— А до этого вы были знакомы?

— Конечно. Он закреплен за нашим судном и по приходе «Уральских гор» всегда бывает на борту.

— Какие у вас были отношения с диспетчером Подпасковым? — спросил Юрий Алексеевич.

— Нормальные отношения. Дело он знал, работал четко…

— Хорошо. Значит, вы отправились к нему на квартиру, — уточнил Василий Пименович. — В котором часу это было?

— Около восемнадцати часов. У проходной я схватил такси и поехал прямо туда…

— У вас были какие-то определенные намерения?

— Не знаю… Кажется, нет. Мне надо было самому во всем убедиться… Я поднялся по лестнице. Рванул дверь, но она была заперта. Позвонил. Открыл Подпасков. Мне показалось, что он удивился моему появлению, но отступил в сторону, приглашая войти.

— Удивился или испугался? — задал вопрос Василий Пименович.

— Нет, испуганным я бы его не назвал. Потом я задумывался над этим, и меня смущала его готовность, с которой он приглашал меня войти.

— Вы хотите сказать, что застигнутые врасплох любовники так себя не ведут? — спросил Леденев.

— Да, именно это я хотел сказать… В комнате Подпаскова я увидел Таню. Она держала в руках бокал. На столе стояла открытая бутылка шампанского и второй бокал. Увидев меня, Таня побледнела… Я велел ей тотчас уходить. И она вышла. Мы остались с Подпасковым вдвоем. Я хотел показать ему записку и потребовать объяснений. Но он меня опередил. Он сказал… Лучше б ему не произносить этих слов…

Яковлев замолчал и потянулся за сигаретой. Василий Пименович и Леденев ждали, когда он закурит.

— И что он оказал?

— Он сказал мне: «Что ты бегаешь, чиф, за своей бабой, как ошпаренный пес? Это такая порода: захочет, так у тебя на глазах отдастся кому угодно… Садись, выпьем лучше».

Старпом глубоко затянулся, потом еще и еще… Тщательно загасил в пепельнице сигарету.

— Если б он не сказал этого, возможно, все бы обошлось. Но от этих слов разум мой снова помутился. Я ударил Подпаскова…

— Чем ударили?

Яковлев удивленно глянул на Бирюкова:

— Как «чем»? Кулаком.

Он сжал пальцы правой руки в кулак.

— Вот этим, — сказал старпом.

Бирюков и майор переглянулись.

— Да-а, — протянул полковник. — И что же вы, хотите всерьез уверить нас, что отправили Подпаскова на тот свет кулаком? Кулак, правда, у вас приличный… И все же…

— Нет, конечно! — ответил Яковлев. — Кулаком, наверное, не убьешь. Но двинул я его крепко, и он, по-моему, упал. Ну и мог удариться головой обо что-нибудь. Поверьте, я не хотел убивать, но когда узнал, что убил Подпаскова, сразу подумал, что так уж сложились обстоятельства.

— А может быть, это и не вы убили? — спросил Василий Пименович.

Поначалу Леденев подумал, что Бирюков задал не тот вопрос, но затем решил, что психологически такой поворот в допросе будет верным.

— А кто же еще мог убить? — удивился Яковлев, и Юрий Алексеевич отметил, что удивление старпома было искренним.

«Или очень профессионально играет», — подумал он, преодолевая то внутреннее сопротивление, которое приходило, когда он думал о Яковлеве как об убийце.

— Что вы делали потом? — спросил он старпома.

— Я выбежал из квартиры… Почему-то мне противно было от мысли оказаться дома, требовать объяснений у жены… Я бродил по городу, дважды подходил к своему дому, но войти не решился. Затем купил водки и отправился на такси в поселок Гремячий Ручей. Там работает на барже шкипером мой родственник из нашей деревни. Баржа у него была на отстое, а сам он на борту. Там мы напились… Утром стали опохмеляться, — словом, пьянка началась по новой… Мне показалось, что жизнь кончилась, я снова и снова вспоминал содержание записки, и перед глазами моими вставала жена с бокалом шампанского в руках. А к вечеру приехал баржевой матрос из Поморска. Он и рассказал об убийстве Подпаскова… Я перестал пить и рано утром первым автобусом поехал в город. Сразу хотел идти в милицию и обо всем рассказать, но после выпитого мучила жажда. Решил выпить пива. В последний, так сказать, раз… Ну и встретил там, в палатке, вот…

Он повернулся к Леденеву и добавил:

— Соседа…

Яковлев замолчал, потянулся было к сигарете, но спохватился, отдернул руку и вопросительно посмотрел на Бирюкова.

— Курите, курите! — сказал полковник. — Что вы еще можете добавить к своему рассказу?

— Больше ничего.

— Хорошо. А теперь мы зададим вам несколько вопросов. Давайте вы, Юрий Алексеевич.

— Шкипер баржи может подтвердить ваше пребывание у него?

— Конечно.

— Кто-нибудь, кроме вас, знает о том, что вы получили записку?

— Нет, я никому не говорил. Сами понимаете, что такой информацией не делятся…

— Понимаю, а шкиперу, вашему родичу, вы говорили о случившемся?

— Нет.

— А как вы объяснили ему неожиданный визит и пиршество?

— Ну… Как вам сказать… У моряков не принято доискиваться до причин, по которым их товарищ решил «дать газ» — загулять, значит… Сказал, что пришел с рейса, давно не видел земляков, решил навестить… Этого ему было достаточно.

— Понятно, — оказал Бирюков. — А теперь посмотрите сюда. Ваши гантели?

— Да, — растерянно сказал Яковлев. — Это мои гантели. Я держу их в каюте, чтоб иногда размяться.

— Посмотрите внимательно, Валерий Николаевич. Гантели эти кустарного производства, но и такие изделия могут быть похожими одно на другое.

— Да нет же, это мои гантели, — сказал старпом. — Вот здесь, видите, две каверны рядом и царапина на другой. Я хорошо знаю свои вещи.

— Это похвально — знать свои вещи… Ваше утверждение запротоколировано… Дело в том, что одной из этих гантелей был убит диспетчер Подпасков.

— Как?! — вскричал Яковлев. — Но я…

— Вот именно вы… Вы могли использовать один из этих снарядов в качестве орудия убийства. Видите, как легко отвинчиваются шары с рукоятки! Один такой шар вместе с рукояткой был обнаружен за дверью черного хода у котельной. На шаре нашли следы волос и кожи. Да и форма травмы на голове Подпаскова соответствует форме и размерам шара на гантели. Второй шар, свинченный за ненадобностью, сегодня ночью был найден во время обыска в вашей каюте. Там же была и другая гантелина. Члены экипажа признали это вашей собственностью, как только что признали и вы сами… Не так ли?

— Так, — глухо произнес старпом. — Но как… Как могло попасть туда?..

— Мы и пытаемся выяснить, — продолжал Бирюков. — Подпасков убит гантелью — в этом сомнений у нас нет. Но кто ее принес? Если не вы, следовательно, и обвинять в убийстве вас нельзя. При всем уважении к вашему крепкому телосложению я не могу согласиться, чтоб с помощью кулака можно было бы отправить к праотцам такого здоровяка, каким был диспетчер. Ведь он, пожалуй, не уступал вам, старпом.

— Так что же произошло? — сдавленным голосом спросил Яковлев.

— Пока не знаю, — сказал Бирюков. — Значит, если не вы принесли гантель, вы — не убийца. А если убили вы, то вашему искреннему признанию, которое вы сделали нам сегодня — грош цена. Вы далеко не мальчик и, конечно, понимаете, что одно дело убить так, как, судя по вашему рассказу, это сделали вы, а убийство с заранее обдуманным намерением — совсем другое дело. Вот, послушайте.

Василий Пименович раскрыл небольшую книгу, лежащую у него с левой стороны стола, под рукой.

— «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, — прочитал он, — наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет со ссылкой или без таковой или смертной казнью». Ну, пока отягчающих обстоятельств в вашем деле не усматривается. А теперь, посмотрите, как оценивается уголовным законодательством ваш рассказ. «Умышленное убийство, совершенное в состоянии внезапно возникшего душевного волнения, вызванного насилием или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего… — наказывается лишением свободы на срок до пяти лет или исправительными работами на срок до одного года». Видите, как разнятся правовые нормы?

— Вижу, — сказал Яковлев. — Только зачем все это? Я признал свою вину… Чего же еще?