Но разве это поможет ему? Если не помогу я?

ОН

Пятничным вечером, нарядившись в новый с иголочки костюм, испытывая предчувственный трепет в левой половине груди, прибываю в клуб.

Фейс-контроль.

— Простите, но... — Охранник преградительно вырастает на входе.

— В чем дело? — Моя надменная холодность должна его отрезвить.

— Вы один или с боссом?

— Что-о-о?

Он принял меня за охранника богатого завсегдатая этого гадюшника! Через секунду, парализованный собственным бешенством, выкатываюсь на улицу.

А вот ее автомобиль... Сейчас я... Она обязана меня узнать!

И она меня узнает.

— А, это ты! Привет! — Полуоткрыв объятия, Дана идет мне навстречу.

Обмякаю лицом.

Но она, проскользнув мимо, дружески обнимает какого-то типа в таких брюках, в которых я бы постеснялся чинить автомобиль!

Типичный хиппоза: сальные волосы по плечи, тесемка с бусинками поперек лба, вместо сумки через плечо — старый эмалированный чайник с цепочкой от унитазного бачка. В чайнике — пачка сигарет и разный мусор. Дорогая визитница, из которой торчат скомканные деньги, много денег.

— Моя прелесть! — произносит этот жуткий уродец, прижимаясь отвратительной щетиной к ее вожделенной щеке.

— Я сразу поняла, что это ты мне звонил.

— Я? Я не... Я вообще-то здесь случайно.

— Не важно... Сто лет не виделись!

Вертящиеся двери послушно пропускают внутрь странную парочку. Охранник как-то опадает плечами при виде хиппозы, являя собой высшую степень служебной почтительности.

А я, в дурацком костюме стоимостью в целое состояние, униженно подпираю стенку на улице! Если бы я мог, я бы взорвал целый мир, дайте мне только бомбу. Мне не жалко ни детей, ни стариков, ни кормящих матерей, ни кормильцев семейства. Мне никого не жалко, пока на свете царит подобная несправедливость! Кому нужен этот безумный мир, где давно не мытые хиппари с чайниками вместо сумок ценятся выше, чем прилично одетые молодые люди, талантливые и с большими амбициями?

В своем безупречном костюме я возвращаюсь домой, в свою берлогу. Вешаю обновку на плечики, убираю в шкаф. Я еще припомню вам этот костюм, господа!

— В костюмах туда не ходят, — просветил меня всезнающий Терехин, пыхнув в потолок слоистым дымом. — «Гейтс» — ужасно стильное место!

— А ты откуда знаешь? — буркнул я, подозревая престарелого донжуана в беззастенчивом вранье.

— По телевизору видел... Там собираются неформальные тусовщики. Если бы ты пришел туда в ночной пижаме с куриной косточкой за ухом, тебя приняли бы с распростертыми объятиями. Попробуй в следующий раз пижаму, очень рекомендую!

— Да пошел ты... — обиделся я.

— А я в такие места не ходок! — торжественно объявил Попик, обхватив себя за плечи толстыми сосисочными пальцами. — И потом, в городе море мест, где пиво дешевое, девки красивые и аквариумы вполне деловые стоят...

— Кстати, зачем ты поперся в это пафосное заведение? — поинтересовался Терехин.

— Одна девушка пригласила, — многозначительно проговорил я. — Ты ее знаешь...

— Кто, Лидка, что ли? Лилеева?

Тупоумный болван с единственной извилиной, патентованный идиот, утративший способность соображать! Как он мог подумать, что Лилеева и я... Что мы... Как он вообще догадался сопоставить нас!

Еле сдержался, чтобы не двинуть ему в ухо.

— Лилеева... — фыркнул нарочито небрежно. — Мы уже сто лет как разбежались...

В этот момент Лида шла мимо нас, сосредоточенно листая бумаги. Привычным движением поправила очки на носу. Ее напряженная спина говорила о том, что она прекрасно все слышит.

Ну и плевать! Вообразила, что у нее на меня какие-то права!

— А, так это та самая красотка, которая похожа на тропическую рыбку? — хихикнул Попик. В его устах любой звук, кроме чавканья, звучит неуместно, как будто хихикает ошкуренная туша мамонта, пролежавшая в земле пару миллионов лет. — Такая красивая... Якушева, кажется...

— Леди Ди? — вскинулся Терехин — недоверчиво и подозрительно.

Я смущенно потупился:

— Попик, я ведь, кажется, просил...

Терехин забегал глазами, не в состоянии вот так просто, за здорово живешь поверить в сногсшибательную новость — удивительную, сумасшедшую новость!

— Нет, правда?

Я покачал головой, изображая искреннее смущение и юношескую застенчивость.

Получилось хорошо. Большая, тяжело груженная телега Большой Сплетни наконец-то сдвинулась с места — еле-еле, чуть-чуть.

Пусть даже на миллиметр, но все же...

Рано я радовался. Единственная награда — заинтересованный взгляд Тамары, устремленный на мои сверкающие отраженным электричеством ботинки.

— Ромшин, где такой костюмчик оторвал? — Тамара иронически хмыкает, скосив безмужние глаза от карманного зеркальца, в котором изучает очередную морщинку, приобретенную в схватке с неумолимым временем. — Небось на Черкизовском рынке?

Подобные идиотские замечания я вообще оставляю без внимания!

Я выше этого.

Прыгнуть в огонь, чтобы спасти ее из-под обломков обрушившейся крыши. Защитить в темном подъезде от бандитского ножа, пожертвовав своим распахнутым настежь сердцем. Когда она будет захлебываться в пене мутных волн, отчаянно борясь со штормом, вытащить на берег. Если в скалах она, оступившись, повиснет на страховочном тросе, жадно цепляясь свободной рукой за скользкий выступ, протянуть ей спасительную руку. Рискуя собственной жизнью, вытащить ее из-под колес вылетевшего из-за поворота автомобиля. Бросить ее под колеса подлетевшего автомобиля. Столкнуть в пропасть. С улыбкой отмщенного самолюбия смотреть, как она будет тонуть в штормящем море. Самому затаиться в темном подъезде, пропотелой рукой сжимая бандитский нож. Поджечь, наконец, дом, предусмотрительно подперев дверь с внешней стороны...

Что мне делать? Что предпринять?

Кажется, Лида дуется на меня. Кажется, ее обидели слова, брошенные Терехину. Но ведь между нами действительно ничего нет — и уже давно, дней пять. Впрочем, никогда не поймешь, что у нее на душе, порою чудится, что она обиделась, хотя никакой обиды на самом деле нет, — по крайней мере, она так утверждает.

К тому же Лида не может не понимать, что между нами действительно теперь все кончено. Ведь она сама придумала Большую Сплетню. Теперь шутки в сторону, каждый шаг — как по минному полю. Движение в сторону — расстрел на месте. Шевеление рукой — автоматная очередь поверх головы. Теперь вся моя жизнь подчинена Большой Сплетне. Теперь я работаю на нее, чтобы через короткое время она заработала на меня. Теперь я ее пасынок, ее добровольный или принудительный любовник, ее покорный слуга. Теперь прошлые отношения заморожены — до лучших времен или навсегда, пока прожорливое чудовище Большой Сплетни не насытится мной или пока я не пресыщусь им.

Но сплетня буксует. Ей нужны доказательства. Ей нужна горсточка крупки, питательный бульон скабрезных слухов — но мне нечего ей предложить. Вот уже неделю я держу свою питомицу на голодном пайке, вот уже неделю она поднимает на меня голодные глаза, предсмертно шевеля извивами ослабелых щупальцев.

Скользкий взгляд в коридоре, многозначительная улыбка: «Как прошли выходные?» Затухающая амплитуда общественного интереса. «Вы слышали, что...» — «Не очень-то я в это верю». — «А мне кажется, в этом что-то есть — видели, как он преобразился? Костюм...» — «Я бы не придавал этому такого значения. Подумай сама — кто он и кто она...» — «Да, она — это да!» — «То-то же...»

Мужская курилка увлечена обсуждением последних перестановок в руководстве.

«Они вводят должность президента по PR». — «Это сейчас модно — связи с общественностью». — «Лакомое местечко!» — «Еще бы! Делать-то ничего не надо, трещи на людях, как попка, все, что в голову взбредет. Говорят, у начальства большие планы на одну нефтяную компанию, вот они и решили...» — «Да, «Стандард Ойл», я что-то слышал об этом...» — «Интересно, кого назначат?» — «Кого-нибудь из своих». — «Чигасова или Касаткина, наверное. Чигасова проталкивает Якушева, а Касаткина — Рыбья Кость». — «Тсс, тише...» — «Да ладно, можно подумать, что она не знает, как ее у нас кличут!» — «Так, значит, Чигасов или Касаткин? Что ж, посмотрим, кто кого...» — «Да уж, ясно одно, что не мы их, а они нас... Тепленькие места исключительно для своих...» — «Нет, все же, интересно, кого назначат?»