В этой истории нашлось место и для меня: Леон Георгиевич попросил меня сбегать за фаэтоном. До музея можно было дойти и пешком, но было уже поздно, да и тащить ковер на плечах не под силу. А когда я привел фаэтон, мне не составило труда уговорить отца Ли взять с собой и меня.

Поехала и Ольга Христофоровна — хозяйка ковра: именно ей предстояло вести в музее не особенно приятный разговор.

— Ну, а если не отдадут?! — в отчаянии заметила Маргарита Кирилловна, стискивая руки. — Что будет с Ли? Боже, что будет?!

— Успокойся, Рита, — утешал дядя Серго. — Мы предложим мерзавцам столько денег, сколько сумеем собрать…

— Бедная Ли! Бедная моя девочка! Нет, я не вынесу! Моя Ли — в руках преступников! Ужас! Ужас!..

Музей был совсем недалеко от нашего дома, занимал старинное здание на проспекте Руставели. Но день клонился к вечеру, и мы едва успели к закрытию — из музея выпроваживали последних посетителей.

Я не раз и раньше бывал в музее, бывал и вместе с Ли и Марией Марковной, заходил и один. Мне правилась спокойная торжественность его залов, царившая здесь почтительная тишина, множество интересных и прекрасных вещей.

Но на сей раз, оставив фаэтон у подъезда, мы бегом пронеслись по залам, не обращая внимания на экспонаты, — боялись, что не застанем на месте директора и Мзию. Однако, на наше счастье, обе они еще были в кабинете.

— Ах, калбатоно Мзия! Какая удача, что мы вас застали! — вскричала Ольга Христофоровна. — Какое счастье!

— Что, что случилось, калбатоно Ольга?! — Мзия бросилась навстречу Ольге Христофоровне. — На вас прямо лица нет! Вы больны?! Садитесь, садитесь! Сейчас я налью вам воды!

И директор музея, и Мзия, нахмурясь, выслушали рассказ о пропаже Лианы. С отвращением подержали в руках записку похитителей и брезгливо возвратили ее Леону Георгиевичу.

— Какой разговор, генацвале?! Конечно, забирайте немедленно ковер!

Но вдруг Мзия в ужасе всплеснула руками:

— Боже мой! Да ведь мы вчера отправили его на вокзал!

Мзия растерянно смотрела на директора — пожилую даму в очках и в строгом темном костюме.

— Тот самый ковер? — спросила директор.

— Да, тот!

— Амиран!

В кабинет из соседней комнаты вошел молодой человек с энергичным бледным лицом.

— Я слушаю, Кэтевана Михайловна!

— Как хорошо, что вы не ушли, Амиран! — обрадовалась директор, роясь в ящике письменного стола. — Ага, вот она! Я прошу вас, поезжайте вместе с этими товарищами на вокзал. Надо изъять обратно ковер, который мы посылаем на экспертизу в Москву. Надеюсь, его не успели еще отправить.

Молодой человек с сомнением покачал головой:

— Вряд ли, калбатоно, мы сами настаивали на скорейшей отправке… Боюсь…

— И все равно надо попытаться! Речь идет о судьбе ребенка! Вот накладная на отправку. И — скорее, скорее! Поезд отправляется через полчаса!

— Вам, Ольга Христофоровна, не обязательно ехать на вокзал, вы и так переволновались. Возвращайтесь-ка домой и успокойте Риту, — бросил на ходу Леон Георгиевич, устремляясь за Амираном к выходу. — Гиви! Ты с нами?

— Да! Да!

В фаэтоне, который несся к вокзалу со всей доступной ему скоростью, Леон Георгиевич рассказал Амирану об исчезновении Ли, о посещении их дома Волшебником, о полученной сегодня записке. Тот прочитал записку и задумчиво покачал головой:

— Возможно, тут орудует целая шайка! Вам в вашей юридической практике встречались дела о контрабанде предметов искусства за границу?

— Конечно! — оживился Леон Георгиевич. — Каждый год в суды поступает несколько подобных дел. И бывшие буржуа, и перекупщики то и дело попадаются на границе с недозволенным грузом. А вы, Амиран, вероятно, знаете о декрете Ленина, запрещающем вывоз за границу предметов искусства и старины?

— Да.

— Декрет Совнаркома от 19 сентября 1918 года. Но несмотря на запрет, все же некую часть ценных произведений преступникам удается переправлять контрабандным путем!

— Безусловно!

Амиран задумался.

— А не кажется ли вам, батоно Леон, — заговорил он нерешительно, — что, если вы передадите ковер шантажистам, они смогут и его переправить за границу — в нарушение ленинского декрета? Если ковер действительно столь ценен, а это почти не подлежит сомнению, то не нарушим ли мы с вами закон? В какой-то степени будем способствовать преступлению? А?

Леон Георгиевич болезненно поморщился.

— Я уже думал и об этом! Но я поставил в известность Комиссариат внутренних дел, там обещали принять меры. Я сообщил и об этом Волшебнике, о том, что он скупает антиквариат и, видно, будет пытаться получить разрешение на вывоз.

— Или — отправит контрабандой, — усмехнулся Амиран.

— Да, да!.. Мне в комиссариате сообщили, что как раз сейчас ведется наблюдение за крупной шайкой контрабандистов, орудующей в Тифлисе и в Батуми. Но оснований для ареста пока маловато, да и боятся спугнуть главарей. Мелкая сошка попадет в сети, а вожаки затаятся, уйдут, как говорится, на дно…

Я слушал с предельным вниманием и радовался, что есть закон, запрещающий вывоз из нашей страны красивых и дорогих вещей. И так, наверно, буржуи, когда убегали от революции, увезли за границу много замечательных скульптур и картин, золота и серебра.

И Волшебник, может быть, не такой уж безобидный турист и путешественник, каким кажется. Купит прекрасные статуи и картины и изделия из бронзы и мрамора, переправит в Батуми, а там контрабандное судно незаметно подойдет ночью в непогоду к берегу и увезет. А может, у самого Волшебника есть яхта или даже пароход, который ждет где-то в море? А вдруг и сам Волшебник из бывших здешних буржуев — он ведь так чисто и правильно почему-то говорит по-русски!

За размышлениями я не заметил, как мы подкатили к вокзалу. Леон Георгиевич и Амиран выскочили из фаэтона и побежали в здание: до отхода московского поезда оставалось несколько минут.

— Жди здесь, Гиви! — распорядился, оглянувшись на ходу, Леон Георгиевич. — И не отпускай фаэтон! Понял, бичо?

Я с трепетом смотрел на циферблат вокзальных часов — стрелка неумолимо приближалась к восьмерке. Неужели не успеют? Неужели ковер так и увезут в Москву, а Ли останется в руках неизвестных бандитов?

Томительно тянулись минуты. А когда Леон Георгиевич и Амиран снова появились у подъезда вокзала, достаточно было беглого взгляда, чтобы понять: неудача!

— Да, Гиви, неудача! Ковер отправили в Москву еще вчера!

Домой ехали молча. Амиран попросил остановить фаэтон у моста, попрощался, пожелал Леону Георгиевичу успеха в поисках и отправился к себе домой, а мы поехали дальше, на улицу Джорджиашвили. Надо ли пояснять, с каким нетерпением нас там ждали…

И обе бабушки Ли, и тетя Маргарита стояли на площадке и молча смотрели, как мы невесело плетемся по лестнице. Дядя Серго сидел в столовой и без конца курил, — пепельница была набита окурками, под потолком клубились сизые облака дыма.

— Н-да, — протянул он, — так неудачно вышло, Лео! Ковер будет в Москве на пятый или шестой день, не раньше. Если даже телеграфировать, чтобы его сразу, без всякой экспертизы, выслали обратно, он попадет в Тифлис не раньше чем через две-три недели, ну через двенадцать дней… Нет, надо попытаться как-то договориться с похитителями. Придется собирать выкуп. Я завтра же попрошу в издательстве аванс под гонорар за свою книгу…

— Спасибо, Серго!

— Ах, что ты говоришь!

Несколько минут прошло в тягостном молчании.

— А что слышно в уголовном розыске? — спросил дядя Серго. — Удалось напасть на след женщины, что видели с Лианой в поезде?

— Пока нет. Крепко законспирировались негодяи! Завтра с утра пойду покажу записку. В практике угрозыска есть прецеденты, вдруг почерк преступника им знаком…

— А может, все-таки похищение — дело рук вашего драгоценного Бэма, а? — в раздумье продолжал дядя Серго. — Судя по рассказам Ольги Христофоровны, он весьма падок на дешевые денежки. Пытался же он перекупить ковер…

— Чуть не плакал — просил: продайте! — подтвердила Ольга Христофоровна.