Пусть ладонь твоя вспомнит ключи

с инвентарной тяжёлою биркой

и трёхзначные двери весны,

нам доступные с пол-оборота…

Я хожу от стены до стены.

Что на улице белое, что там?

Снег-пластун – поперёк мостовой...

Завтра утром ты сядешь ошую

и сейчас же мне скажешь, что свой,

даже если тебя не спрошу я.

5 февраля 2012

Встречал невестку, тёщу и куму,

кивал, лицо сводило от улыбки…

У скатерти он дёргал бахрому

и делал вид, что пьян, не вяжет лыка:

из разговора часто выпадал,

плутал босой, как в старости писатель –

всё, впрочем, за столом. Куда, куда,

куда уйдёшь?! Вернут. Назад усадят…

А в детстве запрещали трогать скатерть,

косички заплетать из бахромы…

Он ел блины и знал: тоска накатит,

и вспоминал, как он, как я, как мы…

И становился временно счастливым,

и тост произносился невпопад.

Коньяк

пах мокрым дубом, черносливом,

весной,

виной,

отсутствием преград.

28 февраля 2012

На кухне разруха, здесь будут менять проводку.

Идут разговоры про кабель, щиток, розетки…

Здесь в рюмки цветного стекла наливают водки,

чтоб выпить за праздник, придуманный Кларой Цеткин.

В химической колбе на кухне стоят тюльпаны –

им всё любопытно – ах, как они тянут шеи!

Тепла не хватает, как прежде, панове-пане,

не той мы породы, чтоб сделать ремонт дешевле.

На кухне гуляет компания разночинцев –

осколки разбитой семьи, три цветные рюмки…

Ты был бы здесь кстати – без галстука, в старых джинсах –

вот в этой усушке-утруске, чуть-чуть угрюмке.

Ты стал бы таким же и ложку топил в варенье,

спускал капиталы, не гладил шнурки ботинок…

Осталось каких-то два месяца до сирени.

И я заказала на кухню цветной светильник.

9 марта 2012

Послушай, ты помнишь, как всё началось?

Одни разговоры, и тяга, и злость.

Решение вместе не быть никогда,

бегущая с неба по крышам вода.

Мы знали, конечно: встречаться нельзя,

нельзя посмотреть нам друг другу в глаза,

сцепиться руками, гулять под дождём…

Мы знали – тогда ни за грош пропадём.

Сказав: «Никогда!», испугались настолько,

что вечером тем же сидели за столиком.

«Пьёшь кофе со сливками? С сахаром? Без?»

И музыка нам подыграла с небес…

И жизнь запетляла – зигзаги, изгиб.

Мы плавали-знаем, мы вышли из рыб…

Мы думали: «Ладно, единственный раз!».

Но в небе крутили шарманку для нас.

И эта шарманка, приманка, блесна,

нам кровь будоражила, словно весна.

Крючок поцелуя срывался с губы.

Мы рыбы, мы рыбы, но мы не рабы.

Крючок поцелуя впивался в губу,

и прочь табунами бежали табу,

и тело взлетало куда-то наверх.

О, нет, я не рыба! Уже человек.

Ты снова моей не касался руки,

ты снова пытался надеть плавники,

залезть в чешую, чтобы заводь и гладь…

Но больше не мог под водой выдыхать.

Шарманка поёт про тебя и меня,

а нам не назвать даже точного дня,

когда под осенние шелесты лип

мы вышли.

Мы вышли.

Мы вышли из рыб.

25 июня 2012

Город утренний хмур и глотает людей, как питон.

Канарейки летят до Канар, до Майорки – майоры.

А по улицам катится осень, как цирк-шапито.

Посмотри и поймёшь, что мы все в этом цирке актёры.

Посмотри, как встречаются руки в глухом октябре,

как встречаются руки, как пере-плетаются пальцы,

как душа моя рвётся в такую погоду к тебе,

как горячая лава размеренно бьётся о панцирь,

как не скучно мне жить с этой лавой, кипящей в груди…

Посмотри, как распластаны лужи на чёрном асфальте,

как их лупят шрапнелью короткие злые дожди…

Мокрый лист прицепился к ботинку – оранжевый фантик.

Я пытаюсь взлететь, древнекрылая, как стрекоза…

Тяжело, будто год мы с тобой не видались, не знались.

Посмотри, как давно я хочу тебе что-то сказать,

но никак не могу подобрать ни слова, ни тональность.

4 октября 2012

Они уходят в логово зимы,

устав сопротивляться и бороться,

хоть родились такими же, как мы,

хоть им светили звёзды из колодца.

На них клеймо. Им вынесен вердикт.

Отторгли их общественные среды.

Они уходят в ночь, не победив,

хотя пытались биться до победы.

А мы ведь с ними… в школу, в детский сад,

да и потом всю жизнь болтались рядом.

Они уходят в чёрные леса,

им ничего от нас уже не надо.

Они уходят. Мы не сторожа.

Мы плачем вслед и крестим их затылки.

Они уходят, вражье горло сжав –

захватанное горлышко бутылки.

10 августа 2012

Зачем-то он хлебнул с утра вина. Октябрь. Подорожали бизнес-ланчи… А менеджеры среднего звена глядят в окно на пьяного команча. Команч! Весь офис смотрит: что за чёрт? И цвет его лица похож на медный, и голову давно ему печёт… Команч влюблён, и это так заметно.

Он ждёт, он улыбается хитро, он пьёт из чашки пластиковой кофе. Такого не пустили бы в метро. Он в перьях! У него орлиный профиль.

Казалось бы, не лето, не сезон вот так сидеть босым на остановке… Раскрыв над головой прозрачный зонт, к нему идёт циркачка по верёвке с испуганно закушенной губой.

Команч встаёт, раскидывая руки. Конечно, эти двое – мы с тобой, уставшие внезапно от разлуки, конечно, это просто ты и я, хоть мы и не планировали встречу…

Октябрь. Дождём залитая скамья. И ветер всё пронзительней и резче.

10 октября 2012

Пуговка на груди твоей –

пуганая и дикая,

пуговица-инкогнито.

Пуговица расстёгнута,

пуговица расстроена –

как-то зависла, медля:

и оторваться боязно,

и неохота в петлю…

4 ноября 2012

Как ребёнок на украшенную ёлку или кот – на разливанную сметану,

так он смотрит на меня – смешно и долго. И однажды говорит: «Я не отстану».

И сейчас же, как из порванной подушки, начинает падать снег и сразу тает.