— Потому что ты врёшь!

Он тяжело дышит. Я тоже задыхаюсь, перед глазами опять начинает темнеть.

— Хорошо, допустим, вру. Допустим, я где-то раздобыла твою кровь и попросила сделать экспертизу. И что? Это преступление?

— Генетикам запрещено брать у мисс Паркер кровь для анализа, не поставив меня в известность. Мою кровь нельзя получить из банка без моей санкции. Я должен знать, кто нарушил все мои распоряжения.

— Никто не нарушал твоих долбаных распоряжений…

Хватаю воздух ртом, захлёбываюсь кашлем и болью.

— Пей! — Рейнс суёт мне в руки кружку.

Проглатываю холодное пойло, когда-то считавшее себя травяным чаем. Ложусь и закрываю одеялом ноги. Мой несостоявшийся папаша теперь смотрит на меня, как на машину, которая сломалась в безлюдном месте посреди ночи.

— Я пришлю тебе врача. Продолжим наш разговор позже.

По крайней мере, я нужна им живой! Слабое, но утешение.

Через несколько минут приходит Салливан. А я-то надеялась никогда больше не увидеть его рожу!

— Ай-ай-ай, дорогая Сорок Третья! — растекается он в улыбке, подавая мне градусник. — Я ведь ещё вчера велел вам выпить горячего чаю и аспирина. Что же вы пренебрегли моим советом?

Тридцать девять и восемь.

— Будьте добры, сядьте и расстегните платье. Я вас послушаю.

Дышите… Не дышите… Он трогает меня кружком фонендоскопа и улыбается всё слаще.

— Мисс Паркер, самая красивая и самая недосягаемая женщина в Центре — так о вас говорили. Оказалось, и не Паркер, и не такая уж недосягаемая, — хихикает гаденько. — Но красотка, конечно — хоть в этом не ошиблись!

— Вы забываетесь, доктор!

— Нет, милочка, это вы забываетесь. Забываете о своём новом статусе. Но вы быстро привыкнете, тем более, что другого врача у вас теперь не будет. Лягте, пожалуйста, и откройте живот.

От него всё так же пахнет ацетоном и потом. Сочетание этого запаха, приторной улыбки, липких суетливых прикосновений и острого жёсткого взгляда — омерзительно. Руки опускаются чуть ниже, чем должны, и задерживаются там чуть дольше, чем следует.

— Мистер Салливан!..

Убираю его руки и поправляю то, что он назвал «платьем».

— Как официально, моя красавица! Зовите меня просто: доктор Глен. Нам с вами предстоит познакомиться очень, очень близко.

Он встаёт, в тот же момент дверь отворяется вновь, впуская мистера Рейнса.

— Пневмония. Двусторонняя, — сообщает Салливан.

— Хуже не придумаешь, — сплёвывает Рейнс, не глядя в мою сторону. — Поставьте её на ноги побыстрей, вы же знаете, как я не люблю задержек!

Оба исчезают. «Доктор Глен» возвращается вскоре с ампулами и шприцами. Делает мне несколько уколов, и я проваливаюсь в темноту без сновидений.

Я снял номер в единственной гостинице Марштауна, крошечного городка, опасно близкого к Центру — обшарпанную пыльную комнату с видом на задворки супермаркета и мусорные баки. Сколько в моей жизни было таких комнат; сколько апартаментов в дорогих отелях; сколько арендованных квартир! Разница — только в цене и в количестве пыли… нигде, ни разу мне не довелось почувствовать себя дома. Ещё вчера я надеялся, что теперь, наконец, у меня появится дом. Неважно, какой и где — яхта, затерянная в Атлантическом океане или коттедж в пригороде Мюнхена, да пусть хоть шалаш в экваториальном лесу, главное, что там будет Мия. С самого утра я старался не вспоминать о ней, чтобы не впадать в панику и не жалеть о потерянном времени, но в этот миг воспоминания, сожаления и страх обрушились на меня лавиной. Я сел на продавленную скрипучую кровать и только тогда понял, как сильно устал.

Спать, Джарод, спать, в таком состоянии от тебя всё равно никакого толку!

Мне очень редко снятся сны, но сегодня, стоило опустить голову на подушку, перед глазами замелькали жуткие картинки, как будто выхваченные прожектором из темноты. Миины руки в наручниках, посиневшие ногти, сломанные пальцы. Её лицо с запавшими глазами и заострившимся носом, электроды на шее и на висках. Клетка, и на полу — хрупкая скрюченная фигурка, припавшая спиной к решётке. Лайл в белом костюме, требующий, чтобы «сестрёнка» встала перед ним на колени. Голос Мии, твердящий на одной ноте: «Нет нет не верю я не верю не хочу…» Сон, липкий и тяжёлый, как камедь, не принёс отдыха; пробуждение не принесло облегчения. Первая мысль, пришедшая, когда я очнулся в тревожных и зыбких сумерках: реальность может быть куда мрачнее моих кошмаров!

Ну-ка, давай, бери себя в руки! Раскиснуть — худшее, что ты сейчас можешь сделать! Человек, переставший спать и есть от боли и страха, утративший ясность ума и быстроту реакции, никого и ниоткуда не спасёт.

И я решил думать только о хорошем. Вспоминать счастливые часы, которые у нас были. Представлять счастливые годы, которые у нас будут. Будут, чёрт возьми, будут! Дом под Мюнхеном. Два этажа, светлые стены, рыжая черепичная крыша. Ухоженный маленький сад, деревянная веранда. Просторные комнаты, солнце на тёплом золотистом паркете. Запах кофе и свежей выпечки. И Мия, только что вставшая с постели, в коротком шёлковом халатике и босиком, подставляет утреннее сонное лицо моим поцелуям.

Говори себе: каждое твоё действие сейчас приближает вас к этому дому и к этому счастью. И действуй!

Я сделал заказ, ужин принесли в номер — чем меньше я буду болтаться по улицам Марштауна, тем лучше. Подключился к Интернету и первым делом разыскал сведения о «Полярной звезде». Доклад, который один из её разработчиков, коллега и соотечественник моего сегодняшнего невольного консультанта, сделал на той конференции, и правда, был взрывным. Я как раз тогда интересовался искусственными системами распознавания образов и понимал: парни опередили весь мир лет на пятнадцать! Теперь это впечатление только окрепло. Десятки патентов, технические подробности, от которых захватывает дух… Не только «умные» камеры, но и новейшие системы сигнализации, и многократно дублированные каналы передачи данных, и многоуровневая защита центральных узлов от взлома. Похоже, отключить «Полярную звезду» можно только прямым попаданием в Центр атомной бомбы.

Возможно, я взломаю-таки все уровни защиты и обеспечу себе проход, но сколько на это уйдёт времени? Пара месяцев? Через пару месяцев от моей девочки ничего не останется, даже если её тело ещё будет живым. Следовало найти другую возможность, и, кажется, я её нашёл. «Полярная звезда» прекрасна и почти совершенна. Почти. Но в ней, судя по всему, есть малюсенький изъян, которым я воспользуюсь. Один из секторов наблюдения можно перепрограммировать, заставив анализаторы считать «врагов» «друзьями». Ошибка будет исправлена при следующей синхронизации данных, но пять-семь минут на проскальзывание мимо камер у меня появятся.

Сложность, однако, в том, что вмешаться в программу можно только изнутри охраняемого объекта.

Значит, мне нужен сообщник! С этой задачей играючи справится Брутс. Но если мисс Паркер собираются сделать приманкой для меня, то и с него, и с Сида сейчас не спускают глаз. То же самое касается Сэма, да и не факт, что его вообще оставили в Центре. На Анжело полагаться нельзя: он, конечно, умеет пользоваться компьютером, но я не уверен, что в технике он разбирается так же хорошо, как в человеческих эмоциях, а объясниться с ним непросто. Буду искать другую кандидатуру.

Вторая задача, которую нужно решить, не откладывая: выяснить, где держат Мию и чего от неё хотят. Спрятали её основательно, но ведь должен быть кто-то, кто с ней контактирует, кроме Рейнса и Лайла! Охранники или, может, врачи, если она разболелась — в пятницу всё к тому шло. Один-то человек непременно должен быть! Если он хотя бы изредка попадает в зону видео-обзора, я его вычислю — по изменениям в поведении, по участившимся контактам с руководством Центра, например.

Вскоре к обширной подборке записей из Центра, которую я собрал в эти дни, добавился массив данных за прошлые и позапрошлые субботу и воскресенье. По выходным людей в Центре гораздо меньше, что упростило проблему. Мистер Рейнс въезжал в свой кабинет каждый день утром и выезжал оттуда поздно вечером, для выходных исключений не делая. Иногда он наведывался в Башню или в лабораторное крыло, но чаще принимал посетителей. В позапрошлую субботу, кроме любящего сына, у него один раз побывал триумвиратский делопроизводитель Зуар и дважды — долговязый человек в белом халате, которого я не знаю. В воскресенье посетителей не было. В прошлую субботу к Рейнсу заходил Зуар с кипой бумаг, потом Сидни, потом снова Зуар. В воскресенье нынешний руководитель Центра отправился в лабораторное крыло, где больше часа беседовал с долговязым. Мистер Лайл, с иголочки одетый и сияющий, по воскресеньям на работе не появлялся вовсе, а по субботам проводил там два-три часа — заглядывал к Рейнсу и договаривался о чём-то с хорошенькой девчонкой-лаборанткой, смотревшей на него, как на небожителя.