Записка была отправлена Владимиру Ильичу 23 сентября 1919 года. 30 сентября Владимир Ильич переслал ее заместителю председателя ВСНХ А. Ломову (Оппокову Г.И.), занимавшемуся тогда вопросами топливного снабжения.

В левом углу ленинской записки рукою Ломова — обращение: «Тов. Иван Михайлович, нужно срочное Ваше заключение за Вашей подписью без всякого промедления. Ваш А. Ломов».

Как известно, результатом обращения явилась экспедиция на Ухту.

Выла ли это первая советская экспедиция в те места?

К величайшему сожалению, мы еще мало знаем о первых советских геологических экспедициях, героизм которых ослепительно выступает из того факта, что они были! Они были в страшном восемнадцатом! Они были в боевом девятнадцатом! Они были в голодном двадцатом!

Профессор С.М. Лисичкин в «Очерках развития нефтедобывающей промышленности СССР» указывает, что первая экспедиция на Ухту отправилась летом 1918 года. В нее входили К.П. Калицкий, А.А. Стоянов и др.

«В июле 1918 г. в ВСНХ обратился с письмом инж. Стукачев, который в 1910–1913 гг. вел на Ухте разведочные работы на средства казны. Он предлагал организовать добычу нефти… В апреле 1918 г. комиссар Нижегородской казенной палаты Иванов писал В.И. Ленину:

«На севере нашего социалистического отечества есть богатейший край, так называемый «Ухтинский район», который по многочисленным исследованиям, помимо залежей разных металлов, главным образом интересен и в высшей степени ценен своими нефтеносными богатствами» (С.М. Лисичкин ссылается на материалы Центрального гос. архива Октябрьской революции, ф. 6880, оп. 1, д. 5, л. 348, 1918 г.). В 1919 г. Главный нефтяной комитет послал на Ухту большую геологическую экспедицию, но гражданская война помешала работе этой экспедиции» (С.М. Лисичкин, стр. 380).

Значит, письмо А.С. Соловьева, рассмотренное Иваном Михайловичем по просьбе Ломова, было не первое письмо, поступившее в правительство; и экспедиция, организованная Иваном Михайловичем, была не первой, а второй (или даже третьей) экспедицией в Ухту. Не о ней ли говорится в заметке, обнаруженной автором этих строк в газете «Экономическая жизнь» в номере от 26 октября 1919 года?

«Выехавшая в конце июня на Ухту экспедиция по военным условиям не пропущена. Но она открыла сланцы в районе Усть-Выма. Везет в Москву 400 пудов».

Если речь идет о снаряженной Губкиным экспедиции, то, выходит, газета что-то напутала с датой: в конце июня экспедиция выехать не могла. Ведь записка Владимира Ильича к Ломову датирована 30 сентября. Может быть, сообщение касается какой-либо другой экспедиции? Во всяком случае, геологи на Ухту отправлялись.

Найти сланцы, наколоть их четыреста пудов, достать вагон и везти в Москву — это по тем условиям было большой удачей, и Иван Михайлович вправе был считать результаты экспедиции ценными.

Горючий сланец приобрел в ту пору значение небывалое; никогда прежде и никогда после с ним не связывалось столько надежд; в страшные месяцы зимы 1918/19 года многие усматривали в нем спасение новорожденного государства. Жизнь минерала полна перипетий — в начале второй части нашего повествования мы уже обращали внимание читателя на это; минуты славы сменяются веками забвения. Темно-серая (иногда коричневая, синеватая, бурая) порода, издающая при разломе терпкий дегочный дух, не соблазняла русских промышленников, избалованных цистернами с превосходным бакинским горючим. Попытки утилизации сланца за рубежом производились, но без громкого успеха.

Нельзя не восхищаться проницательностью Ильича, энергично поддержавшего ученых, занявшихся изучением сланца. Был создан Главсланец (Главный сланцевый комитет) во главе с Губкиным.

Воспоминания Ивана Михайловича о Ленине построены не по хронологической, а по «производственной» канве. «Все мои воспоминания об этой исключительной личности, положившей начало новой исторической эпохе, группируются преимущественно по чисто деловым линиям: а) по линии нефтяной промышленности, б) по сланцево-сапропелевому делу и в) по исследованию Курской магнитной аномалии». Для того чтобы восстановить временную последовательность, нужно сравнивать разные источники; и они позволяют считать, что первые личные контакты Владимира Ильича с Губкиным были по «сланцево-сапропелевому делу».

Топливный голод, выражение сейчас знакомое каждому школьнику по учебнику истории, а тогда испестрившее газетные полосы, — одна из самых губительных общественных бед, поражающая все жизнетворные органы и кровеносную систему государственного организма. Между прочим, признаки надвигающегося нефтяного голода Иван Михайлович обрисовал еще в статье «Нефть», хотя в шестнадцатом году снаряды не свистели над промыслами, фронт от них был далеко.

2 октября 1919 года газета «Экономическая жизнь» подытожила дискуссию «Об использовании шишек хвойных деревьев». Резюме: «Хотя теплотворная способность довольно высокая, но для фактического использования шишек приходится преодолеть то же основное неудобство, которое касается и всякого другого топлива, — это транспорт шишек»,

Транспорт стоял.

7 октября в той же газете заметка «В Туркестане»:

«…сильный недостаток топлива, вследствие чего для транспорта как топливный материал используются имеющиеся в изобилии растительное масло и сушеная рыба».

(Ой ли в изобилии? Наверное, корреспондент «подмаслил». Но в топках жгли воблу — это факт.)

12 октября передовая «Топливо и оборона страны»:

«Топливный кризис, все более обостряющийся по мере истощения запасов и приближения холодов, затмил на время все другие кризисы… Конвульсии нашей замирающей и буквально замерзающей промышленности…»

Заливать в баки автомобилей бензин запрещено.

Пользоваться исключительно смесью керосина со спиртом.

(Однако скоро убедились, что для этого требуется техническая переделка в конструкции двигателя, невыполнимая в тех условиях. Приказано было подмешивать скипидар, но и его запасы скоро исчерпались. Керосин и бензин отпускались только особо важным предприятиям.)

В сентябре восемнадцатого прервалась связь с Баку; там произошел переворот, власть захватили мусаватисты.

«Настала зима 1918/19 года, — в воспоминаниях Ивана Михайловича звучат трагические нотки. — Голод и холод сковали красную столицу. Улицы ее были завалены сугробами снега. Обычное трамвайное движение приостановилось. Электричество по вечерам потухало иногда на целые часы. Большинство домов не отапливалось; в них полопалось отопление и засорилась канализация. Не было ни дров, ни угля, ни нефти».

Когда потеплело, Иван Михайлович поехал разведывать поволжские сланцы.

Ближе к осени наведать его приезжали Ф.Д. Сыромолотов, председатель Высшего горного совета ВСНХ, и В.П. Ногин.

Возвратясь в Москву, они рассказали Ленину об успехах губкинекой экспедиции.

Владимир Ильич пригласил Губкина к себе для беседы.

«Я и до этого много раз видел Владимира Ильича во время его выступлений, но все это было издали. Меня увлекали его огненные слова, скованные стальной логикой».

Вот и приближается момент, впоследствии множество раз изображенный художниками, описанный биографами и журналистами, момент, без которого невозможно понять расцвет губкинского дарования в последнее двадцатилетие, Губкинское упорство и размах губкинских начинаний.

Еще несколько шагов, и он войдет в кабинет, увидит кожаные кресла, небольшой письменный стол, шведские шкафы, набитые книгами, громадную карту России, висевшую на стене…

Увидит Ленина.

«Идя в Кремль к Владимиру Ильичу, мы захватили с собой продукты, которые были получены из сланцев и сапропелей в наших тогда малюсеньких лабораториях.