— Там, на Севере, я встретил колдунью, — наконец проговорил я. — Она шла на Юг, чтобы встретить мужчину, предназначенного ей судьбой. Я понял, что это — особенная женщина, и вместе с ней я найду ответы на свои вопросы. И я пошел за ней.

— Прямо вот так и пошел? — Ромка округлил глаза.

— Нет, — я улыбнулся. — Она сама взглянула на меня и сказала, чтобы я шел за ней.

— Ага, а дальше?

Я обхватил руками теплые бока чайной чашки, вспоминая давний путь по заснеженным лесам, через широкие реки, по горным дорогам, по устьям высохших ручьев. Дни становились короче, вокруг просыпалась природа, но наш путь был далек от завершения.

— Мы двигались через материк к его краю, туда, где молодые горы, где над лавандовым полем реет гордый ястреб, где широко разливаются мелкие реки, а морской берег пологий и долгий, настолько, что не хватает глаз различить границу песка и моря. Мы остановились как раз у подножья гор, которые можно видеть с перевала — может, ты был там, смотрел на юг?.. Так вот, как раз тогда, в тени той седой громады… погожим, безветренным утром я проснулся и увидел, что моя колдунья одета в белое платье, а длинные золотые волосы ее расплетены. Пальцы ее перебирали струны лютни…

— А она красивая была? — перебил Ромка.

— Да кто ж знает, — я пожал плечами. — Может, тебе бы она красивой и не показалась, хотя, я особо-то и не помню ее лица… И вот, когда первые лучи солнца стали золотить и плавить туман, что собрался в низинах, как будто бы из ниоткуда не белом коне к нам выехал тот, кого искала северная колдунья.

— На белом коне? — Ромка скептически хмыкнул. — Правда, что ли?

— Ну, по правде, так на белой кобылице, — снова улыбнулся я, — но суть от этого не меняется. Я помню того человека лучше, чем колдунью, уж не знаю, отчего. Бабка твоя, кстати, похожа на него чем-то. Он был крепким и высоким, и волосы цвета воронова крыла спиральными волнами ниспадали на его обнаженный, не побоюсь этого слова, торс. Еще он был очень смуглым, и, конечно же, за версту от него исходило ощущение такого волшебства, что у меня волосы становились дыбом. И тогда северная колдунья отложила лютню и взяла в руки веретено, и…

— И?.. — мальчик выжидающе уставился на меня.

— …ну, и… они начали чего-то магичить. Этот шаман, или кем он там был, увешанный амулетами и перьями, золотыми кольцами, браслетами и прочей фигней, размешивал свою кровь и виноградный сок, наносил узоры на чистое, почти белоснежное лицо северной колдуньи. Она брала эту краску фарфоровыми пальчиками и рисовала на нем руны и знаки, большое солнце на груди и точку на лбу, как раз там, где у тебя травяной пластырь. Она сплетала нить из песен своего народа, а он ловил для нее прибрежные ветра и помогал подчинить их веретену. Да уж, звучит, конечно… Но иначе сказать я не умею, к несчастью. Мне, знаешь, даже кажется отчего-то, что это они так крылья себе создавали. Магия у них была другой, не такой, которую Камориль колдует. Мне чудилось, что это их волшебство — древнее гор, исконнее, что ли… они были — ну, словно оживший миф, дивные такие видения, наполовину мороки, на треть люди, частично — даже не знаю, что. А вскоре после того, как колдунья прекратила прясть и отложила веретено, они подошли вдвоем к краю скалы над морем. Ветер расправил их волосы, разметал перья и вздул белый подол, и они шагнули вниз… а в следующий миг в небо взмыли белая и черная птицы. Не уверен, что это они были. Может, просто совпало так. А может, это они так «героями стали», если ты понимаешь, о чем я. Но что-то подсказывает мне, что нет, и что северная колдунья и менестрель-шаман живее всех живых. По крайней мере, мне кажется, такие, как они, просто так не умирают.

Ну, а я забрал веретено себе.

— Странная какая-то история, — Ромка склонил голову набок. — Ты помнишь, что случилось… Ага, а ты потом разобрался, что это за веретено и что вообще произошло?

Я позволил себе немного помолчать и собраться с мыслями. Наконец, ответил:

— Я знаю, что умеет это веретено. Не думаю, что в нем суть. Кажется, они его мне и оставили просто потому, что надобности в нем больше не было… Кажется. Но я, честно говоря, вообще не помню, зачем именно я поперся на далекий Север. Колдунью я, кстати, встретил не сразу… Эти отметины, — я показал на мелкие узоры, обвивающие мои руки по плечам, — я получил там же, двумя месяцами ранее, еще до того, чем повстречал эту, стало быть, волшебную женщину. Их нанесли шаманы, чтобы помочь мне найти гармонию с самим собой… ну, то есть, с моим существом, с тем, что я на самом деле такое.

— Как все запутанно!

— Ага… пошли уже, что ли.

— Так это, Зубоскал… — мальчик никак не унимался, — и что же в итоге это за веретено такое? Что оно умеет?

Я щелкнул выключателем, оставляя свой дом в полумраке. Обернулся к Ромке:

— Я точно не знаю, ибо пользую его только для пряжи всяких милых, хоть и немного удивительных, нитей. Когда я пытался о нем что-либо узнать, то нарыл лишь одну старую легенду. В ней упоминалось что-то о связи с магией судьбы, какие-то женщины, духи-хранители, небесные промыслы, древние сущности… Мало чего вразумительного, словом. Но, вроде как, ежели уметь, то с помощью особенного веретена (не знаю, я так и не понял, имеется ли в виду такое, как у меня, или нет) можно сплести воедино нити судеб двух людей так, чтобы им пришлось… эмм… как бы так сказать?.. Прожить вместе жизнь.

— То есть, типа, влюбиться друг в друга?

— Ну, — я старался подобрать слова точнее, — им не обязательно быть вместе, чтобы прожить вместе жизнь. Ну, знаешь, вроде как… люди, наверное, могут стать предназначением друг друга. И это вовсе не обязательно любовь.

— Мда, — коротко резюмировал малец.

— Колдунья Варамира (Варя-Воронок) погибла в июле 1979-го года. Середина лета, стало быть, эпическая жара… Тело ее, точнее, то, что от него осталось, нашли в лесу и опознали по кольцам, ибо все, что сохранилось более-менее целым — ее левая рука. Труп ее, выходит, был сильно изуродован, и в документах значится, что причиной смерти стало нападение росомахи. Хоронили в закрытом гробу, старое кладбище, десятая аллея.

Я тупо смотрел на Элви.

Элви была из рода западных домовых, неплохо приспособившихся к веянию времени. Если мой разум туговат для того, чтобы враз освоить так быстро меняющуюся современную технику, то крошечные мозги Элви как будто бы созданы для таких дел. То ли я — дурак и лентяй, а она умница.

— Элви, у нас же тут не водится росомах, — наконец сказал я.

Изящный маленький человечек отложил стилус, которым управлялся с карманным компьютером, подключенным к другой, более мощной машине, соединенной, в свою очередь, с цифровыми архивами. Усевшись на краешек стола рядом со мной, Элви отхлебнула кофе из наперстка.

— Росомах не водится, а оборотень один есть, — пожала плечами маленькая фея. — Старый, правда. И колдунов в достатке, — тут же, в центре, элементалистов учат, забыл? И вампиров целый обширный выводок-клан, и подразделение поглощающих, и даже твой друг… ну, этот, который в кожаных штанах все время ходит… А, Камориль! Он ведь тоже умеет менять форму, разве нет?

— Но это же не он?

— А ты у него спрашивал?

— Да ну, это не мог быть он. Но я спрошу. А что у тебя есть про Даньслава Белого Когтя?

Элви ввела запрос в свой агрегат, понажимала какие-то кнопки.

— Ну, полное его досье засекречено. Тут немного совсем о нем. Даньслав Никанорович (Белый Коготь) Заболотницкий, родился в 1937 м году, по специализации он числится как «стратегический чародей». Уже странно, есть чем заинтересоваться. Имел множество правительственных наград. В гильдиях не состоял. Умер в том же 1979 м году, выходит, за несколько дней до Варамиры. Скоропостижная смерть зафиксирована в больнице, причина — остановка сердца.

— То есть, ему всего 42 года было? — я потер подбородок, прикидывая, как люди выглядят в таком возрасте. — Это ж мало очень для людей. И что-то, судя по фото, потрепанный он был к своим сорока намерено…