быть капитаном королевского судна.

Мысль эта была невыносима, она вызвала в Хорнблауэре новую бурю чувств. Он должен доказать себе, что это не так, или сломаться. Если надо, он сам произведет все работы по подъему сокровищ. Он должен. Должен.

Итак, он решился. И сразу чувства его улеглись, теперь он мыслил быстро, но четко. Конечно, нужно сделать все для достижения успеха, не упустить даже малейшую возможность. Маккулум заказал «кожаный фитильный шланг». Исходя из этого, можно предположить, как вести подъемные работы. И Маккулум, насколько Хорнблауэру известно, пока жив. Может быть… нет, так не бывает. Никто еще не выжил с пулей в легком. И все же…