В считанные дни Атлантида исчезла, погребенная страшным вулканическим взрывом и смытая огромной волной, вызванной, возможно, приближением к Земле кометы. Ее погружение в пучину — это была цепная реакция — повлекло за собой затопление части Европейского (вспомнить хотя бы бретонский город Ис!) и Африканского побережий, отделив Англию от Франции, сильно увеличив Средиземное море, превратив Сахару в пустыню и изменив очертания берегов Америки: мертвый город Тиауанако в Боливии, находящийся сейчас на высоте 3500 метров над уровнем моря, был когда-то портом. Несомненно, именно этот катаклизм получил в Библии наименование Всемирного Потопа.

Мог ли остаться в живых кто-нибудь из атлантов? Разве только те, кто успел добраться до своих кораблей, да и то, учитывая состояние моря после катастрофы, вряд ли многие из них смогли спастись. Могли выжить и те, что находились вдали от родных берегов, в колониях, которые пощадили стремительные воды, если только потом их не истребили восставшие аборигены. Вполне вероятно, что уцелели и небольшие племена, поселившиеся отдельно, как, например, баски, тоже пришедшие, если верить их легендам, с огромного острова в океане, или гуанчи, сохранившиеся каким-то чудом. И несмотря на тысячелетние миграции и смешанные браки, в чьих-нибудь жилах, может быть, бродят еще остатки крови атлантов!

От гордой же империи остались лишь вершины древних гор, разбросанные по бесконечным просторам океана: Азоры на севере, в центре — Мадейра и Канарские острова на юге, да нескончаемая тоска по утраченному Эдему в человеческих сердцах.

Долгое время рассказ Платона вызывал только скептические усмешки. Но в 1858 году в сотне километров к северу от Азор якорь судна, прокладывавшего подводный кабель между Англией и Соединенными Штатами, поднял на поверхность с глубины 3000 метров окаменевшие обломки базальта. Анализ этой породы свидетельствует о совсем недавнем (конечно, в сравнении с возрастом нашей планеты) континентальном разломе. Эти обломки составляют пока единственное «вещественное» доказательство истинности слов Платона. Но приближаются времена, когда акванавты, рыцари подводных ущелий, смогут опускаться и на такие глубины. Они отыщут наконец то, что осталось от города с Золотыми воротами, — руины, облепленные водорослями и населенные лишь обитателями морей. Они заставят человечество переосмыслить Историю. И тогда оно обретет вторую молодость, более того, веру в волю судеб.

Таково изложенное вкратце «атлантическое дело». Но обилие фактов, параллелей, выводов, оценок вряд ли позволило бы мне написать эту книгу, если бы однажды на одном из островов Канарского архипелага…

Это был один из тех дней, которые наверняка случались в жизни каждого человека, когда все надежды рушатся, когда мучит тайная печаль или старая обида, считавшаяся забытой, один из тех мрачных моментов, когда никчемность собственного существования и тщетность любых стараний предстают во всей горькой и отнимающей силы очевидности, когда приходится повторить вслед за принцем Гамлетом его известную альтернативу.

Мудрствуя подобным образом, я пробирался по извилистой горной тропе и скоро сбился с дороги. Сквозь клубы дыма, выходившего из скалы, среди буйной листвы я разглядел одинокий дом. Он возвышался на краю старого кратера, посреди террасы, засаженной лимонными и апельсиновыми деревьями.

«Последний сад Гесперид», — подумал я, окидывая взглядом окрестности. Солнце, нависающее над морем между рваными краями вершин, казалось мне каким-то металлическим морским ежом, осыпающим свои иголки в воды, похожие больше на жидкую ртуть. Этот белый свет придавал скалам, растениям и камням под ногами безжизненный и суровый вид. Собиралась гроза. Я вошел в дом, когда первые капли застучали по крыше. Старуха месила тесто для пирогов. У нее была светлая кожа, глаза зеленые и изменчивые, как море, и незабываемое юное лицо. Она жила одна среди этой вечной природы.

Хозяйка сказала мне, что спускаться в город слишком поздно, хотя гроза не будет продолжительной: ночь застигнет меня в дороге. Я вынужден был остаться. Она принесла ужин, а потом долго расспрашивала о том о сем. Узнав, что привело меня на остров, она замолчала и, несколько поколебавшись, с видимым усилием начала свой рассказ. Это была изложенная со многими подробностями чудесная история атланта Гальдара.

Незначительное это происшествие позволило мне наконец-то узнать имя таинственного человека в шлеме и доспехах, столь занимавшего мое воображение.

Она показала мне свои немногие богатства, скромное наследство стольких поколений, вынесенное в наш век, словно обломки великого кораблекрушения. Обожженная глиняная плитка, испещренная иероглифами, треугольные и квадратные печати, которые испанцы и завоеватели окрестили «пинтадерами» (они служили древним гуанчам для татуирования родовых знаков), и, наконец, кусочек блестящего металла, столь истертый, хрупкий и истонченный временем, что невозможно было определить, медь это или золото… с едва различимым изображением солнца в виде человеческой головы и туловища морского конька. Женщина сказала мне, что она происходит из племени гуанчей, далеких потомков Гальдара…

Вот и все. Быть может — хотелось бы надеяться, — пересказ этого дневника, в котором действительность и самые здравые рассуждения идут рука об руку с мечтами, с разрозненными мифами, где прошлое и будущее часто связаны неразрывно и где рассудок не всегда стремится опровергнуть доводы сердца, — может, этот пересказ окажется небесполезным.

Был конец летнего дня. Нод любил это время, когда город вспыхивает последним сиянием, неожиданным и мучительным блеском, перед тем как погрузиться в синюю тень, подобно сновидению.

Под вечер дня, целиком заполненного заботами, он никогда не забывал предоставить себе это мгновение отдыха и успокоения. Он не чувствовал себя уставшим от нескончаемых дел, часть из которых оказывалась бесплодной, или бремени своего высокого положения, которого он так страстно добивался; он приходил сюда поразмыслить. Его разум здесь черпал новую силу, здесь пробуждалась к жизни его гордость.

С этой террасы, самой высокой в императорском дворце, с мраморными плитами и стойками балюстрады, его взгляду открывалась вся столица, мозаика кровель, храмов, статуй и пирамид, концентрические каналы, заполненные кораблями, прибывавшими изо всех частей света, известных и неведомых, чтобы доставить запасы слоновой кости и амбры, золото и медь, дичь, рабов и велеречивых князьков, а за зубчатыми крепостными стенами — бескрайнее море. Когда он поворачивал голову, то видел широкую долину, усеянную деревенскими домиками и разбитую на квадраты нитями водопровода, простирающуюся до самых гор, над вершинами которых уже загорались первые ночные огни.

Но он, властитель этого огромного города, Атлантиды, соседних островов и бесчисленных земель, разбросанных по всему миру, приходил сюда не для того, чтобы упиваться своим могуществом. То, что его столица Посейдонис стала красивейшим из городов, не удивляло. Разве и сам он не величайший из императоров? Не ему ли усердно шлют ежегодную дань, не ему ли предназначены все эти дары и подношения, не перед ним ли заискивают люди, умоляя о заступничестве и поддержке?

Это был полный, широкоплечий мужчина пятидесяти лет, с огромными темными глазами, наполовину прикрытыми веками, и с локонами, закрывавшими его чело и опускавшимися назад, к украшенному ветвями затылку. Плотно сжатые влажные губы были почти не видны из-под черных, как и волосы, завитых кверху усов. Чрезмерно длинные брови доходили до узких висков. Неестественно матовой была кожа лица и рук, странно утонченных, маленьких, почти женских, точно их изваяли из мрамора. Он сидел на скамье со спинкой. Золото поблескивало на поясе, темно-синей тунике и туфлях с загнутыми носками. Он играл своими перстнями, разглядывая тысячи домов, окружавших его дворец и разделяемых каналами, заполненными теснящимися судами.