Великие победы одерживают простые люди, каждый из которых делает свое дело. Тот, кто верен, не станет ежеминутно копаться в своей бессмертной душе, выясняя, есть ли у него настроение следовать приказам сержанта или выполнять скучную работу. Вера — отклик на стоящую перед нами задачу, ибо мы властны лишь над своими действиями, и только в настоящем, здесь и сейчас. Иногда я жалею, что священнописатели не рассказали подробнее о жизни Иисуса до Его выхода на проповедь. Ведь большую часть Своей взрослой жизни Он проработал деревенским плотником! Бывали ли у Него сомнения в том, что Он правильно поступает, отдавая ценные годы жизни рутинной работе?

Святой Игнатий Лойола обнаружил, что почти все члены его ордена время от времени переживают периоды духовного упадка. Их вера колеблется, они чувствуют себя бесполезными и ненужными. И святой Игнатий разработал вопросник, помогающий вскрывать причины духовного кризиса. Но независимо от причин лекарство он прописывал одно: «В состоянии духовного упадка нельзя осуществлять перемены: надо лишь твердо и мужественно стоять на тех основах веры, которым мы следовали за день до кризиса или во время предыдущего утешения». Он советовал вести духовную брань именно тем оружием, удержать которое в руках в подобное время труднее всего: молитвой и созерцанием, исследованием совести и покаянием. Победа обретается через послушание, и только через послушание.

С кризисом, с испытанием веры рано или поздно сталкивается даже человек, выросший в подлинно христианской семье и впитавший веру с молоком матери. Ощущение Божьей близости внезапно исчезает. Чувства перестают подкреплять веру. Возникают сомнения: а не было ли все иллюзией? В такие минуты стойкость в вере может казаться неоправданной, а то и глупой. Но святой Игнатий настаивает: именно сейчас самое время для стойкости. Мы сумеем сохранить веру в периоды тьмы — но лишь в том случае, если прилепимся к ней всем сердцем.

Меня самого сомнения посещают чаще, чем мне хотелось бы. То одно, то другое: (кажущиеся?) противоречия в Библии, страдания и несправедливость, пропасть между идеалами и реальностью христианской жизни. В такие минуты я стараюсь действовать так, словно у меня есть полная уверенность. Я опираюсь на привычку к вере, молюсь о вере — и ко мне возвращается внутренняя убежденность, хотя она и не защищает от сомнений.

Играя на фортепиано, я обнаружил, что музыканту необходимо постоянно работать над техникой. Барабанить гаммы и отрабатывать аккорды — удовольствие небольшое, лично я предпочитаю им нечто более мелодичное. Но если я пренебрегаю техническими упражнениями, то и исполнение прекрасной музыки из радости превращается в тяжкий труд. Поэтому я играю гаммы не ради гамм, а чтобы легко исполнять более серьезные вещи. Подготовка к исполнению серьезной музыки основана на освоении элементарных, «обыденных» приемов.

Католический священник и профессор социологии университетов в Чикаго и Аризоне Эндрю Грили однажды сказал: «Если человек хочет, чтобы у него в жизни не было неясности, путаницы и беспорядка, ему нет смысла ввязываться в отношения с Богом–Отцом или Иисусом из Назарета».

Я рос в уверенности, что богообщение принесет в мою жизнь упорядоченность, определенность и спокойную рассудительность. Но вместо ожидаемого получил напряжение, постоянные перемены, неустойчивость и иррациональность.

На протяжении церковной истории христианские лидеры сплошь и рядом навешивали ярлыки и сводили этику и теологию к упрощенным формулировкам и примитивным альтернативам. Однако Библии такое не присуще! Напротив, я нахожу в ней загадочность и неоднозначность, которые отличают любые взаимоотношения, особенно взаимоотношения между совершенным Богом и падшими людьми.

У великого христианского мыслителя Честертона есть фраза, которая, по сути, является краеугольным камнем всего честертоновского богословия: «Христианству удалось объединить непримиримые крайности. Христианство вместило их, но они так и остались крайностями». Большинство ересей возникли от того, что их родоначальники ухватывались за какую–то одну противоположность, не замечая парадокса.

Церковь, которая не любит парадоксов, рискует накрениться в сторону одной из крайностей. Последствия всегда оказываются катастрофическими. Почитайте богословов первых веков: они пытаются осмыслить Христа, Средоточие нашей веры, Который есть всецело Бог и всецело человек.

Почитайте богословов Реформации: они открывают для себя суверенность Бога, а затем удерживают своих последователей от фатализма. Почитайте современных протестантских богословов: они спорят о тонких смыслах откровения — Библии, которая написана людьми с разным интеллектом и образованием, разными характерами, разными литературными стилями, но при этом передает нам слово самого Бога.

Первые будут последними. Кто хочет свою жизнь сберечь, тот ее потеряет. Успехи неважны, важна любовь. Со страхом и трепетом совершайте свое спасение, ибо Бог производит в вас и хотение, и действие по Своему усмотрению. Царство Божие пришло, но еще не наступило. Входите в Царство Небесное, как дитя, но будьте мудры, как змеи. Кто служит, тот и больший. Определяйте цену свою не по тому, что люди думают о вас, но по тому, что вы думаете о них. Кто себя принизит, тот возвысится. Где изобилует грех, там преизобилует благодать. Мы спасаемся только верой, но вера без дел мертва. В Новом Завете можно найти и эти, и многие другие, казалось бы, глубоко противоречивые принципы. В четкую логическую систему их не выстроишь. «Истину не найти в середине, ее нет ни в одной из крайностей. Она — в обеих крайностях», — заметил британский священник Чарльз Саймон. С некоторой неохотой я должен с ним согласиться.

Посмотрите, как устроены люди. Согласно христианскому вероучению, каждый из нас несет в себе образ Божий. Но в каждом живет и зверь. Любая религиозная или политическая система, которая не учитывает эти противоположности, обречена на неудачу. Некий еврейский раввин сказал: «Человеку нужно носить в кармане два камня. На одном следует написать: «Я — прах и пепел». А на другом: «Ради меня был создан мир». И читать надписи на этих камнях, когда в том возникает нужда».

Это динамическое напряжение, существующее внутри каждого человеческого существа, сказывается в повседневной жизни, выявляя, чем полны наши сердца. Книга Скотта Пека «Непроторенная дорога» присутствовала в списке бестселлеров «Нью–Йорк таймс» дольше всех других книг в истории этого раздела газеты. На мой взгляд, секрет ее успеха понятен уже из первого предложения: «Жизнь трудна». Пек высказал обоснованный протест против популярных (в том числе христианских) бестселлеров в русле «Как успешно сделать то–то и се–то» и «Реши проблему сам».

Если у женщины рождается умственно отсталый ребенок, оптимистичная литература не помогает. Нищета и несправедливость не исчезают, несмотря на лучшие социальные программы. В самых зажиточных районах дети стреляют в одноклассников. Разваливаются браки. Всех нас уносит смерть. Любая вера, которая с этим не считается, будет недолговечна. Ведь все так хрупко! В отличие от ангелов, люди болеют раком, голодают, теряют работу, страдают. Нам нужна вера, которая дарует нам не только радости в страдании, но и заставляет быть реалистами в периоды полного благополучия.

Когда–то я думал, что христианство решает проблемы и облегчает жизнь. Сейчас меня все чаще посещает мысль, что вера жизнь затрудняет. Но затруднения эти полезны! Меня, христианина, не могут не заботить проблемы окружающей среды, бездомности и нищеты, расизма, религиозных гонений, насилия и несправедливости. Бог не оставляет мне иного выбора.

Протестантский философ Элтон Трублад соглашается: «Евангелие не снимает с человека бремена, а добавляет их». Он ссылается на Джона Вулмена, преуспевающего квакерского купца, который жил в свое удовольствие до тех пор, пока Божий Дух не обличил его. Вулмен понял, что быть рабовладельцем — бесчеловечно. Он продал свое дело, а деньги использовал для выкупа рабов на свободу. Он носил одежду из некрашеной ткани (чтобы не пользоваться краской, которую делали рабы), путешествовал пешком (из солидарности с рабами, которым не разрешалось ездить в экипажах), отказывался есть сахар, черную патоку и пить ром (а также брать в рот другие продукты рабского труда). Благодаря этому «тихому революционеру», к 1787 году у американских квакеров не было рабов. Трублад пишет: