Ники повернулась в кресле и посмотрела в иллюминатор на темное ночное небо. Она спросила себя, зачем так настойчиво продолжает это дело, почему не отступится. Естественно, ответ не заставил себя ждать. Принимая во внимание ее характер и специальность, странно было бы, если б она не захотела узнать правду. К тому же ей хотелось закончить главу своей жизни, которая некогда была посвящена Чарльзу Деверо. Не то чтобы он ей до сих пор был небезразличен — ее чувства к нему умерли, и давно. Но ей не хотелось, чтобы он продолжал преследовать ее, словно призрак.

В конце концов, у нее теперь есть Клиленд Донован, человек особенный, ставший для нее таким важным за последние два месяца. Она отождествляет Кли со своим обновлением. У нее прекрасная возможность связать с ним жизнь, если только все прочее сладится и устроится. Совсем недавно ее посетила мысль, что они, пожалуй, смогут ужиться, если только каждый найдет силы кое-чем поступиться.

Кли стал будущим. Ее будущим. Именно поэтому она не должна позволять теням прошлого омрачать ее, ихсуществование. Она хочет освободиться — сердцем, умом и душой, — освободиться для Кли, и здесь не место помехам из прошлого.

Как частенько теперь случалось, ее мысли обратились к Кли, и она почувствовала, что ее охватывает удивительное тепло. Сознание того, что у нее есть Кли, что он любит ее, поднимало ей настроение, даже когда она была одна. К счастью, ей удалось дозвониться ему в гостиницу „Кемпински" в Западном Берлине ближе к вечеру, прежде чем отправиться в аэропорт. Она хотела сказать ему, что улетает по делам на несколько дней в Рим.

Прекрасно сознавая природу их работы, он был не очень удивлен и не нашел ничего необычного в том, что она куда-то срочно летит.

— Что-то затевается? — только и спросил он, рассмеявшись, и добавил: — Подозреваю, что на тебя снизошло озарение и у тебя родился замысел новой фантастической программы.

Скороговоркой, в двух словах, Ники объяснила, что ничего особенного она не планирует, просто раздумывает над тем, как бы сделать передачу о европейском Общем рынке и переменах, которые произойдут, когда все границы исчезнут.

— Через некоторое время мне придется интервьюировать политиков разных стран, так что сейчас я хочу провести разведку, посмотреть, как обстоят дела в Риме, раз уж я проделала то же самое в Лондоне, — объяснила она, прибегнув к безобидной лжи.

Он все понял. Они поболтали о его грядущей поездке в Лейпциг и договорились держать связь по телефону или через „Имидж" в Париже, если в том возникнет необходимость.

— Чао, Ник, — сказал Кли. — Не могу дождаться двадцать восьмого числа.

— Я тоже, дорогой, — ответила она, прежде чем положить трубку.

Ники закрыла глаза. Ее стало клонить в сон, от вина должно быть. Заскучав по Кли сильнее, чем когда-либо, она подумала, что ему может быть очень неприятно, если он вдруг узнает об истинной причине ее поездки в Рим. Ники спросила себя, расскажет ли она Кли обо всем при встрече. Уверенности в этом не было. К понедельнику она должна получить ответы на все вопросы о Чарльзе Деверо. Или же ни на один. Только тогда можно будет решить, поведать обо всем Кли или нет, но никак не раньше. И если да, то сделать это надо только при встрече, не по телефону. Если же Ники посвятит его в расследование теперь, он наверняка бросит все дела и прилетит в Рим. А ей совсем не хочется, чтобы он водил ее за ручку, пока она будет разыскивать Чарльза. Ей не хочется, чтобы прошлое столкнулось с настоящим.

Через два с половиной часа после отлета из лондонского аэропорта „Хитроу" самолет приземлился в римском аэропорту „Леонардо да Винчи". Пройдя таможню, Ники вышла в терминал и через несколько минут увидела водителя, державшего плакатик, на котором печатными буквами было выведено ее имя.

Сорок пять минут спустя машина подъехала к гостинице „Хэсслер", расположенной возле церкви Тринита дей Монти, на вершине известнейшей и красивейшей Лестницы Испании. В первый раз сюда ее привезли родители, когда она была еще маленькой, и впоследствии, приезжая в Рим, она неизменно останавливалась в „Хэсслере". Ночной администратор узнал ее по имени и в лицо и после регистрации сам проводил в номер под дружескую болтовню.

Оставшись одна, Ники подошла к окнам, раздвинула шторы и выглянула наружу. Рим был великолепен: море огней, плещущееся под усыпанным звездами чернильно-черным небом. Живет ли Чарльз Деверо где-то здесь, в „вечном городе"? И если да, то есть ли у нее надежда разыскать его? В неожиданном приступе растерянности ей пришлось признать, что надежд на успех маловато.

На следующее утро, покончив с простеньким завтраком: чаем и жареными хлебцами, Ники позвонила в местный корпункт Эй-ти-эн. Попросив подозвать к телефону Тони, она откинулась на спинку стула и стала ждать. Женщина, снявшая трубку, не спросила ее имени, а она не назвалась.

— Тони Джонсон у телефона. Кто говорит? — услышала она голос шефа бюро.

— Привет, Тони, это Ник. Как поживаешь?

Последовало удивленное молчание, а затем восклицание:

— Ники Уэллс? Ник, это правда ты?

— Ну конечно же, я! Кого еще из твоих знакомых женщин зовут Ник?

Тони явно обрадовался ей.

— Слушай, Ники, как ты? И, что еще важнее, где ты?

— За углом.

— То есть? Ты здесь? В Риме?

— Вне всякого сомнения.

— Господи Боже ты мой! Да на мою голову сегодня, похоже, свалилась вся телекомпания.

— Как это?

— Да так. Только что прилетел твой старый приятель. Он просто рвет телефон у меня из рук и, кажется, собирается тебе что-то сказать. Но прежде чем я отдам ему трубку, давай договоримся о встрече. За обедом. Сегодня. Идет?

— Идет. Это просто замечательно, Тони. Но кто это там жаждет со мной поговорить?

Тони расхохотался.

— Чао, Ник!

— Привет, Ники. Какими судьбами в Риме? — спросил Арч Леверсон шутливым тоном, но в то же время не скрывая любопытства.

— Я хотела тебя спросить о том же самом, Арч, — сказала она совершенно озадаченная, но сохраняя хладнокровие.

— Что с тобой, золотко? Ты становишься рассеянной. Еще на прошлой неделе я говорил тебе, что собираюсь в отпуск на Капри. И теперь вот остановился здесь на пару дней, чтобы повидать своего старинного приятеля Тони.

Действительно, Арч говорил ей об этом, но она как-то не связала Капри с Римом.

— Да-да, как же. Забыла, — быстро проговорила Ники.

— Последний раз мы с тобой разговаривали, когда ты уезжала в Лондон, чтобы подготовить кое-что к программе о Маргарет Тэтчер. Так почему же все-таки ты оказалась в Риме?

— Хочу купить туфли, — ляпнула она наобум, чтобы только что-то сказать.

Арч оглушительно захохотал.

— Эй, малышка, ты опять забываешь, что разговариваешь не с кем попало. Ты любишь магазины не больше, чем я рыбалку. Давай-ка, Ники, выкладывай все как есть. Что там у тебя?

— Сейчас не могу, — ответила она, стараясь выиграть время.

Ее ответ, похоже, удовлетворил Арча, потому что он сказал:

— Ну ладно, Бог с тобой. А что, Кли с тобой?

— Нет, он сегодня в Берлине, завтра будет в Лейпциге, а в воскресенье уже в Париже. В понедельник мы встречаемся с ним и на следующей неделе отправляемся в Прованс.

— Вот и отлично. Думаю, увидимся сегодня за обедом с Тони. Я прав?

— Это лучшее предложение из тех, что я получила сегодня. Где встречаемся? В корпункте?

— Хорошая мысль. Кстати, а где ты остановилась?

— В „Хэсслере", как обычно. А ты?

— В „Эдеме". Слушай, Ники, у меня к тебе есть еще одно дело. Поужинаем сегодня вечером? Утром я уже на Капри, присоединюсь к Патриции и Грантам, они уже сняли там виллочку на сезон. Эй-эй, погоди-ка, у меня мысль. Поехали со мной. Ведь тебе все равно нечего делать. Или есть? Они были бы просто счастливы заполучить тебя на пару дней.

— Спасибо, но я честно не могу. А вот на ужин с тобой сегодня вечером приду.