— И на что же мы будем жить, mon cher[2]? — поинтересовалась она.

Она говорила по-французски, потому что в России все аристократы, начиная с царя, разговаривали на этом языке. И хотя представлялось сомнительным, что Анастасия когда-либо вращалась в придворных кругах, она вела себя так, будто была рождена у подножия трона.

Она называла себя графиней, хотя навряд ли была ею. Но поскольку в России существовало великое множество графинь, было невозможно проверить основательность ее притязаний.

— Стань моей женой, Анастасия! Мы будем очень счастливы вместе! Я буду работать, чтобы иметь возможность купить тебе все, что ты пожелаешь, — страстно произнес Тристам.

— Неужели ты в самом деле думаешь, будто мы сможем быть счастливы, прозябая в хижине, считая каждый грош, не имея возможности жить в Лондоне, выезжать в свет, устраивать приемы и балы? — спросила Анастасия. Она подняла руку, словно для того, чтобы не дать ему возможности возразить. — Нет-нет, друг мой, это совсем не то, чего я хочу от жизни, — продолжила она. — Мне нужна уверенность в завтрашнем дне, а это требует денег. И мне нужно положение в обществе — высокое положение.

Тристам Брук не отвечал. Ему нечего было предложить ей, кроме старого помещичьего дома, который он должен был унаследовать после смерти отца. И если они и будут приезжать в Лондон, то все равно никогда не смогут позволить себе принимать участие в жизни высшего света, который так много значил для Анастасии.

Он провел в Сингапуре месяц, пока длился их бурный роман. Тристам убедился, что Анастасия умела возбуждать в мужчине нестерпимое, жгучее желание, сама, казалось, оставаясь при этом вечно неудовлетворенной, ненасытной.

Когда она рассталась с ним, он, заехав по пути на Цейлон, снова вернулся в Индию и долго путешествовал по этой стране.

Нельзя сказать, что он путешествовал с комфортом. В поезде он покупал самый дешевый билет, а большей частью странствовал по дорогам в переполненных повозках. Но все равно это казалось увлекательным и незабываемым приключением.

И в то же время одетые в сари прелестные женщины с вплетенными в волосы цветами и дурманящий запах благовоний на восточных базарах мучительно напоминали ему об Анастасии.

Но поскольку он был очень привлекательным мужчиной, в его жизни стали появляться другие женщины.

Кроме того, он принадлежал к очень родовитой семье, поэтому и вице-король, и губернатор с удовольствием оказывали ему гостеприимство, не говоря уже о том, что, путешествуя по провинциям, он всегда останавливался в размещенных там английских полках.

Покинув Индию, он продолжил свои странствия, постепенно продвигаясь на запад, ближе к дому. Он не спешил, стремясь увидеть как можно больше.

Но когда он был в Вавилоне, ему случайно попалась в руки английская газета месячной давности, забытая каким-то коммивояжером. Из этой газеты он узнал, что его отца больше нет в живых, так же как и герцога Линдбрука и его сына.

Он не мог поверить тому, что прочитал. Когда он покидал Англию, единственный сын и наследник герцога, крепкий, цветущий юноша, находился в добром здравии. Но как сообщалось в газете, он упал на охоте с лошади и разбился насмерть. Это произошло примерно в то время, когда Тристам прибыл в Малайю.

Следующим наследником титула был отец Тристама, но теперь и он был мертв.

В газете также говорилось, что попечители и семейные поверенные «разыскивают Тристама Брука, который, по слухам, путешествует где-то на Востоке».

Тристам сразу же выехал в Англию, однако ему потребовался целый месяц, чтобы добраться до дома. Там он обнаружил, что стал не только седьмым герцогом Линдбруком, но и одним из богатейших людей королевства.

Его фамильный особняк, считавшийся одним из самых выдающихся шедевров Адама[3], был великолепен. К тому же он стал владельцем многочисленных поместий, расположенных в разных областях страны.

Поскольку жизнь никогда особенно не баловала его, у новоявленного герцога голова не пошла кругом от горячего приема, который теперь ждал его повсюду, хотя это сильно отличалось от того, с чем ему приходилось сталкиваться в прошлом.

Когда он был просто красивым юношей без всяких видов на будущее, честолюбивые мамаши старались увести своих дочерей подальше при его появлении. Замужние дамы проявляли к нему благосклонность, привлеченные его несомненной мужественностью, но отлично сознавали, что карманы его пусты.

Теперь все изменилось. Женщины стали заискивать перед ним и преследовали его, словно он был породистым жеребцом.

Вне всякого сомнения, такая жизнь ему нравилась.

В то же время Анастасия преподала ему жестокий урок, который, как он был уверен, забыть будет невозможно. Теперь он знал, что для женщин деньги и положение в обществе значат намного больше, чем любовь.

Он пообещал себе, что никогда больше не отдаст своего сердца ни одной женщине, раз оно представляет гораздо меньшую ценность, чем его герцогская корона.

Однажды, будучи в мрачном расположении духа, каковое он считал проявлением сентиментальности, герцог сказал себе, что Анастасия разбила его мечты. И с этого момента он решил, что будет сам диктовать условия в этой жизни.

А жизнь эта, без сомнения, была весьма приятной.

За пять лет, прошедших с момента, как он стал герцогом, Тристам привык к тому, что многочисленные слуги готовы были исполнить его малейшее желание, что в его владениях слово его было законом.

Он наблюдал, как его лошади приходили первыми на скачках, испытывая удовлетворение от того, что в его конюшнях самые прекрасные скакуны, которых можно купить за деньги.

У него было и немало забот. Иногда он чувствовал себя командиром огромного полка, ответственным за то, чтобы в нем царил безукоризненный порядок.

Ему предлагали различные должности при дворе.

Поскольку он был необычайно хорош собой, королева, хотя и носившая траур и постоянно оплакивавшая своего обожаемого Альберта[4], любила, чтобы он как можно чаще находился при ней.

Но ему удалось избежать этих силков. Он обратился к премьер-министру с просьбой не нагружать его обязанностями, которые чересчур ограничивали бы его свободу.

— Если на меня будут слишком наседать, господин премьер-министр, я брошу все и уеду за границу. Есть еще столько мест на земле, которые я хотел бы повидать, к тому же теперь я смогу путешествовать с гораздо большим комфортом, чем прежде.

Премьер-министр улыбнулся:

— Интересно, когда вас станут всячески оберегать от суровой действительности, покажется ли вам путешествие столь же увлекательным?

Ответ на это найти было трудно, поэтому герцог промолчал.

Когда он отправился на свою виллу на юге Франции, в дороге его внезапно охватило страстное желание оказаться в бесплодной пустыне, лежавшей по другую сторону Средиземного моря, почувствовать прикосновение жарких лучей солнца, увидеть верблюдов, ощутить запах этой земли, такой же вольной и дикой, как ее обитатели.

«Поздно или рано я все равно вырвусь отсюда», — пообещал он себе.

Однако всегда находилась какая-нибудь прелестница, удерживавшая его в Англии и в Линде.

Именно Линд заставил его почувствовать, что он напрасно так цинично насмехался над подобной пышностью и великолепием.

Дворец с его ионическими колоннами, украшавшими фасад с портиком, был прекрасен.

В картинной галерее хранились сокровища, собранные его предками в течение столетий, с того времени, когда первый Брук был посвящен в рыцари после битвы при Азенкуре[5].

Иногда, оставшись один, что случалось крайне редко, герцог любил обойти свой дом. Ему хотелось притронуться к каждой картине, каждой скульптуре, каждой книге, чтобы почувствовать, что они настоящие. Он все еще боялся, что они лишь плод его воображения.

«Мое, мое!» — говорил он себе.

Потом он вспоминал, что является лишь пожизненным хранителем дома и всех его богатств, а принадлежат они тем, кто придет после него. Его сыну, если у него появится таковой, или другому нищему кузену, такому же, каким был он сам, и которых было немало в их роду.