— Думали и о Бэме, — вздохнул Леон Георгиевич, закуривая папиросу. — Нет, Бэм не осмелится на подобный риск. Похищение детей карается тюремным заключением до восьми лет. А Бэм весьма неплохо знает наш кодекс. Однажды я с ним разговорился и просто поражен был, как досконально разбирается он во всех статьях закона. Видимо, изучал в порядке, так сказать, профилактики… Нет, тут не Бэм!

— Но что делать дальше, Лео?! — в отчаянии воскликнула Маргарита Кирилловна. — Что?!

— Конечно, надо предложить деньги. Серго прав, — согласилась Мария Марковна. — Ведь ковер требуют лишь затем, чтобы продать, нажиться. А раз предложены деньги, разве им не все равно?

— Безусловно! — отозвалась и Ольга Христофоровна, вытирая покрасневшие глаза. — Но вопрос: сколько заломят? Денег, которые мы соберем, может не хватить. Тот факир с телохранителями вывалил на стол баснословную сумму. Даже не представляю, сколько было в тех пачках!

После долгих размышлений решили вместо ковра положить на указанное грабителями место записку с предложением выкупа.

— Да, так разумнее всего, — подытожил разговор Леон Георгиевич. — Но сейчас поздно, не добраться до Черепашьего, отправлюсь завтра с утра.

— Э, нет, не выйдет! — живо возразил дядя Серго. — Одного не пущу. Вдруг и тебя похитят! Тогда действительно никаких денег не хватит.

Это, конечно, была шутка, но никто не рассмеялся.

За чаем опять заговорили о Волшебнике. Я прислушивался с болезненно-настороженным вниманием: мне все же не хотелось верить, что Волшебник, о котором я придумал две интересные сказки, может оказаться преступником. Но после разговора с Амираном Леон Георгиевич охотно допускал, что Волшебник мог войти в сделку с шайкой жуликов и предложить им любыми путями добыть приглянувшийся ему старинный ковер. Поэтому-то ковер и пытались украсть!

И снова разгорелись страсти. Леон Георгиевич и дядя Серго говорили разом, перебивая друг друга, выкладывая доказательства и возражения.

В разгар спора в передней задребезжал звонок. Я бросился открывать и, как обычно, прежде чем отвести рычажок замка, заглянул в щелочку между стеклом и дверной рамой…

За дверью стоял пожилой мужчина в отлично сшитом дорогом сером костюме и такой же велюровой шляпе, с седой бородой, на пальцах руки, державшей трость, сверкало драгоценным камнем кольцо. «Видимо, кто-то из друзей Леона Георгиевича?» — решил я, распахивая дверь.

Нет, я далеко не сразу узнал Волшебника — так изменил его облик европейский костюм. Если бы не седая борода и не запоминающиеся пронзительные и иронические глаза, я бы и не узнал. А он стоял и с высоты своего роста рассматривал меня, растерявшегося и, наверно, смешного.

— Мне нужно видеть твою бабушку. — Волшебник произносил слова мягко и негромко, словно боялся меня испугать.

— У меня нет бабушки, — растерялся я. — Она давно умерла.

Пришла очередь недоумевать Волшебнику, он даже сделал шаг назад.

— А старая дама-художница? — с удивлением спросил он.

— Она не моя бабушка, — приходя в себя от смущения, пояснил я. — Она бабушка Ли.

— Ли? Той, которая пропала?

— Да.

— Ее не нашли?

— Нет.

— Тогда, мальчик, будь добр, проводи меня к бабушке Ли! — попросил Волшебник, снимая шляпу. — Мне крайне необходимо ее видеть.

Я пошел впереди, Волшебник шествовал сзади, и я не знаю, какими словами описать впечатление, произведенное его появлением в столовой, где сию минуту недобро склонялось его имя.

Стоя у двери, он с церемонной, старомодной учтивостью поклонился.

— Прошу прощения за неожиданное вторжение! — Он еще раз поклонился, остановившись взглядом на Ольге Христофоровне. — Мне нужно поговорить с мадам художницей по весьма важному для нее и неотложному делу.

Ольга Христофоровна встала; смотрела она на Волшебника настороженно и неприязненно.

— Вы опять насчет ковра, господин коммерсант? — подчеркнуто сухо спросила она.

— Да, я насчет ковра. — Волшебник покорно склонил начинавшую лысеть голову. — Насчет старинного ковра, мадам.

— Напрасно утруждали себя, господин коммерсант. — С непонятной мне язвительностью Ольга Христофоровна поклонилась в ответ. — Ковер вчера отправлен в Москву. И полагаю, говорить о нем нам больше не стоит.

Строгое лицо Волшебника оставалось спокойным, оно не выражало ни огорчения, ни обиды.

— Вы ошибаетесь, мадам, — сказал он с прежней учтивостью, — стоит. Сегодня утром в мой номер в гостинице подкинули послание. Если вас не затруднит, я просил бы ознакомиться с ним.

Он сделал три шага к столу и положил перед Ольгой Христофоровной конверт без адреса. И хотел снова отступить к двери.

— О, садитесь, садитесь, пожалуйста! — неожиданно заторопилась Ольга Христофоровна, как будто что-то поняв и проникаясь доверием к Волшебнику. — Гиви, дай, пожалуйста, гостю стул!

Я подвинул стул, и Волшебник сел, поставил между коленями трость с набалдашником из слоновой кости и скрестил на нем холеные длинные пальцы. Без тени смущения и с явным доброжелательством рассматривал он сидевших за столом: обеих бабушек Ли, Маргариту Кирилловну, Леона Георгиевича, дядю Серго.

И я внезапно поверил: нет, не имеет он отношения к похищению Ли! Человек, совершивший подлость, не может оставаться таким спокойным! И на душе у меня стало удивительно легко и просторно, как будто Ли уже нашлась.

Леон Георгиевич с пристальным интересом смотрел на Волшебника и с не меньшим — на конверт в руках Ольги Христофоровны. Мне кажется, он сразу догадался о содержании письма, недаром же считался первоклассным юристом.

— Вам предложили купить старинный ковер, батоно? — спросил он Волшебника, пока Ольга Христофоровна, развернув письмо, вчитывалась в его каракули.

Волшебник кивнул:

— Да, батоно, вы угадали.

— Письмо подписано? — В голосе Леона Георгиевича звучало сдерживаемое волнение.

— Увы, нет. Аноним.

Не вытерпев, Леон Георгиевич выхватил из рук Ольги Христофоровны листок из конторской книги, испещренный неровными печатными буквами, и прочитал вслух:

— Так вот оно что! — воскликнул дядя Серго. — Все ясно.

— Да, все ясно! — подтвердил Леон Георгиевич и протянул Волшебнику руку. — Простите! Мы думали… мы думали… Ах, что говорить! Разрешите пожать вашу руку, батоно!

Да, Волшебник не был преступником, он ничего плохого не замышлял против Ли и не похищал ее. Леон Георгиевич показал ему полученную сегодня записку, и Волшебник прочитал ее, держа далеко от глаз, и потом, вернув Леону Георгиевичу, долго вытирал руки белоснежным платком.

И все в столовой вдруг как будто переменилось. Маргарита Кирилловна приветливо пригласила Волшебника к столу, и он вместе со всеми пил чай из огромной чашки, похожей на цветок тюльпана.

А потом он и Леон Георгиевич разговорились, и все слушали их беседу с напряженным вниманием. Однако и дядя Серго, и дядя Леон не забывали, что перед ними как-никак буржуа, явившийся из другого мира, и время от времени вставляли иронические реплики, задавали каверзные вопросы. Но Волшебник отвечал неизменно корректно и доброжелательно.

О себе рассказал, что он из Афганистана, что учился в Санкт-Петербургском, а потом в Гейдельбергском университетах, изучает искусство Ближнего Востока, собирает коллекции и хочет создать музей искусств у себя на родине, в Кабуле.

Слушали Волшебника внимательно; не осталось и следа подозрительности и недоброжелательства, какими он был встречен. Леон Георгиевич даже предупредил его, что Лениным еще в восемнадцатом году подписан декрет, запрещающий вывоз из страны особенно ценных предметов старины и искусства. Из своего кабинета он принес сборник декретов и постановлений Совнаркома и прочитал Волшебнику некоторые места декрета. Читал строго, с выражением, а Волшебник слушал, чуть склонив лысеющую голову, и оставался по-прежнему величественно-спокойным.