— Господь призывает нас вести себя иначе.

— А я и не говорю, что поступаю по-божески. Я поступаю по-своему. И мне кажется, поступаю хорошо.

Епископ вздохнул.

— Я в отчаянии, — пробормотал он.

— А вот отчаиваться не следует, епископ. Это дурно. Почти так же дурно, как и выходить из себя. Человек не должен терять надежды. Берите пример с королевы Елизаветы. Вы только подумайте, она столько времени провела в темнице, зная, что в любой момент ее голова может слететь с плеч. Но она продолжала надеяться и в конце концов заполучила-таки корону! Я хотела бы походить на нее... конечно, когда она поступала хорошо. Потому что подчас королева Елизавета вела себя очень плохо. — Шарлотта рассмеялась. — Наверное, мне именно это в ней и нравится. Епископ, как вы думаете, она была причастна к убийству Эми Робсарт?

— Мы сейчас обсуждаем не королеву Елизавету, а поведение принцессы Шарлотты.

— О, так мы, оказывается, обсуждаем мое поведение? А я думала, мы беседуем о пороке и добродетели. И считала, что все мы не без греха.

— Мне сообщили, что вы поступили жестоко с одной из фрейлин.

— Да ничего жестокого! Просто она сказала то, что мне не понравилось, и я ударила ее по лицу.

— И вы считаете, что принцессе подобает так себя вести?

— Нет, не подобает. И не только принцессе, но и всем остальным. Даже епископу.

— Мы сейчас говорим о вашем поступке, а не высказываем предположений в адрес других людей.

— Что ж, признаюсь вам, епископ, я действительно вышла из себя. Вы же знаете мой нрав. Она меня рассердила... очень сильно, поэтому я ее ударила. Но ударила гораздо слабее, чем она меня рассердила, уверяю вас.

— Вы не дали себе время подумать. Я уже выговаривал вам за несдержанность.

— Да, епископ.

— Разве я не говорил, что вам следует делать, когда вами внезапно завладевает ярость? Сколько можно повторять! Вашему Высочеству нужно в такие моменты молиться и читать молитву «Отче наш». «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должников наших».

— Я так и делала, епископ. Во всяком случае, в первый раз, когда рассвирепела.

— Неужели вы хотите сказать, что даже молитва не смогла отвратить вас от гнева?

— Нет, почему же, мой дорогой епископ. Молитва мне очень помогла. Если бы я не произнесла этих слов, то, наверное, убила бы миссис Адней.

И Шарлотта рассмеялась, увидев замешательство епископа.

Ну разве можно воздействовать на принцессу Шарлотту? Епископ пожаловался леди Клиффорд, что ему впору обратиться к отцу принцессы: пусть избавит его от непосильного бремени — он, епископ, не в состоянии совладать с Ее Высочеством.

— О Господи! — воскликнула Шарлотта, врываясь в гостиную, где сидели, зашивая ее порванное платье, Луиза Льюис и миссис Гагарина. — Его Преподобие опять одолел меня нравоучениями. Ах, как бы мне хотелось, чтобы он не был таким безупречным... или не считал бы себя безупречным! Может, все дело в этом? Наверно, поэтому его так шокируют чужие прегрешения? А вы чем тут занимаетесь? Опять зашиваете это старое платье? Неужели я опять его порвала?

Луиза с обожанием взглянула на Шарлотту.

— Да, Ваше драгоценное Высочество, порвали.

— Ах, как вы мило это сказали! Словно вы любите меня даже за мои проступки.

Шарлотта бросилась к Луизе, обхватила ее за шею и поцеловала. Луиза уколола палец; ткань, которую она держала, упала на пол, однако с уст Луизы не слетело ни слова жалобы. Шарлотта имела обыкновение бурно проявлять свои чувства.

— Так уж вы устроены, вы всегда рвете свои вещи, — со снисходительной улыбкой пробормотала миссис Гагарина.

И тоже заслужила горячий поцелуй.

— Да, я ужасно неаккуратна, все рву! — вскричала Шарлотта, смеясь. — Мисс Хеймэн часто рассказывает мне, Сколько чепчиков я изорвала, показывая ей, как мистер Каннинг снимает передо мной шляпу и кланяется. Она обычно поднимала меня и подносила к окну, когда он проходил мимо. Мне кажется, я это помню... или, может, мне просто так кажется, потому что мисс Хеймэн столько об этом рассказывала. Она очень расстроилась, когда папа ее прогнал, и она не смогла больше меня нянчить. Но зато подружилась с мамой и переехала в Монтэгю-хаус. Я уверена, что ей там очень весело.

Таким образом Шарлотта пыталась навести дам на разговор о Монтэгю-хаусе и о том, что она мысленно окрестила «этим делом», однако дамы проявили большую осторожность, чем миссис Адней. Хотя Шарлотте почудилось, что они обменялись поверх ее головы многозначительными взглядами.

Она вздохнула.

— Милорд Фишка ужасно мной недоволен. Мне придется принять покаяние. Угадайте какое! Никогда не угадаете. Я буду носить форму, какую носят приютские девочки. Это очень простое и скромное платье, и епископ надеется, что через неделю я научу немного обуздывать свою гордыню.

— Приютскую форму! — воскликнула Луиза. — Принцесса будет носить приютскую форму?!

— Да не в одежде же дело, дорогая Луиза. Важно, какая у человека душа. Я и в приютском платье буду той же Шарлоттой, которую вы видите перед собой сейчас. И можете не сомневаться, очень скоро порву его, как рву все мои платья. Но, может, мне действительно удастся научиться смирению. Знаете, я ведь ударила миссис Адней по лицу.

— Она наверняка этого заслуживала, — заявила верная Луиза.

— О, разумеется, но мне все равно не следовало этого делать. Мне следовало сложить руки — вот так — поднять глаза к потолку и сказать, как сказал бы на моем месте Фишка: «Мадам, вы совершили страшную ошибку. Умоляю, следите за собой... И прежде чем решитесь говорить такие ужасные вещи, лучше произнесите «Отче наш». Я приказываю вам надеть форму приютской девочки». О, я могла бы много чего еще сделать, но вместо этого влепила ей пощечину.

Дамы рассмеялись. Милая Гаги! Милая Луиза! Да, на них можно положиться.

— Давайте теперь поговорим.

— О чем, Ваше Высочество?

— Обо мне, разумеется. О всяких моих поступках.

Это была любимая тема: все трое с удовольствием посмеивались над проказами Шарлотты, вспоминали ее хорошие и плохие поступки и находили в них комичные и трагичные стороны. Однако дамы никогда не обвиняли Шарлотту — поэтому общаться с ними было гораздо приятнее, чем с епископом, — они говорили, что даже самые дурные ее выходки — это вполне естественные детские шалости, происходящие от избытка резвости.

— Вы всегда были очень доброй, — сказала миссис Гагарина. — Помните того мальчика в канаве?

Все трое помнили. Эту историю рассказывали уже столько раз, но все равно почему бы не послушать ее снова?

— Он лежал в канаве — бедный, изголодавшийся мальчик, а Ваше Высочество ни за что не желали оставить его там. «Как тебе помочь?» — спрашивали вы. Он замерз, он был голоден, на руке у него была рана. Она кровоточила. И вы... вы собственноручно сделали ему перевязку! Конечно, многим это не понравилось. Они потом выговаривали за это Вашему Высочеству. Вы могли подхватить какую-нибудь болезнь. И что ответили вы, Ваше Высочество?

— Иисус не побоялся исцелить прокаженного, — сказала Шарлотта. — Так с какой стати мне было бояться перевязывать руку бедному мальчику? О, такие слова под стать самому милорду Фишке! Но во всяком случае я не бросила мальчика. Я дала ему еды и денег, и он был мне очень благодарен. Хотя я не всегда бываю таким ангелочком, не правда ли?

— Да, на вас иногда находит.

— Довольно часто.

— Помнится, Ваше Высочество пели в королевской гостиной, — хихикнула Луиза.

— Да-да, она была совсем маленькой. Принцесса Мария поставила ее на стул и попросила спеть для гостей.

— На вас было тогда розовое шелковое платьице с белым атласным поясом — сплошное очарование.

— Да, а я стала фальшивить. Но все мне аплодировали и уверяли, что все чудесно... а на самом деле хвалили меня только потому, что я принцесса.

— Это было премилое зрелище. Король плакал не таясь.