— Что делать, если он набит гвоздями! — Йолан Злюка–Пылюка кувыркнулась в воздухе.

Конечно, Злюка–Пылюка объявилась тут же. Собственно говоря, она всегда была где–то рядом. Но до поры до времени таилась в пыли. И ждала. Да, ждала, пока что–нибудь не случится.

— Скажите, Арнолька, чем вам набили голову?

— Попрошу вас!

Арнольд отчаянно болтал в воздухе ногами — зрелище довольно удручающее. Тощие вывихнутые ножки, наполовину сползшие брюки, и ко всему еще эта игла! И в голове что–то дребезжит! Так дребезжат сиротливые гроши в дешевой жестяной копилке.

— Перестаньте! — запротестовала Росита Омлетас. — Нельзя так с ним обращаться!

— А почему? — засмеялась Йолан Злюка–Пылюка. — Может, он тренируется, чтобы стать пилотом. Арнолька будет летчиком. Покорителем воздуха. Героем воздуха. А то и космонавтом. Почему бы и нет? Что вы на это скажете, друг мой?

Йолан Злюка–Пылюка весело кувыркалась все быстрее и быстрее. Еще некоторое время она вилась над беднягой Арнольдом, потом улетела.

К вечеру.

Арнольд лежал на диване. Комната медленно погружалась во мрак.

— Гвозди! — горько шептал он. — Знать бы, с чего они это взяли? Какая ерунда!

— Забудьте, — утешала его Росита Омлетас. — Самое лучшее — забыть!

В другом конце комнаты звучал голос отца:

— Они просто не успеют перепечатать! А если я не сдам статью в конце недели…

— Вероятно, серьезней статья, — кивнул Арнольд. — Я и сам охотно бы пролистал ее. Знаете, милая Росита, отец Аги тоже написал несколько книг. Я, конечно, не утверждаю, что он интересовался моим мнением по всем вопросам, но некоторые отрывки своих работ он читал… Аги и мне. Я делал свои замечания. Хотя я не так сведущ в области кино, как отец Аги — он ведь писал о фильмах, — у меня все же находились кое–какие замечания. О, эти вечерние чтения у лампы!

Больше Арнольд ничего не сказал. Молчал, погрузившись в темноту ночной комнаты.

Откуда–то издалека донесся вдруг голос Чиму:

— Куку! Если ты встретишься с китом…

С дивана звучал голос Роситы:

— Арнольд! Если вы когда–нибудь откроете новый театр–ревю…

Мимо пролетела Злюка–Пылюка:

— Не зазнавайтесь, Арнолька! Здесь вам не удастся пригреться!

Ночная тишина

Вокруг дома следы ног, застывшие в камне. Ночью дом окружали застывшие в камне шаги. Следы тех, кто когда–то проходил здесь и остановился на мгновение. Тех, чей дом был здесь. Следы старых жильцов. И желанных гостей этих старых жильцов. Гостей, перед которыми двери дома были всегда открыты.

Отец стоял в передней и тренькал. Словно одинокий ночной трамвай, ожидающий на остановке пассажиров. Ночных пассажиров, которые хотят успеть на последний трамвай.

Взлохмаченный, в пижаме, отец стоял на коврике в передней и звонил.

Ночные пассажиры не появлялись, но все же трамвай не трогался с места. Он мечтательно позванивал. Быть может, это и не трамвай вовсе. Нет, что ни говори, а это не сорок четвертый! Скорее, прицепной к сорок четвертому. Прицепной вагон, только и всего. То его цепляют к трамваю, то отцепляют. Сейчас вот отцепили. Поэтому–то он и может отвезти ночного гостя на конечную остановку.

Где задержался ночной гость?

Разумеется, сорок четвертый и в середине ночи берут приступом. Но ведь не каждому быть сорок четвертым! Или, скажем, автобусом. Вот именно, автобусом! Блестящим, синим автобусом с белым верхом, пробивающим себе дорогу среди прочего транспорта. А потом катящим в ночи. Неизвестно, откуда он подходит, неизвестно, куда отправляется. И никто не смеет его остановить.

А на прицепной вагон даже ребенок вскочить может.

И вообще прицепной вагон загружают шпалами.

Но что же не идет ночной пассажир? Нет, больше ждать нельзя!

Отец позвонил. И тронулся по полоске ковра через темную комнату. У обеденного стола свернул, заехал в спальню. Проскользнул мимо кроватей, через застекленную полуоткрытую дверь балкона.

То исчезая, то вновь появляясь, запетлял между кустами, направляясь к конечной остановке.

Росита Омлетас смотрела ему вслед с дивана.

— А что, если он больше не вернется с конечной остановки?

Йолан Злюка–Пылюка порхала над ночным садом. Она слетела и вниз, к тем.

— Хотите кое–что узнать?

Нет, те ничего уже не хотели узнавать. Они лежали под кустами в траве и на песчаной земле. Некоторые из них были присыпаны кучками маленьких камешков. Ловкие пальцы сложили совсем маленькие кучки. Но и остальным, просто валяющимся на земле, было не лучше.

Куклы…

Вырванные руки и ноги, вдавленные лбы, расплющенные носы, раздавленные, свернутые набок головы, лысые или наполовину лысые. И где–то в траве лохмы выдранных волос. Куски пакли, увязшие в земле.

Йолан Злюка–Пылюка дунула в пучок пакли:

— К вам скоро пожалует новый гость! Сам–то он, вероятно, еще и не подозревает об этом. Выступает пока в доме с речами: он, мол, был когда–то китоловом и даже имел свой театр. Еще чего! Просто смешно! А вот имя у него на самом деле ужасно аристократическое — Арнольд! Так его называла некая Аги. Арнольд! Арнольд Паскаль! А теперь его зовут просто Куку. Или Кукутю. И через несколько дней он окажется среди вас. Примите его поласковей!

Кто–то из–под куста заметил:

— Может, еще скажешь, что и ему голову набок свернули…

— Если бы! — Злюка–Пылюка ехидно засмеялась. И неожиданно добавила: — Ах, да! Я слыхала один стишок. А ну послушайте! — И начала: — Обе ручки вывернуты, обе ножки выдернуты… — Она призадумалась. — Или тоже вывернуты? Обе ножки? «Тришка и Мишка» — так называется стишок. Славный стишок. Тришка, разделался с Мишкой. Взялся за него как следует и разделался с ним. Обе ручки вывернул, обе ножки выкрутил… Не хотите выучить? Ладно, завтра прочитаю вам стишок целиком. Несколько раз подряд. А пока спокойной ночи!

За утренним столом. День рождения.

Тишина за стеклами кухонного буфета. Молчат сахарница и соковыжималка. В ящике кухонного стола затихли ложки, ножи, вилки.

Но кто там ходит по саду? Кто стоит под окном?

Вокруг дома — застывшие в камне следы ног. Ночью дом окружают шаги, застывшие в камне…

По комнатам, погруженным в сон, пронесся голос:

— Куку, ты спишь?

Все повернулись в сторону голоса.

Маленькая семья у накрытого к завтраку стола. Пузатая сахарница из белого фарфора, славный старый недотепа Медовый Мишка, хлебница, чашки, блюдца. За одной чашкой сидела Чиму, наполовину сползшая под стол. На диване — испанская танцовщица Росита Омлетас. Все смотрели, как Арнольд поднимался в воздух. Пассажир воздушного корабля, каким–то образом выпавший из него и теперь плывущий в воздухе. Он плыл хотя и нерешительно, неуверенно, но все же плыл…

— Мужество, — бормотал Арнольд. — Сейчас для меня это самое главное.

— Ишь ты, да он настоящий воздушный гимнаст! — Йолан Злюка–Пылюка сделала двойное сальто. — Радуйтесь этому, радуйтесь. Теперь–то уж вы скоро полетите! Могу вас заверить!

— Ой, нет!

— Дорогие дамы! — Злюка–Пылюка проскользнула мимо Роситы Омлетас. — Сохраняйте спокойствие и не визжите! Нашего милого Арнольку скоро вышвырнут. Вынут из него иглу, как единственно ценную вещь, а потом…

Мать потрясла Арнольда: