Атамана Корнилу Яковлева спасло то, что Степану Разину он доводился крестным отцом, а Дон от междоусобной резни уберегся тем, что Разину здесь вскоре стало тесно, да и говорили с ним, не склоняя голов и не становясь на колени, и отправился он опять на Волгу. И на Дону сразу стало легче и чище, ибо с Разиным ушли все недавно пришлые, злые и голодные.

Разин со своими людьми и приставшими к нему толпищами сирых и убогих захватил все нижнее течение Волги и поднялся до Симбирска (в будущем — родины В. И. Ленина). Но под Симбирском Барятинский с Милославским его разбили, и он, раненый, бежал на Дон, в Кагальницкий городок.

Дон снова вздрогнул и на зиму примолк. Азовский ага открыто обвинял донскую верхушку в потворстве Степану Разину, говорил русскому посланнику Петру Быкову, бывшему в Азове с грамотой, что старшина Родион Осипов и атаман Корнила Яковлев «первые великому государю изменники, и его, вора, изменника Стеньку Разина, отпускали на воровство они. А как де его, вора. Великого государя ратные люди под Симбирском побили, и он де, видя свое бессилие, побежал на Дон, в Кагальник, и из Кагальника де в Черкасской к атаману к Корниле Яковлеву и, напився пьян, валялся в шубе соболье, а их де, Корнила и Родиона, в то время дарил, Корнилу дал шубу рысью, а Родиону котел серебреной, и они де, подчивав его, вора, отпустили из Черкасского в Кагальник на своей лошади; а если б де они государю были верные слуги, и они б его, вора, в то время у себя задержали и к великому государю о том писали, и его, вора, к Москве послали».

Ясно, что донская верхушка в смутное для Дона время служила «и нашим и вашим». Пока Разин в силе был, о Москве на Дону словно забывали. Ни единой весточки не слали. Будущий атаман и покоритель Азова Фрол Минаев открыто с Разиным на Волгу уходил. Другие поосмотрительнее были, а когда Разин с Дону ушел, и вовсе осмелели. Разин еще на Волге промышлял, а с Дона уже послали в Москву станицу, как ни в чем не бывало, жалования просить. Станицу эту повязали русские и отправили в Архангельск. Потом, когда Разин уже в Кагальницком городке скрывался, поехал в Москву сам Родион Осипович Калуженин «бить челом ему, великому государю, Донского Войска от всех старшин в винах своих, что Донского Войска многие люди пристали к воровству вора и изменника Стеньки Разина и многое кровопролитие учинили».

В Москве согласились, что «то все учинилось вашим нерадением, хотя вашей измены и не было в том деле…», обещали жалование слать по-прежнему, только Разина схватите и в Москву пришлите, а прочим разбойникам учините указ «по войсковому праву».

Корнила Яковлев собрал отряд, осадил Разина в Кагальницком городке и захватил, после чего в Москву отвез. Там Разина 6 июня 1671 года казнили.

Царь смилостивился, прежнюю станицу из Архангельска вернул и пожаловал. А 24 августа того же года явились в Черкасск из Москвы Корнила Яковлев, Родион Осипов, а с ними стольник и полковник Григорий Касагов и дьяк Андрей Богданов. Привезли они царское жалование деньгами и хлебом. А Касагов объявил царскую волю, чтоб присягнули атаманы и казаки на верность службы.

Казаки уперлись: «Мы рады служить государю без крестного целования, и нам присягать не для чего». И упирались так четыре дня. Потом все же положили присягнуть, а кто не присягнет, того казнить, а имущество грабить.

Как уж их на это уговорили, и кто конкретно уговаривал, надо бы целое расследование проводить…

Совсем недавно голландец Ян Стрейс о них записал: «Донские казаки — те, которые живут на знаменитой реке Танаис, или Дон, и находятся под властью великого царя. Это скорее добровольное, чем вынужденное подчинение, отчего они пользуются особыми замечательными правами, живут по своим законам и находятся под управлением головы или начальника, которого сами выбирают. Они пользуются такой большой свободой, что когда к ним переходят холопы бояр или знатных людей, то владельцы не имеют на них дальнейших прав».

А сейчас что? «Главные статьи присяги, — писал В. Сухоруков, — заключались в том, чтобы старшинам и казакам все открывшиеся на Дону возмущения и тайные заговоры противу государя и отечества в то ж время укрощать, главных заговорщиков присылать в Москву, а их последователей по войсковому праву казнить смертию; естьли же кто из них в нарешение этой присяги, изменяя государю и отечеству, начнет ссылаться с неприятелем своего отечества, или с поляками, немцами или татарами, с таковыми предателями, не щадя жизни своей, сражаться; самим к таковым злоумышленникам не приставать и даже не помышлять о том, с калмыками дальнейших сношений не иметь. Кроме увещеваний служить государю с казаками вместе; скопом и заговором ни на кого не приходить, никого не грабить и не убивать и во всех делах ни на кого ложно не показывать. На здравие государя и всей царской фамилии не посягать и, кроме его, великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всея Руси самодержца, другого государя, польского, литовского, немецкого и из других земель царей и королей или принцев иноземных и российских на царство всероссийское не призывать и не желать; а ежели услышат или узнают на государя и всю его царскую фамилию скоп или заговор, или другой какой умысел, возникший у россиян или у иноземцев, и с такими злоумышленниками, не щадя жизни своея, биться».

Присягали на площади у соборной церкви в присутствии Касагова и Богданова. Всех присягнувших они переписали в книгу, присланную из Посольского приказа, «другая книга оставлена была ими в Войске для вписывания в оную имен тех казаков, кои впредь придут служить в Войско, и всем тем, кои родятся на Дону и достигнут совершенного возраста».

В ноябре Касагов и Богданов вернулись в Москву, привезли с собой крестоцеловальную книгу и обо всем подробно отчитались.

Что касается Азова и выходов в Азовское море, то в смутном 1670 году, когда Разин шел вверх по Волге, казаки, оставшиеся на Дону, на царский запрет наплевали и на 30 или 40 стругах в море все же вышли. Русский посланник в Крыму им написал, чтоб немедленно на Дон вернулись и мира между царем, ханом и султаном не нарушали. Казаки ответили: «В дела государей мы не вмешиваемся, но ищем, где бы получить более прибытку». И поплыли дальше.

Считается, что сообщество, которому становится тесно и трудно прокормиться на занимаемой территории, последовательно пробует три пути разрешения проблемы. Во-первых, оно пытается расширить контролируемый ареал; во-вторых, пытается регулировать численность населения; в-третьих, пытается провести технологическую революцию.

Сейчас перед нами явная попытка расширить ареал, взять под свой контроль не только Черное море, но и Каспийское. Близится время второго этапа, когда казаки вынуждены будут контролировать и ограничивать свою численность.

Лет через пятьдесят они согласятся выдавать бегущих на Дон. О попытках как-то по-другому наладить хозяйство пока и речи нет. Пройдет тридцать лет, но по-прежнему будут убивать тех, кто попытается пахать землю. А вот когда доживут до осознания, что землю донскую можно и нужно распахивать, опять прекратят выдачу с Дона беглых, но и в сообщество их не примут, заставят на себя работать. Но все это еще не скоро. Пока мы видим первый признак того, что казакам на Дону стало тесно. Много еще времени пройдет. А пока…

После поражения движения Разина некоторые обстоятельства благоприятственно для донцов изменились. Турки погромили поляков, и поляки просили русского царя о союзе, а донцов чтобы царь морем послал на турок и татар.

В апреле 1672 года русские послали в Константинополь дьяка Василия Даудова отговаривать турок от войны с поляками, а донцам отписали проводить Даудова в Азов и сразу же открыть военные действия против Азова и Крыма.

В первых числах июля казаки размирились с азовцами и выступили под каланчи. Теперь они не могли подступить к Азову одновременно Доном и степью, каланчи мешали, и бои за Азов надолго превратились в бои за каланчинские башни. На сей раз они осадили башню, стоящую на правом берегу Дона, и ее, как сказано в донесении, «сбили до подошвы». То есть, остался от башни один фундамент. Такое возможно лишь при одном условии — внутри башни сдетонировали боеприпасы.