— Оставить этих мертвых без погребения?

— Для пилигримов любая земля будет пухом!

— Бросим их на съедение воронам?

Как я уже говорил, Анселен был упрямей быка. Ни в чем не отказывая, мягко, с обезоруживающей любезностью, он настаивал на своем решении или упорствовал в своем желании. Так наши крестьяне вместе с пилигримами принялись копать могилу новопреставленным.

— Милостивый сеньор, мы пропадем, если снова окажемся одни. Проводите нас до Ангулема! Ах, благородные рыцари, правая рука нашего Господа Христа, снизойдите к нашему несчастью…

Мы посадили раненых на крупы лошадей и тронулись, пребывая в большой тревоге. Небо было ясно, солнце почти в зените. Однако по мере того, как мы углублялись в чащу этого проклятого леса, свет мерк, едва пробиваясь сквозь густую листву, колючую кору стволов, молодую поросль и переплетенные ветви деревьев. Плющ и вьюнок, карабкаясь по стволам, свисали сверху длинной бахромой. Огромные, не менее бочонка, пучки омелы тянули соки из ветвистых дубов. За этим неподвижным хаосом мерещились крадущиеся злодеи, подстерегающие нас древние чудовища. А между тем наши пахари и дровосеки — люди с прекрасным аппетитом, привыкшие к тому же к частым и обильным трапезам — умирали с голоду! Но было бы безумием спешиваться для того только, чтобы попировать вволю. Все теснее и теснее обступала нас эта древесная пустыня. Страх ожидания сжимал горло. Слышался лишь стук подков, звон доспехов да хриплые крики воронов. Они следили за нами с надеждой, предчувствуя, что скоро мы доставим им обильное пропитание: и они в этом не ошиблись. Своими маленькими насмешливыми глазками они разглядывали нас с нескрываемым превосходством. Их карканье все время раздавалось впереди нас.

— Падальщики! — прорычал выведенный из себя крестьянин.

И бедняга начал вертеть своим мечом в воздухе. Никто, даже маленький кузнец, и не подумал шутить и смеяться. Но если эти гарпии, перелетая с дерева на дерево, громко переговаривались и шумно оповещали друг друга о наших намерениях, то они же и предупредили нас об опасности. Мы обратили внимание на их стаю, кружащую над той частью леса, что резко вдавалась в дорогу…

Тамплиеры взяли копья наперевес. Резкий свист послышался из дуплистого дуба. В нас полетели стрелы. И вдруг, как туча саранчи, на нас накинулись разбойники. Многие из наших были опрокинуты неожиданным ударом. Я приблизился к Жанне. Она мне крикнула:

— Если они одолеют нас, убей меня, Гио!

Она не хотела живой попасть к ним в руки. Они бы пощадили ее, чтобы превратить в животное для своих развлечений. Силы небесные, в случае необходимости, я, безусловно, сделал бы это! Но, к счастью, с нами были рыцари обители со своими оруженосцами. Их ремеслом была война, и они были столь же умелы, сколь и бесстрашны. Среди них в первых рядах бился Рено; раскроив чей-то череп, он разражался зычным смехом. К Анселену вернулся пыл молодости; всем весом тела налегал он на свою утыканную остриями палицу, подобно тому, как лесоруб налегает на свой топор. Мозг брызгал из-под разбитых шлемов, глаза врагов вылезали из орбит. Я же пронзал самых дерзких, тех, кому удалось добраться до Жанны, проскользнув между лошадиных ног, и тех, кто пытался перерезать их сухожилия своим длинным широким ножом. Бандиты были вооружены гораздо хуже нашего; они несли потери, но все равно упорно наступали. Перевес был слишком незначителен, исход неясен. Сеньор, собравшийся в крестовый поход, — это обещало много золота! Однако их ожесточение оказалось вынужденным. Когда, обескураженные нашим сопротивлением, они начали сдавать, огромный черный демон в разорванном плаще, перепоясанный некогда красным, усеянным сверкающими заклепками поясом, мечом гнал их вперед. Этот человек кричал и выл как бешеный волк. По его кольчужному нагруднику рассыпалась борода, столь же черная, как и его лицо. В то время, как его люди получали и раздавали удары, он равнодушно стоял в стороне. Своими бесцветными глазами он сверлил Жанну, развевающуюся кипу ее волос, сверкающую на фоне зелени. Вне всякого сомнения, он приказал взять ее живой и доставить в его пользование! Поэтому бандиты старались отделить нас от наших товарищей, не поразить, а выманить нас подальше. Когда показалось, что наши дрогнули, трое их смельчаков бросились к лошади Жанны, пытаясь схватить ее за ноги и стащить с седла. Она сжала пальцы. Но ее меч оказался зажат в перевязи шлема. Я же был слишком занят своей собственной обороной, чтобы прийти к ней на помощь. Спас ее маленький кузнец. Его топор творил чудеса, раскраивая туловища, отрубая конечности, сокрушая плечи. Но предательский клинок пронзил ему спину. Другой — разбил лоб. Он упал на колени, вытянулся, заливаясь потоками крови.

Внезапно разбойники отступили. Мы сочли это за хитрую уловку. Но нет, они прервали сражение и устремились к кустам и мшаникам врассыпную, спасаясь от нашего возмездия. Многие были повержены, другие добровольно сдались в плен.

— Чудо! Чудо! — твердили наши пилигримы.

Виновником этого «чуда» был один из рыцарей Храма. Разгадав замысел черного человека, он устремился на него с поднятым копьем и пригвоздил ко мху, да с такой мощью, что древко копья переломилось возле флажка. Смерти главаря было достаточно для того, чтобы обескуражить негодяев. Мы повесили в назидание им шестерых или семерых из их шайки на дубах, растущих вдоль дороги…

Привязав своих мертвых и раненых к лошадям, мы снова двинулись вперед. Но, выйдя из этого гибельного леса, мы погрузились в глубокое уныние. Скольких товарищей мы потеряли! Пятерых землепашцев, троих дровосеков, двоих из слуг и солдат Анселена, одного рыцаря и пятерых оруженосцев Храма. Что же до бедных пилигримов, якобы спасенных нами, то среди них в живых не осталось ни одного! У нас было много серьезно раненых, в том числе и подручный кузнеца, другие были задеты слегка. Из осторожности мы подкрепились и выпили по глотку вина, не слезая с седел. Во второй половине дня, проплутав среди равнины, мы заметили деревню, именуемую Пранзак. Неподалеку от церкви находился приют для пилигримов. Здесь мы попросились на ночлег. Было решено, что мы остановимся здесь хотя бы на несколько дней, отдых был для нас первейшей необходимостью.

Этот приют в Пранзаке был укрепленным поселением, содержавшимся братьями госпитальерами. Они сделали все, что было в их силах, чтобы облегчить наше состояние. Но ни свежеиспеченные пироги, ни кабаньи окорока, ни вино из их подвалов не смогли вернуть нам вчерашней безмятежности.

В капелле госпитальеров, при зажженных свечах, на застеленных черным носилках наши погибшие спутники готовились совсем к иному странствию! Они лежали вокруг тамплиера в пробитой окровавленной кольчуге, со скрещенными руками на рукояти зазубренного меча. Неподвижные, как статуи, братья госпитальеры бдели и молились над мертвыми вместо нас…

Для Жанны и меня ночь эта также была бессонной; мы, вместе с лекарем приюта, пользовали раненых. Этот монах был поражен, с каким умением Жанна промывала раны, с какой ловкостью накладывала повязки. Но удивлению его не было предела! Она умела также вправлять сломанные кости, приготовлять лубки, как это делают лекари в наших военных лагерях.

— Госпожа, — спросил монах, — кто научил вас всему этому?

— Двое людей, — ответила она, улыбнувшись, — старший пастух домена и Юрпель, воин моего отца.

— Признаюсь откровенно, я плохо подумал о вас, когда увидел среди мужчин. Теперь же прошу за это прощения. В Святой Земле вы станете необходимой для своих друзей.

— Она бесценна уже сейчас!

Его быстрые глазки, похожие на яблочные семечки, бегло окинули меня. Он сделал это не из подозрения, а для того, чтобы понять и оценить чувство, внушившее мне такой ответ. Затем он загадочно улыбнулся. Мне показалось тогда, что он разделяет мое восхищение Жанной и радость прислуживать ей. Но теперь я не могу сказать, что понял до конца, о чем он тогда подумал.

— Сейчас, — сказал он, — мы займемся этой стрелой. Дело трудное, и бедняга будет очень страдать. Хватит ли у вас духа, госпожа? Никто не осудит вас, если вы откажетесь сразу.