— Так ведь упаковки гибкие. Это намек на плавность и мягкость линий…

— Ну, допустим. А почему мизинчик этой невидимой особы украшает бриллиант размером с маленькую тыкву? Это на что намекает?

Полин чарующе улыбнулась и сложила ладони перед грудью, словно моля о пощаде.

— Когда я еще училась искусству дизайна, у меня был замечательный педагог. Он говорил: «Если реклама — двигатель торговли, то женщина — двигатель рекламы. Поместите красивую женщину рядом с любым продаваемым товаром — от роскошного автомобиля до отбойного молотка, — и этот товар будет продаваться куда лучше и быстрее».

Николас посмотрел на Полин поверх низко сидящих очков. Так всегда смотрели добрые дядюшки (в первую очередь Санта-Клаус) из детских фильмов-сказок: в таком взгляде ощущалась снисходительная ирония.

— Вы понимаете, Полин, у меня довольно специфический товар. Красивая женщина в ванне воспринимается почти как порнография, красивая женщина на унитазе — как издевательство над всем святым, что еще осталось в этом мире. Обложки надо будет продумать особо.

— Разумеется. Можно вообще пойти по пути примитивизма: никаких картинок, только крупный текст.

Николас сложил буклеты в стопку и побарабанил по ней пальцами:

— Примитивизм я тоже не приветствую… В последнее время мы, к сожалению, стали терять рынок. Понимаете? В марте должна пройти грандиозная выставка-ярмарка, куда мы потащим все наше оборудование. И буклеты у нас должны быть броскими, запоминающимися. Чтобы их разобрали. А потом пусть хоть отдают детям вырезать картинки, главное… они должны привлечь внимание. Я еще раз прогляжу образцы, не возражаете?

Помотав головой, Полин со злостью подумала, что Сол (которого Николас и не думал вспоминать) мог бы хоть слово проронить: что-нибудь про игру света и цвета. Куда только делось все его красноречие? Во время новой паузы она решила изучить убранство кабинета. Рядом с огромным монитором обнаружилась небольшая фотография в рамке: хорошенький белобрысый юноша красовался на фоне бледно-зеленых холмов и низкого облачного неба. «Его сын? — недоверчиво подумала Полин. — Но ведь совсем не похож. Ни единой общей черточки. А физиономия этого мальчика определенно мне знакома. Где же я могла его видеть? Нет… Не вспомню».

Переговоры завершились несколько скомкано. Николас, наконец определившийся, со своими требованиями, неожиданно резко закруглил размеренную беседу, вызвал секретаршу и попросил выделить для Полин рабочее место рядом с его кабинетом. Сошлись на том, что Полин будет приезжать раз или два в неделю, привозить предварительные варианты уже сверстанных полос, а затем дорабатывать их прямо здесь — по его указаниям. Она поднялась, растерянно улыбнулась и позволила Николасу любезно с собой распроститься. Полин выходила из кабинета, отчего-то чувствуя себя расстроенной: то ли причина заключалась в том, что при их разговоре присутствовал абсолютно лишний Сол (действительно, не стоило его сюда тащить), то ли она втайне надеялась на более теплое и развернутое прощание, сулящее определенные перспективы. А может, ее смутила фотография на столе. Или то, что ее с первого взгляда не оценили по достоинству. Как бы то ни было, к лифту она шла, мрачно глядя себе под ноги. Сол смотрел на нее удивленно.

— Что тебя так разозлило, Полли?

— Ничего. Просто я подвержена внезапным перепадам настроения. Переняла эту отвратительную манеру у моей Кати. Почему ты молчал? Рта не раскрыл?

— Меня ни о чем не спрашивали. Меня, если помнишь, вообще не звали.

— Ладно, проехали… А ты не знаешь, чей портрет стоит у Николаса на столе?

— Знаю. Его сына. Я ведь в свое время через него и вышел на Николаса.

— Каким образом?

— Это была многоходовая комбинация… Есть у меня знакомый парень — тоже фотограф, совсем молоденький, но очень талантливый. Предпочитает, как он сам говорит, «делать искусство». Он однажды сообщил, что получил через хорошего приятеля, предложение поработать на одну сантехническую компанию, но ему страшно не хочется. А мне всегда хочется. Подзаработать. Я сказал, что готов перехватить предложение, и тогда он связал меня с этим приятелем — ну, сыном Николаса, — а тот и дал мне координаты своего папаши.

— А Николас женат?

— Вроде бы нет.

Вот и славно, резюмировала Полин, немного повеселев. В конце концов, несколько холодный прием ничего не значит. Она умна, привлекательна, остроумна — ну что ей стоит произвести впечатление на этого старого моржа? Они теперь будут видеться регулярно, следовательно, все в ее руках. По дороге домой Полин напряженно размышляла, почему общение с дюреровским персонажем вызвало столь внезапные перепады настроения и желание активизироваться. Вывод оказался бесспорным: ее совершенно неожиданно, стремительно «зацепило». И дело, конечно, не только в его потрясающе вырезанной верхней губе… Хотя и в ней тоже.

Половину субботы, Кати таскалась за Полин по всей квартире и ныла, жалуясь на необъективность учителя физики, предательство мальчика, успевшего за лето полюбить другую, и собственные прыщи. Если первые две проблемы разрешить было невозможно, то к третьей Полин приступила довольно энергично.

— Говорить, что прыщи нисколько не портят твою хорошенькую мордочку, бесполезно, да? И что они сами пройдут в свое время, тоже бесполезно?

— Мама!

— Ну, хорошо. Завтра я куплю тебе набор аксессуаров для истребления этой гадости. Специальный лосьон и еще такие липкие ленточки, чтобы очищать носик. А ты, Кати, лучше измени прическу. Не убирай волосы с лица, наоборот: прикрой ими лоб. Спусти пряди вдоль щек… Вот так. Снизу можно подвить феном, а сбоку приколоть бантик. Посмотри, как здорово получилось! Полное сокрытие недостатков плюс новый стиль. Я бы назвала его «Ретро-65». В то время, насколько я знаю, все носили примерно такие прически. А стиль ретро, моя дорогая, не просто оригинален: он всегда актуален.

Кати просияла и умчалась любоваться на себя в зеркало. Через, несколько минут она вернулась уже в совершенно ином расположении духа с телепрограммой в руках.

— О, мама! Классно. Сегодня начинают повторять сериал «Мэддингтон-колледж». Я его обожаю. Там всякие ведьмы, вампиры, черти… Так смешно.

— Бог мой, Кати, что же в этих ужасах, смешного?

— Это совсем не ужасы, а комедия. И очень многое похоже на то, что происходит в нашей школе. Я посмотрю?

— На здоровье, детка, если тебя веселят ведьмы с вампирами. Ты не будешь потом бояться засыпать в темноте?

Скривив рот, Кати окатила Полин молчаливым презрением и отправилась смотреть телевизор. Проходя вскоре мимо ее комнаты, Полин мельком бросила взгляд на экран и в изумлении остановилась.

— Кто это, Кати?

— Вампир Отто. Он у них главный. Мама, не уходи, сейчас будет самая смешная сцена, я ее помню.

Полин присела на край кровати — и досмотрела серию до конца, искренне хохоча вместе с Кати в особо комичные моменты. Когда пошли титры, она подошла поближе к телевизору: напротив резво прокатившегося по экрану имени Отто Полин успела разглядеть фамилию Андерсон.

— Ну, точно, — пробормотала она, — это он, мальчишка с портрета. Наверное, я раньше уже видела отрывки этого сериала… Кати, знаешь, с кем я сейчас сотрудничаю? С папочкой твоего Отто.

Кати взвизгнула от восторга:

— Мама, умоляю, попроси его автограф.

— Чей? Папочкин?

— Отто! Наши девочки умрут от зависти, если я покажу им автограф самого Отто.

— Я не обещаю, но при случае поинтересуюсь, возможно, ли это. Потерпи.

Как, однако, вовремя Кати решила посмотреть телевизор, заметила про себя Полин, — все сложилось так удачно, словно по заказу. Теперь при первом же удобном случае она может направить сугубо официальный разговор по другим рельсам: осыпать Николаса комплиментами в адрес сына, поговорить о детях вообще и потихоньку перейти к приятной беседе в интимных тонах. И это только в качестве первого шага.

Со времени их знакомства прошло уже четыре дня, и Полин, постоянно подвергавшая детальному разбору собственный эмоциональный настрой, была вынуждена признать, что не может отвлечься от мыслей о Николасе, более чем на десять минут. Это немного пугало, но зато и тонизировало, — такого с Полин не происходило лет пять. Да, именно пять лет назад она с первого взгляда влюбилась в очередного заказчика: обворожительного весельчака. Он болтал с ней часами, рассказывал анекдоты, хохотал, но этим и ограничивался, а Полин никак не решалась первой предпринять радикальные шаги.