— Что с тобой? Что случилось?

Она закрывает рот ладонью, в глазах у неё прыгают мячики паники.

— Прости меня, прости, я не должен был…

— Нет, это я не должна была, мне нельзя…

Лихорадочно смотрит на часы и почти кричит:

— Отвези меня на берег, немедленно! Через час мне следует быть дома!

Я не понимаю, чем так напугал её, но чувствую, что всё летит в тартарары. Дурак, дурак! Зачем я стал её целовать?! Всё так хорошо шло, она слушала меня и размышляла над моими словами, и надо же было самому всё испортить! Сажусь за штурвал и включаю двигатель, а что мне ещё остаётся? На обратном пути вновь пытаюсь завести разговор о побеге из Центра, но она больше не реагирует. Створки её раковины с треском захлопнулись.

Когда мы прибываем на место, дождя уже нет, тучи расходятся, и в лужах на берегу отражается солнце. Мисс Паркер надевает плащ и забирает свой пистолет, который я разрядил от греха подальше. Спеша и нервничая, она идёт по причалу, а я пытаюсь придумать, как её остановить, но в голову приходит только одно.

— Возвращайся, — говорю я ей в спину. — Возвращайся, Мия!

— Возвращайся. Возвращайся, Мия!

Я чуть не споткнулась от неожиданности, меня бросило в жар.

— Что?..

— Возвращайся, Мия.

Тысячу лет меня не называли так! С тех пор, как не стало мамы. Я даже сама, кажется, стала забывать своё имя. Мне захотелось попросить Джарода повторить его ещё раз. Но вместо этого я сказала:

— Не могу. Меня вот-вот хватятся.

— Приходи завтра. Я буду тебя ждать.

— Подумаю, — пообещала я.

И ушла, так и не сумев обернуться и посмотреть на него. Не хотела, чтобы он видел мои горящие щёки. Не хотела сама видеть его лица, расстроенного и растерянного.

Мне пришлось собрать в кулак всю свою выдержку, чтобы не заплакать в такси — этого ещё не хватало! Но, очутившись под защитой собственной спальни, я дала волю слезам. И ладно бы это были слёзы обманутых ожиданий, досады на то, что он опять меня переиграл, что моя затея провалилась. Как бы не так! Весь мой азарт и весь мой гнев остались там, на яхте. С собой я забрала зубную боль тоски.

Пряча в подушку непривычно распухшее лицо, я думала о нём. О надежде, вдруг блеснувшей впереди, когда он предложил увезти меня на край света, подальше от Центра. О том, как уместно из его уст прозвучало «Мия». Как он поцеловал меня — насколько это был многообещающий поцелуй! Я почувствовала тогда, что балансирую на краю пропасти. Ещё чуть-чуть — и упаду туда, откуда не возвращаются. Если бы я его не оттолкнула, это значило бы «да». «Да» не только тому запретному, что могло бы случиться с нами вслед за поцелуем, но и всей Джародовой авантюре. Я не могу. Я Паркер, я рождена и воспитана для другой жизни. К той, которую он мне предложил, я не готова.

Я её… недостойна?

Мысли путались, в глазах резало, как будто в них швырнули песком — ночь без сна, наконец, напомнила о себе. Следовало привести себя в порядок, чтобы ехать в Центр. Но, представив его запахи, звуки и лица, я испытала такое омерзение, что позвонила Сидни и сказалась больной.

— Тебе что-нибудь нужно? — поинтересовался он сочувственно-укоризненным тоном.

Плевать я хотела на его осуждение и на его сочувствие. Пусть думает обо мне, что ему заблагорассудится!

— Мне нужно только одно: чтобы меня оставили в покое хотя бы на один день!

— Выздоравливай, Паркер! — вздохнул Сидни и отключился.

Я заказала еды в ближайшем ресторане. Приняла душ, пока не привезли мой заказ. Через силу поела, чтобы унять дурноту. Всё казалось безвкусным, как мокрая бумага. Легла в постель, но уснуть не смогла. Спустилась в холодную гостиную. Включила телевизор, устроилась на диване, закутавшись в плед… Провались он, этот Джарод, с его заботливыми руками и с его губами, говорящими и делающими то, чего нельзя! Встала, взяла стакан и запечатанную бутылку, открыла. Всего несколько глотков, и мне станет тепло и спокойно! Ещё несколько, и покажется, что в жизни есть устойчивость и смысл. Но, господи, я же умру от стыда, когда…

И тут раздался звонок в дверь. Всё ясно, «любящий» братец пришёл «проведать» больную сестру. Отпила виски из горлышка, чтобы пахло алкоголем. Лучше пусть убедится, что у меня похмелье, чем станет задавать опасные вопросы.

— Как самочувствие, сестрёнка?

Гаденько подмигивая, Лайл оттеснил меня с порога, вынуждая впустить его в дом.

— Разве я приглашала тебя зайти?

— Увы, мисс Паркер забыли научить хорошим манерам! — ухмыльнулся он. — Но я ещё не потерял надежды исправить это упущение.

Подонок, как всегда, источал самодовольство и запах дорогого парфюма. Мне захотелось его ударить. Видимо, это отразилось в моих глазах — он ужом проскользнул в комнату и сел в кресло подальше от меня. Я опустилась в другое кресло, чтобы не стоять перед ним.

— Почему ты не предлагаешь мне выпить? Я знаю, в твоём доме всегда есть напитки для взрослых.

— Жду, когда ты уйдёшь.

— Паркер, ты опять меня огорчаешь. Хорошо, я сам о себе позабочусь. Где у тебя стаканы? Я вижу только один.

Не дождавшись ответа, Лайл ушёл на кухню. Что ему нужно? Что-то заподозрил? Обычно он у меня не задерживается! Через пятнадцать секунд он вернулся со стаканом и пакетом льда. Налил виски себе и мне.

— Знаешь, за что я собираюсь выпить, сестрёнка? За мой успех! На сегодняшнем совещании в Башне наш отец… ну-ну, не надо так кривиться, привыкай! Лично я очень рад, что моим отцом оказался мистер Рейнс. В его руках всегда была настоящая власть, и он знает, чего хочет. В отличие от мистера Паркера, растяпы, державшего в руках свитки, но не сумевшего ими воспользоваться. Да, так вот! На сегодняшнем совещании наш отец сказал, что я прекрасно справляюсь со своими обязанностями, и он собирается расширить мои функции в руководстве Центра. Думаю, что совсем скоро я получу их все.

— Твоим будущим подчинённым здорово повезло!

— Напрасно иронизируешь! Смотри: я жил в нищете и в грязи, в меня вбивали мысль о том, что я ничтожество, и только там моё место. И кто я, и где я теперь? Ты была любимая папина дочка, у тебя было всё, тебя ожидали блестящие перспективы. И что от этого осталось? Ты неудачница и алкоголичка, у тебя нет перспектив, и тебя самой скоро не будет.

Лайл помолчал, допивая виски.

— Обещаю, я скажу проникновенную речь на твоих похоронах. Но у тебя есть шанс их избежать… в ближайшие пару лет, по крайней мере. Если ты станешь вести себя так, как надлежит хорошей сестре и дочери. Тогда, может быть, я замолвлю за тебя словечко перед Триумвиратом! Тебе понятно, Паркер?

Он снова подмигнул мне, и у меня потемнело в глазах от ярости.

— Пошёл вон, ублюдок! — крикнула я и выплеснула в него своё виски.

Удовольствие смотреть на его перекошенную рожу было недолгим, но острым.

— Не думай, что я это забуду, — выплюнул он, вытряхивая из-за воротника кубик льда. — И за это ты тоже ответишь… сестрёнка.

Захлопнув за ним дверь, я прислонилась к ней спиной и стояла так несколько минут, без чувств и без мыслей. Потом взяла бутылку и хлебнула из неё. Ещё и ещё… А потом, наконец, уснула на диване в гостиной и проспала остаток дня.

Уже совсем темно, но я не зажигаю свет. В темноте не так болит голова. Чувствую себя совершенно разбитой! Организм вопит: забудь об алкоголе! Если не хочешь дать братцу возможность сказать «проникновенную речь» на твоих похоронах. С душераздирающей отчётливостью я вдруг понимаю, что не Лайл приходил ко мне днём — ко мне приходило моё будущее. И есть только одна возможность такого будущего избежать!

Близко к ней больше не подойду, лишь бы она вернулась! Что на меня нашло вчера? Я собирался предложить ей побег, только побег, а не самого себя в придачу. Тоже мне, герой-любовник. Даже если допустить, что я ей нравлюсь… она так охотно откликнулась на мой поцелуй, что это не выглядит столь уж невероятным… даже если я ей нравлюсь — сколько времени должно пройти, прежде чем она научится мне доверять, захочет подпустить меня ближе? Да и захочет ли когда-нибудь? Что, если ни о каком «нравлюсь» речь не идёт, и это был просто порыв, жест отчаяния и одиночества, которого она тут же устыдилась?