— Мам, — я прочистила горло и перевела дыхание: — Тебе звонили?

— Мне много, кто звонит, — сощурилась она, отчего под глазами побежали тоненькие морщинки. — Я забрала Лизу на выходные, хотела съездить на лыжную базу. Так зачем ты здесь?

— Мы так и будем стоять на пороге? — начала издалека я.

Наклонив по-птичьи голову набок, мама ухмыльнулась и распахнула дверь. Ну надо же. Думала, до вечера продержит на улице. Шум голосов из гостиной подсказал, что у мамы гости. Они-то и смеялись. Один из голосов был смутно знаком, где-то я его уже слышала.

— Мам, — стряхнув с пальто белые крупинки, я села на софу и сцепила руки в замок. — Папа умер.

Голос дрогнул, как будто только сейчас я осознала весь ужас нового положения. Не смея поднять на мать глаза, чтобы не столкнуться с истерикой, я поджала губы и отвернулась.

Через несколько секунд, поняла, что плакать и рыдать мама не собирается. В недоумении посмотрев на неё, я заметила тень усмешки, которую она попыталась спрятать, да не успела.

— Мам, ты слышала, что я сказала?

— Слышала, — невозмутимо ответила она. — Сергей умер. Мне звонили два часа назад. Ты за этим приехала? Так могла не торопиться.

Ни единый мускул не дрогнул на застывшем фарфорово-кукольном лице. В глазах мамы была усталость и... брезгливость? Она держалась спокойно, сложив на груди руки и, поигрывая тонкими пальцами по плечу.

— Мам? — в голову закрались сомнения в её адекватности. Разве нормально никак не реагировать на смерть супруга?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мелания, — вздохнула она, поправляя безупречное каре, — поезжай домой. Видимо, теперь у тебя будет очень много работы. Лиза поживёт пока у меня.

— Нет, — я поднялась, снимая ботинки. — Лиза поедет со мной домой. Никакой поездки на базу и проживания с тобой.

— Ты не имеешь права запрещать нам видеться, — задрала она подбородок.

— Я не запрещаю. Я говорю о том, что жить с тобой она не будет. Мы проходили это уже не один раз. Где она? — я высунулась в коридор, разматывая шарф.

Мама цыкнула и подбежав, перегородила собой проход:

— Лиза останется здесь. Ты ничего не можешь ей дать. Такая же как отец — помешанная на работе. Оставь ребёнка в покое! — она выталкивала слова сквозь сжатые зубы, шипела, едва ли только ядом не плевалась.

— Благодаря этому помешательству, — напомнила я, — ты сейчас имеешь всё, что хочешь. Отец из кожи вон лез, лишь бы угодить твоим капризам. Совесть поимела бы.

Молча отодвинув её в сторону, я пошла на голоса и у дверей в зал остановилась как вкопанная. Гостями матери оказались Домогаровы. Мать и отец близнецов, Лариса и Виктор.

— Мелания? — подняла тонкую, смоляную бровь Лариса Витальевна. — Что ты здесь делаешь?

Гостья держала высокий бокал за ножку, в котором плескалась соломенная жидкость. Пригубив вина, Домогарова растянула ядовито-красные губы в улыбке и кивнула.

— Папа скончался, — ровно откликнулась я, скользя взглядом по комнате и ища дочь. — Я приехала сообщить об этом матери и помочь. Но, видимо, в моей поддержке она вовсе не нуждается.

— Прими мои соболезнования, — густой бас Виктора Домогарова привлёк моё внимание.

Как необычно, а ведь они абсолютно не похожи, впрочем, как и я с родителями. Домогаров Виктор был высок, хорошо сложен для своего возраста, глаза у него были зелёные, а волосы светлые, практически белые. Этакий русский богатырь в костюме. Тогда как братья были жгучими брюнетами с синими глазами и чудились мне прямыми потомками Кощея. Да даже Лариса Витальевна была светлее, чем они. Высокий свитер крупной вязки прикрывал Виктору горло, ноги с броскими носками апельсинового цвета были поджаты. Очень тепло и по-домашнему, но что-то здесь не так. Где слёзы матери? Почему они веселятся, если узнали, что отец умер?

— Я уже ей сказала, что Лиза останется здесь, — вмешалась мама. — Витя, освежи мой бокал. Не видишь, что ли, он совершенно пуст.

Пройдя мимо, мать опустилась в кресло перед зажжённым камином и сложила одну ногу на другую, поигрывая носком туфли. Надменная, как и всегда. Нос кверху, широкая бровь приподнята, тонкие губы поджаты и растянуты в ухмылке. Даже ямочки на щеках не скрашивали общего впечатления. Мать была стервой, и ничуть не стыдилась своего поведения и нрава.

— Цирк какой-то, — прошептала я, выходя. — Лиза! Лиза, ты где?

— Сучка маленькая, — шикнула громко мать, привставая. — Сказала же, что она останется со мной!

— Обойдёшься, — не поворачиваясь, обронила я. — Лиза моя дочь. Не устраивай скандал при гостях.

— Они мои родственники будущие — осклабилась мать.

— С какого перепугу? — я даже застыла. — Присмотрела себе одного из братьев? Старовата ты для них, не находишь?..

— Вырвать бы тебе поганый язык, — поморщилась она. — Не я, а ты выйдешь замуж за Глеба. Я твоя мать, я так сказала, и так будет!

— Ха. Ха-ха-ха, — согнулась я пополам от истеричного хохота. — Милая матушка, крепостное право давным-давно отменили. Мне двадцать пять лет, и я не намерена связывать свою жизнь с этой семьёй. Без обид, Виктор. Но ваши сыновья исчадия ада, да я под страхом смерти не выйду ни за одного из них! — выпалив последнюю фразу, выскочила в коридор и помчалась искать дочь.

У матери явно что-то с головой не то. Отец уже сетовал на её перепады настроения и постоянные придирки, но это было и раньше. Но вот так... она что, серьёзно считает, что я соглашусь выйти за Глеба замуж только из ее прихоти? Ненормальная, — машинально покачала головой и проскочив мимо кухни, медленно вернулась.

— Это что? — выдохнула ахнув. — Лизок, что это?

— А меня бабушка подстригла! — гордо выпалила дочь, потряхивая таким же каре, как у матери. — Бабуля сказала, что мы теперь как мама с дочкой. Правда, весело?

— Оч-чень весело, — прошептала я, медленно подходя к Лизе.

И если бы это была только стрижка, но мать её ещё и покрасила. Пропустив между пальцами короткие прядки, от которых несло краской, я прижала дочь к себе и зажмурилась.

— Мам, ты чего? — спросила она.

Конечно, ребёнку было не понять моих страхов. Что я ей скажу, как я ей скажу? Чтомне, вообще, теперь делать.

— Лиз, — я зарылась носом в её волосы, — поехали домой, а?

— Нет, скоро дедушка вернётся. И бабушка сказала, что мы все поедем на лыжную базу. Мам, я хочу остаться с бабушкой и дедушкой, можно?

На глаза навернулись слёзы. С трудом успокоившись, я погладила дочь по спине, и сообщила ужасную новость:

— Лиз, дедушка сегодня утром умер.

— Не-ет. Мам, ну как ты такие вещи говоришь страшные? Конечно же, нет. С дедушкой всё хорошо, он приедет сегодня вечером, и мы будем кататься на лыжах. Мне бабушка обещала!

— Ох, Ириска...

Как мне объяснить ребёнку? Ей же всего восемь, хотя, с другой стороны, ей уже восемь. Маленький, взрослый человек. Поймёт она или нет...

— Лиз, утром дедушке стало плохо и его не смогли спасти. Поехали, пожалуйста, домой.

Дочь расплакалась, когда осознала смысл произнесённых мной слов. Но скрывать правду и врать, что дедушка уехал, что дедушка будет позже, что всё образуется я не стала. В конце концов, это могло привести к ещё большим проблемам. Я бы просто потеряла её доверие.

Лиза плакала, когда вошла мать. Увидев эту сцену, она попыталась вырвать дочь из моих объятий, но я двинула плечом, отодвигая её. Слава богу, матери хватило ума не устраивать скандал при ребёнке. Поджав губы, она отошла в сторону и бросила на меня взгляд полный ненависти. Господи, я уже и забыла, что она так на меня смотрит. За последние годы, то ли она успокоилась, то ли я выросла, перестала обращать внимание на это, но сейчас, я как никогда раньше почувствовала себя нелюбимой и нежеланной дочерью этой женщины. И упаси боже, оставить ей Лизу, неизвестно что она с ней сделает позже.