— Понял, Мелания Сергеевна. Простите, госпожа директор, — спохватился он. — Перед вами уехал Николай Петрович. Персонал покинул территорию ещё час назад.

Покачав головой, я накинула на голову платок и надела перчатки.

— Всего хорошего, Дмитрий.

— До свидания, — крикнул он вдогонку.

Выйдя на улицу, я прошла к подъехавшему автомобилю.

Пятница, 14:55

Компания «Штэрн»

Кабинет руководителя IT-отдела

В полупустом кабинете, где из мебели был только стол да два стула, раздался щелчок. Тонкая женская рука потянулась к телефону и, замерев, быстро дёрнулась обратно. Её хозяйка нервно облизнула губы и зажмурилась. Через два глубоких вздоха, женщина всё же сняла трубку:

— Слушаю, — густой, бархатный голос слегка подрагивал. В нём сквозили нотки паники.

— Звягинцев мёртв.

— Как? Когда?!

— Сегодня утром. Подробностей ещё не знаю. Ты что-нибудь нашла?

— Н-нет, — запнулась женщина, — то есть да. Один из братьев, по всей видимости, болен.

— Мне плевать, — резко ответил мужчина на другом конце провода. — По нашему вопросу что-нибудь есть?

— Пока — нет.

— Ищи. Возможно, документы лежат в сейфе Сергея. Сегодня ночью можно попробовать.

— Ты сможешь уйти? — женщина щёлкнула ручкой, и бросила быстрый взгляд на стеклянную дверь, за которой туда-сюда сновали сотрудники.

— Да. Я позвоню.

— Будь осторожен, тебя не должны ни в чём заподозрить.

— Знаю, — недовольно буркнул мужчина и отключился.

В этот момент к двери кто-то подошёл. Едва хозяйка кабинета успела положить трубку и повернуться, как ручка наклонилась и дверь распахнулась...

— Марина? С кем вы говорили?

— С поставщиком, Глеб Викторович, — внутренне съёжилась она. Никогда не любила общаться с генеральным напрямую. От него за километр несло опасностью и психозом. — Вы что-то хотели? — она улыбнулась, напряжённо следя, как директор идёт к её столу.

— О чём ты говорила с поставщиком?

— Одна из камер перестала работать — нужно заменить, и программисты просили новый сервер.

— Для чего? — отрывисто бросил он, прищурив синие, холодные глаза.

«Как рыба мороженая», — пронеслось у Марины в голове.

— Для увеличения мощностей.

— Хорошо, — помедлив, ответил он. — Я хочу, чтобы ты проверила мой компьютер. Кажется, кто-то в нём копался...

— Это невозможно, Глеб Викторович, — широко улыбнулась она. — Я сама кодировала ваши файлы.

— Я об этом и говорю, — он склонил голову набок, сдвигая указательным пальцем маленькую фигурку на столе. Единственное украшение почти мёртвого и бездушного кабинета.

— Вы же не хотите сказать, что я... — покраснела Марина. Если он узнает — убьёт.

— Не хочу, — взгляд исподлобья не сулил ничего хорошего. Марина сразу поняла, что Глеб играет, но зачем? — Зайди ко мне после шести, и не планируй никаких дел на эту ночь.

— З-зачем? — шокировано просипела она.

— Работать будем, Мариночка. Работать. — Красноречивый взгляд Глеба Викторовича прошёлся по её блузке, сквозь тонкую ткань которой просвечивало кружевное бельё.

Густо покраснев, она кивнула и натянула улыбку. Впрочем, та всё равно получилась вымученной и жалкой. В карих глазах женщины метались и не находили выхода искры гнева.

— Вот и ладненько, — довольно улыбнулся директор и быстро встал, откидывая длинный хвост назад. Волосы были гордостью братьев, и лишь один мастер удостоился чести за ними ухаживать.

Когда дверь за Домогаровым закрылась, и размытая фигура скрылась за спинами других сотрудников, Марина от души пнула корзину для мусора и прошипела:

— Сволочь мерзостная. Бабник проклятый, ну погоди, найду я на вас управу. Дайте только время.

Глава 4

«Я люблю тебя больше жизни и ещё чуть-чуть».

Ворота беззвучно распахнулись, повинуясь кнопке пульта. Где-то здесь рос дуб, на котором Ромка вырезал эту фразу.

Я нечасто заезжала в особняк. Прошлое не спрашивало разрешения, чтобы заполонить мои мысли. Перед глазами вереницей кадров скользили улыбки, смех, плач, сгорбленный профиль друга и первый робкий поцелуй, на который я отказалась отвечать. Гордая и самовлюблённая, я полагала, что достойна большего, чем рыжий паренёк, отец которого работал в «Штэрне». Жизнь научила ценить тех, кого уже давно не было рядом.

Приподняв голову, я смотрела в пасмурное небо, затянутое свинцовой массой облаков. Скоро пойдёт снег. Алкогольный дурман оставил после себя неприятное послевкусие. Думать на больную голову отнюдь не тоже самое, что на здоровую. Сегодня пятница, одиннадцатое марта. Ещё два дня назад я отмечала десятую годовщину смерти Белоярцевых и своё двадцатипятилетие, там же, на кладбище. По иронии судьбы, их смерть и моё рождение совпали в одном дне. И вот, два дня спустя я лишилась отца. Пускай и не самого любимого, но отца.

Родители, вообще, были для меня чем-то эфемерным. Слово «мама» я произносила без должного уважения и любви, а «папа» — скорее, с благодарностью, потому что он был неким буфером между мной и матерью. В детстве, в мою голову зачастую лезли вопросы об их отношении ко мне. В особенности матери. Отчего-то, я ощущала себя приёмышем, ну, или мне так казалось на фоне бесконечных ругательств и столкновений. И поддерживали меня Ромка и его старшая сестра Саша. Рыжая фурия, но такая классная. Вечно вытаскивала нас из передряг, чтобы от родителей не досталось.

Ноги сами понесли на боковую дорожку, в обход дома. Припорошенная снегом, она едва выглядывала, смущённо демонстрируя то один красный бок плитки, то другой. Оголённые кусты вдоль сонного палисадника вытягивали узловатые ветви, норовя ухватиться за брюки. На часах было чуть больше трёх, но из-за нависших облаков, казалось, что уже вечереет. Добравшись до рощи, я переступила ограничитель и пошла вглубь. Сама не знаю на кой чёрт.

Мы нередко носились здесь, устраивали засады и строили коварные планы по захвату домработниц, не дающих лишнего сладкого. Вот и оно. Старое дерево, ствол которого едва ли можно было обхватить одному человеку, нависало, раскинув ветви как плети. Летом оно очень красивое, а сейчас смотрелось скорее ловушкой, чем уютным, потайным местом. Обойдя его по кругу, я отыскала заветную надпись и прижалась пальцами к рубцу на коре.

«Я люблю тебя больше жизни и ещё чуть-чуть», — неровные буквы, вырезанные обыкновенным перочинным ножом скакали то вверх, то вниз. И подпись: Рома Б. На глаза набежали слёзы, в груди защемило, закололо.

— Ромка, — всхлипнула я, гладя буквы. — Мне тебя так не хватает... так больно, Ромочка. Сил никаких нет, никто не сможет тебя заменить. Никто и никогда, — зашумевший в кронах ветер, вторил моему отчаянию.

Лить слезы на холоде не очень хорошая идея, но я даже не пыталась остановить солёный поток. Глухая тоска снедала душу, и сколько бы ни миновало лет, в моей памяти был жив образ лучшего друга. Единственного человека, которому я вверяла все свои тайны и страхи. И пусть он погиб десять лет назад, я так и не смогла впустить в своё сердце кого-то ещё. Даже Ника, смирившись с тем, что я смогу дать ему только отголосок той любви, что он заслуживает, потому что самая сильная, и самая болезненная любовь навеки вечные заперта в изъеденный ржавчиной сундук.

Простояв некоторое время, я смахнула слёзы и двинулась в обратную сторону. Лиза, Лизонька, моя девочка, моя отрада. И пускай её папаша самый худший человек на земле, она моя яркая звезда, помогающая идти вперёд даже тогда, когда есть силы только ползти.

Остановившись перед входом, я постучала ботинками друг об друга, и нажала кнопку. Страшно подумать, в каком сейчас состоянии мама. Из-за двери донёсся смех.

Смех?!

Округлив глаза, я следила за тем, как медленно и нехотя поворачивается массивная ручка, как взмахивает крыльями металлическая птичка над глазком. Смеялась не дочь.

— Да? — из-за двери высунулась довольная мама и тут же скисла. — Что ты здесь делаешь?