Холодно, как же мне холодно! Где одеяло, чёрт бы его побрал?! А, я лежу одетая поверх него! Знобит — зуб на зуб не попадает. Голова трещит. Во рту такой вкус, будто вчера я поужинала дохлой крысой. Хотя, судя по тому, как нехорошо в животе, я не ужинала вообще, только пила. Коктейли. Кажется, одни коктейли — не помню, сколько их было. При мысли о спиртном к горлу подкатывает тошнота. Поспешно сажусь и начинаю глубоко дышать, чтобы стало легче. Перед глазами плавают жёлтые и лиловые круги.

Разглядеть светящиеся цифры на часовом табло удаётся не сразу. 3.27. Терпеть не могу просыпаться перед рассветом, а уж в таком состоянии — хуже просто не придумать. Больше никаких баров и никаких коктейлей! Только старое доброе виски за закрытой дверью моего дома! Тошнит невыносимо. Какая разница, отчего я умру — от виски или от пули какого-нибудь наёмника Центра?

Никакой!

Но умирать всё-таки пока не хочется.

Включаю свет. Ох, сейчас бы голову под подушку! Светло-серый костюм весь в непонятных пятнах. Боюсь даже думать об их происхождении. Колготки грязные, словно я без обуви ходила в них по улице. Проклятье, так ведь и было!

Вспоминаю то, что помнить необязательно. Как разулась, чтобы удобней было удирать от этого парня. Как его? Джерри? Джонни? Джузеппе? Зачем мне его имя?.. Я сама подсела к нему. Он понравился мне — чеканные черты лица, тёмные волосы, широкие плечи, сильные руки. На долю секунды мне показалось, что я уже с ним знакома… На долю секунды. Из бара мы поехали к нему. Я не знала, куда деваться от его плоских шуточек, но ещё надеялась, что он станет неплох, когда заткнётся. Он полез ко мне под юбку прямо в такси. Мне стало так гадко, что я оттолкнула его локтем и потребовала остановить машину. Он не хотел меня отпускать. Я ударила его несколько раз и поцарапала до крови. Последнее, что осталось в памяти — брошенное мне вслед: «Бешеная кошка!»

Потом — провал! Видимо, мне повезло сразу найти другое такси, иначе домой бы я вчера не попала.

Паркер, до чего ты дошла!

Снимаю с себя одежду. В мусорный бак летят и совсем испорченные колготки, и костюм, который ещё можно отчистить. Не хочу оставлять себе напоминаний об этом вечере! Меня по-прежнему тошнит, теперь не только от выпитого, но и от брезгливости. Под горячим душем, наконец, удаётся согреться. Голова болит немного меньше. Очень хочется снова лечь, но нужно дойти до холодильника, в котором есть молоко. Выпиваю залпом две больших кружки, заливая молоком таблетку аспирина. Тошнота отступает.

Не знаю, долгим ли будет облегчение… Но пока окружающий мир — хаотичная смесь светлых и тёмных пятен — приобретает обычные черты. Сумрачный дом, знакомые предметы на знакомых местах. Половина пятого. У меня есть ещё три часа на сон. Делаю шаг в сторону спальни… Но вдруг понимаю, что эти часы можно потратить иначе.

Я никогда не ухожу из дома раньше, чем наступает время ехать в Центр. Лайл в курсе. Вряд ли он посылает кого-то караулить меня по ночам. А значит, сейчас я могу глотнуть свежего воздуха. В прямом и переносном смысле. Сделать что-то такое, о чём стоглазое чудище Центр никогда не узнает.

Брюки, куртка, мягкая обувь, собранные в узел волосы. В зеркало не смотрю — вряд ли мне понравится то, что я там увижу. Каждое движение требует усилий. Тело предпочло бы свернуться калачиком под тёплым одеялом, но мысленно я уже на воле и не поддаюсь соблазну. Выхожу из дома через заднюю дверь и вдыхаю полной грудью. Только что закончился дождь. Глянцево поблёскивают лужи, отражая светлеющее небо. Пахнет свежестью, молодой зеленью и океаном. Не помню, когда в последний раз я ощущала эти запахи. Моя жизнь пахнет кондиционированным воздухом Центра, отдушкой автомобильного салона, оружейной смазкой, вертолётным топливом, табаком и алкоголем. Раньше мне казалось, что так и должна пахнуть настоящая жизнь. А теперь меня никто не спрашивает…

Три часа. У меня есть три часа, и я поеду к океану.

Выхожу на улицу, она пуста. Всё правильно: кого сейчас интересует моя персона? В двух кварталах отсюда светится телефонная будка. Спешу к ней, чтобы вызвать такси. Мобильный оставлен на прикроватном столике, будто мисс Паркер досматривает свои похмельные сны.

«Бетани Бич, пожалуйста!»

Через двадцать минут я попадаю в маленький прибрежный городок. Тысячу лет здесь не была… Прошу водителя остановиться и ждать меня в стороне от набережной. Мне по-прежнему дурно, но с каждым вдохом становится лучше. Ещё не видя океана, я слышу, как бьются о берег тяжёлые тугие волны — штормит. Уже совсем светло. В прорехи облаков пробиваются первые солнечные лучи. Ветер такой сильный, что мне трудно идти ему навстречу, но тёплый и пахнет весной и свободой. Сажусь на бетонный парапет, отделяющий пляж от набережной, и замираю, приноравливаясь к ритму волн. Прошлого, настоящего и будущего нет. Есть только дыхание — моё и океана.

Я готова сидеть так вечно. Не хочу я возвращаться в свою душную и страшную жизнь! Но время поджимает. На часах начало восьмого, нужно ещё успеть выпить кофе. Нахожу кондитерскую, открытую для любителей завтракать вне дома. Устраиваюсь за столиком у окна. Городок просыпается. Людей и машин на улице всё больше. Рассеянно перескакиваю взглядом с одного прохожего на другого, и вдруг…

Из круглосуточного магазина напротив выходит Джарод.

Неужели мне мерещится, как вчера? Допилась до галлюцинаций?

Но это действительно Джарод! Он улыбается широкой улыбкой, которую невозможно перепутать, и что-то говорит через плечо в темноту магазина. Потом садится в припаркованную у входа машину и уезжает.

Минуту спустя, изображая смущение, я спрашиваю у хозяйки магазина, не знает ли она, что за мужчина сейчас тут был.

— Он сказал, его зовут Джарод, — сообщает мне пожилая женщина, — и он только что приехал в Бетани Бич.

Нет, он не сказал, где собирается остановиться, но пробудет он здесь неделю или две. Хозяйка лучится хорошим настроением. Всем своим видом она показывает, что понимает, зачем мне понадобился такой красавчик. Я прошу её не рассказывать обо мне, если она увидит его снова, и бегом возвращаюсь к такси. Больше нет ни минуты! Скорей домой, пока моё отсутствие не заметили!

Следуя новым инструкциям, я должна сообщить о том, что видела, Лайлу или Рейнсу. Чёрта с два, даже не подумаю! Теперь это моя тайна, и завтра я сюда за ней вернусь.

— Посмотрел?

— Посмотрел.

Мы оба молчим. Я понимаю, о чём Сидни хочет меня спросить и что хочет услышать в ответ, но он надеется, что я заговорю первый. И я это делаю.

— Сколько времени она пьёт?

— Точно не знаю, — отзывается он с облегчением. — Два месяца назад я стал замечать, что ей нездоровится по утрам. Потом другие признаки… то странное возбуждение, то апатия… Однажды я нашёл предлог навестить её после работы — она не пустила меня в дом, и от неё сильно пахло алкоголем. Вечером она редко подходит к телефону, а если подходит — никогда не бывает трезвой… Скорее всего, она начала пить сразу после того, как… погиб мистер Паркер.

— Не может смириться с его потерей?

— Не только. Я ведь говорил, в Центре всё изменилось.

Говорил. Молча глотаю упрёк.

— Главным назначили мистера Рейнса, мистер Лайл теперь — его первый помощник, которого явно двигают наверх. Твоё возвращение в Центр — формально по-прежнему дело мисс Паркер, но фактически она теперь шагу не может ступить, не отчитываясь перед ними.

— И что же, ни один из них не замечает, что с ней что-то не так?

— Мистер Рейнс, возможно, не в курсе. А Лайлу это только на руку. Он ждёт удобного случая, чтобы от неё избавиться. Она ничего нам не рассказывает, но, мне кажется, ей постоянно угрожают. И это не всё.

— Что ещё?

— Что произошло в той поездке, Джарод?

— Ты же знаешь, Сид. Мистер Паркер…