С ее губ сорвался всхлип.

— Куколка хочет своего Кролика.

— Милая Куколка, — прорычал я и, поднявшись на кровати, уперся спиной в изголовье.

Мы сидели лицом к лицу, всего в нескольких шагах друг от друга. И тогда ее рука дёрнулась к верху платья. Не сводя с меня глаз, она начала распускать тесьму, стягивающую корсет платья, сантиметр за сантиметром обнажая свою белоснежную кожу…

Пока материал не разошелся у нее на талии, и лиф платья не распахнулся, обнажив ее груди. Белые груди, которые идеально поместились бы у меня в ладонях. Твердые розовые соски, почти такие же розовые, как помада у нее на губах, так и просились в рот.

— С этим ничто не сравнится, Дэппер Дэн, — сказал мне Чепел однажды ночью, когда я спросил его о женщинах. — Их вкус, их ощущение, их груди в твоих ладонях…

Он кивнул головой.

— У тебя непременно это будет с твоей маленькой Куколкой. Однажды, когда плотина, которая удерживает в тебе воспоминания о прикосновениях твоих обидчиков, прорвётся, вы оба испытаете это друг с другом... и это будет нечто потрясающее. Синергия, Дэппер Дэн. Полная Синергия.

Но эта плотина не прорвалась... пока.

Поэтому я наблюдал издалека. Я смотрел, как Куколка свела ноги вместе и сняла трусики. По ее ногам скользнули белые, отделанные оборками трусики, которые я ей купил. Я зарычал, когда она снова широко раздвинула свои стройные, бледные ноги, согнув их в коленях и вонзив каблуки в лежащее между нами белое одеяло. Затем ее пальцы двинулись к подолу ее платья. Мой взгляд метался между скользящим вверх по бедрам синим атласом и ее глазами, которые по-прежнему неотрывно глядели на меня. Ее губы поджались, зрачки расширились.

— Кролик, — прошептала она, задрав платье до пояса.

Я сглотнул, все еще глядя ей в лицо, пока у меня не осталось другого выбора, кроме как посмотреть вниз. При виде ее обнаженной киски, у меня из груди вырвался хриплый рык. Светлые волосы манили меня к себе, как магнит.

— Куколка, — прохрипел я.

Она опустила руку и провела по себе кончиками пальцев. Закатив глаза, она двигала пальцами туда-сюда. Медленно. Мучительно медленно.

Я не выдержал. Я больше не мог этого выносить, больше не мог удерживать свой член в штанах. Рывком расстегнув пуговицу, затем молнию, я полез в брюки и достал свой член. Обхватив рукой массивную эрекцию, я провел по ней вверх-вниз. Увидев, что пальцы Куколки замерли, я зашипел. Она за мной наблюдала. Не сводя с меня глаз, она смотрела, как я поднялся на колени. Я выпустил из руки член, но только чтобы снять жилет и рубашку. С голой грудью и расстёгнутыми брюками, я приблизился к ней. Я стоял всего в шаге от нее. Стоял достаточно близко, чтобы увидеть, каким стеклянным стал ее взгляд, когда она вошла в себя пальцами. Достаточно близко, чтобы услышать, как она тихонько заплакала и прошептала:

— Шире, сука.

Когда я услышал, как с ее губ сорвался этот плач, этот отголосок прошлого Эллис, всё мое тело в один миг превратилось в кусок чертова гранита.

— Ты п**дец, какая тесная, маленькая сучка.

Она возвращалась из нашей Страны Чудес в поместье Эрншоу. В те годы, когда она осталась без меня. Без моей защиты.

Меня накрыло волной ярости, когда я увидел, как моя Куколка распадается на части, такая истерзанная тем, что сделали с ней эти твари. Что они сделали, пока я был заперт в их тюрьме. Ее глаза наполнились слезами, губы дрожали.

— Тебе ведь нравится, а, маленькая шлюшка? Тебе нравится, как я тебе вставляю? Ты, бл*дь, это обожаешь.

Когда по ее только что накрашенной щеке пробежала слеза, я запрокинул назад голову и закричал. Склонившись к ней, я заглянул ей в лицо и увидел, что взгляд ее больших голубых глаз стал потерянным… одиноким. Она была совсем одна. Потеряна в безнадежной изоляции своего прошлого.

Ее пальцы продолжали двигаться. Дрожащей рукой я скользнул ладонью по моему все еще твердому члену и выдохнул:

— Возьми его, мальчик…

Я сглотнул и, ритмично водя рукой по члену, исторг из себя слова, которые слышал каждый раз, когда закрывал глаза, когда пытался уснуть… каждый раз, когда делал грёбанный вдох:

— Возьми его, мальчик. Ты просто создан для этого. Ты мой. Эта задница моя.

Куколка плакала, слезы потоком текли у нее по щекам, скатываясь вниз по ее обнаженной упругой груди.

— Только взгляните на эту нежную, прелестную кожу, — произнесла она.

— Только взгляните на этот симпатичный зад, — вымолвил я в ответ.

— Ты чертовски тесная, маленькая шлюшка.

— Ты чертовски тесный, мой мальчик.

— Ты так плотно меня сжимаешь.

— Тебе это нравится. Возьми его.

— Быстрее, девочка.

— Быстрее, мальчик.

Дыхание участилось. Руки двигались всё быстрей. У нас обоих из глаз текли слёзы.

— Я сейчас кончу, девочка.

— Я сейчас кончу, мальчик.

Куколка замерла, она приподнялась над одеялом и, выгнув спину, уронила голову на спинку кровати. Ее пальцы все быстрее массировали киску, пока она, наконец, не дёрнулась всем телом. От одного только взгляда на это я напрягся, а затем разрядился. Я рухнул вперед, моя рука упала на спинку кровати рядом с головой Куколки. Не в силах сдержать стон, я кончал и кончал; моя сперма выплеснулась на Куколкину киску и стекла на кровать.

Неотрывно глядя вниз на Куколку, я дрожащей рукой держался за изголовье кровати, у меня на лбу выступил пот. Она не сводила с меня своих огромных голубых глаз, весь ее макияж размазался от слез.

— Милая…, — проговорил я голосом грубым от напряжения.

От моих гребаных слез.

— Ты тоже? — спросила она, и в это мгновение со мной говорила не Куколка.

Это была Эллис. Со мной говорила моя девушка, моя лучшая подруга; после того, через что мы с ней прошли, моя потребность в ней сохранилась.

— Я тоже, — ответил я, видя в ее глазах боль и облегчение.

Боль от того, что я пережил от рук этих скотов. И облегчение. Облегчение от того, что она была не единственной. Был еще кто-то, кто разделил с ней ее боль.

Так же, как и она разделила со мной мою.

И, тем не менее, это осталось моей самой сокрушительной неудачей. Я оставил ее одну. Я позволил этим козлам — Королю Червей и его людям — ей навредить.

Переводя дух, мы неотрывно смотрели друг на друга. Затем, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме засевшего в памяти прикосновения того, кто ранил меня больше всех, я протянул свободную руку и поднес ее к Куколкиной щеке. Куколка нервно сглотнула, а потом, после ее легкого кивка, я сделал над собой усилие и притронулся к коже ее щеки. Я стиснул зубы, она затаила дыхание.

У нее была такая нежная кожа.

— Милая…, — прошептал я и вдруг почувствовал у себя на пальце воду.

Я заглянул ей в глаза и увидел скатившуюся слезу. Но ее губы изогнулись в улыбке.

Ей понравилось.

Мне тоже.

Я поднял руку, слеза по-прежнему была у меня на пальце. Под пристальным взглядом Куколки я слизнул слезу с пальца. У слезы был ее вкус. Я проглотил её. Через несколько секунд Куколкино лицо озарила широкая улыбка. Она покачала головой.

— Глупый Кролик.

В то же мгновение весь тот лёд, что еще оставался в моих венах, растаял.

Сгорая от любопытства, какие чувства это во мне вызовет, я снова провёл по ее щеке тем же самым пальцем.

— Иди в ванную и готовься ко сну, — приказал я.

От моего прикосновения Куколка закрыла глаза.

— Хорошо, Кролик, — она слезла с кровати и пошла в ванную.

Пока она была в ванной, я лежал на кровати и смотрел в потолок. Я думал о следующем убийстве. Думал о следующем «дяде», которого мы уничтожим. О том самом, кто всецело держал меня под своим каблуком. О том, кто приходил за мной и входил в меня каждую ночь. Тот, кто осмелился назвать меня своим «мальчиком». О том, кто всегда улыбался. Улыбался мне так, словно я всю жизнь только и мечтал о том, чтобы он засунул в меня свой член.

Дядя Клайв. Чеширский Кот. Четверка червей.

Дверь ванной открылась, и оттуда вышла Куколка, умытая и одетая в белую ночную рубашку. Так она выглядела совсем юной. В любом случае она была прекрасна.