— Ты признаешь, что я права?

Адам ответил невеселой улыбкой.

— Не совсем так. ФицСимон прикрывает свою заурядность раздражительностью и верой в то, что он всегда прав. Он хороший и исполнительный солдат. Но не способен нормально воспринимать подобную неожиданность, как женщину, отдающую приказы. Да еще в вопросах взаимного обмена заложниками с валлийскими бандитами.

— Адам, другого выхода не было. К тому времени, когда ты приехал бы...

— Я же не сказал, что согласен с ним. Но ты могла бы вести себя более тактично. Хотя не уверен, что это вообще тебе свойственно. Но в отношении твоих приказов, стоит заметить, ты действовала правильно. Я сам поступил бы точно так же. И вообще никакого вреда пока нет, разве что Родри оказался на свободе раньше, чем я предполагал. Кстати, я по-прежнему мало знаю о нем, чтобы сказать наверняка, какими будут его дальнейшие шаги. — Адам стащил с себя разорванную накидку, бросил в сторону и застыл в ожидании, когда Хельвен поможет снять кольчугу.

Не прошло и дня с тех пор, как она собирала его в дорогу, помогая облачаться в защитные доспехи. И вот уже сияющие очищенные стальные звенья перепачканы грязью и запекшейся кровью, просочившейся сквозь накидку. Кроме того, па левом боку виднелась полоса, образованная смятыми изуродованными заклепками. Не трудно догадаться, как близко сам Адам был от смертельной опасности. Хельвен посмотрела на выброшенную, безнадежно испорченную накидку, руки вдруг похолодели, так что даже удержать кольчугу оказалось не под силу. Тяжелая металлическая рубашка выскользнула и упала на тростниковую подстилку у ног Хельвен. Женщина торопливо сглотнула, пытаясь перебороть подступившую тошноту.

Адам стоял к ней спиной, снимая стеганную куртку и рубаху. Когда он повернулся и уселся на постель, ослабевшая Хельвен не могла отвести взгляда от лилового кровоподтека, протянувшегося именно там, где были повреждены кольчуга и накидка. Адам нагнулся, чтобы развязать подвязки, кровавая отметина стала не видна. Хельвен смотрела на склоненную голову мужа, чувствуя, как сердце колотится от испуга.

В Виндзоре суд-поединок казался формальным и театрализованным действом, на котором Адам и Варэн исполняли роли в чудовищном фарсе лицедеев. Спектакль, конечно, был нешуточным сражением, но Хельвен он казался лишь наполовину настоящим. Даже себя она воспринимала как еще одного фигляра, наблюдающего за представлением, спрятавшись за затемненным стеклом. За два прошедших месяца впечатления от фарса изгладились по мере того, как жизнь с Адамом научила Хельвен различать незнакомые грани и оттенки, скрытые за внешним фасадом. Научиться этому было сравнительно легко, ведь она всегда понимала, как отражается на ситуации ее собственное поведение. Сейчас же, видя пробитую кольчугу мужа и кровоподтеки на его теле немного выше свежего розового шрама, заработанного в бою с Варэном, Хельвен вдруг почувствовала, как темное стекло исчезло, с суровой правдой перед ней открылась истина: вся жизнь хозяина приграничного поместья ежедневно, если не ежечасно, проходит по узкой тропинке между жизнью и смертью.

Адам поднял на нее удивленный взгляд.

— Ты уже... — но оборвал фразу. Лицо Хельвен было таким бледным, что кожа казалась прозрачной. Мелькнула мысль, что она вот-вот потеряет сознание. — Хельвен? — Адам буквально вскочил с кровати, но не успел сделать и шага, как Хельвен стремительно подбежала к нему, одной рукой крепко обхватила его за шею, почти повиснув на нем, и прижалась губами к его рту. Ее губы не просто предлагали себя, они неистово требовали ответа. Адам ощутил солоноватый вкус слез, почувствовал, как тело жены сотрясает дрожь. Свободной рукой она стала ласкать его уже совсем интимными движениями, возбуждая огонь страсти. Адам прервал поцелуй, хватая ртом воздух, словно тонущий человек. Он поспешно перехватил ее руку и отвел в сторону от своего тела, боясь, что вот-вот утратит над собой контроль и потащит ее в постель, чтобы сделать то, чего она откровенно добивается.

— Нет, Хельвен. Сейчас не надо, — сказал Адам тихим, но хриплым голосом. — Не буду отрицать, я хочу тебя. Однако лучше не делать это в такой спешке, после я буду сожалеть об этом. Если ты просто хочешь выплеснуть злость и отчаяние из-за дедушки, лучше сделать это по-другому. Пойди ударь кулаком по стене или забей свинью, сядь на лошадь и проскачи верхом по полям, только не тащи свое настроение в нашу постель. Видит Бог, это место у нас и так повидало немало мучений и страданий.

Хельвен покачала головой, пожирая его глазами.

— Ты меня не понял, Адам. Дело вовсе не в том, что я боюсь потерять своего деда. Просто я...

Рядом послышался сдержанный кашель и сразу же в комнату вошел Остин, держа под мышкой несколько листов пергамента. Перья и рожок с чернилами он держал в руках. Из-за плеча парня выглядывала служанка, приготовившая еду и вино.

Адам мягко отстранил Хельвен.

— Спасибо, Остин. Положи все это и можешь быть свободен.

Пока оруженосец выполнял приказание, а служанка ставила поднос, Адам снял поножи и наголенники, готовясь совершить омовение в ванне.

Остин поклонился и ушел, отпустили и служанку. Хельвен подняла кувшин, чтобы налить Адаму чашу вина с пряностями. Рука, державшая резную рукоятку сосуда, подрагивала.

Тем временем Адам отложил мочалку, поставил подальше блюдце с мылом и промолвил с неожиданной спокойной решимостью:

— Хельвен, сходи к моему сундучку и принеси шкатулку, которая лежит на самом дне.

Хельвен вручила ему кубок с вином, окинув мужа любопытным взглядом, и отправилась выполнять просьбу. Шкатулка оказалась под летней накидкой Адама и легкими льняными туниками. Это была маленькая, изысканно изготовленная из кедровой древесины, коробочка. Поверхность была украшена медными пластинками, покрытыми эмалью с изображениями знаков зодиака. Странно было видеть подобный предмет среди вещей воина.

— Я привык считать, что она принадлежала моей матери, — бросил Адам, настороженно поглядывая на жену из-под опущенных век. — Один из братьев матери привез ее с Востока среди множества прочих диковин. Я давно хотел подарить тебе эту штучку, но как-то забывал. Украшения теперь твои. Это были личные драгоценности моей матери, они не учитывались при передаче титулов и владений по наследству. — Адам смущенно пожал плечами. — Их не так уж много. Ее первый муж явно не видел смысла обвешивать женщину безделушками, когда деньгами можно распорядиться с большей пользой. Ну а мой родной отец — ты про него все знаешь.

Хельвен присела на постель и, бросив взгляд на Адама, подняла крышку шкатулки. Внутри, посверкивая, лежала небольшая кучка драгоценностей. Две пары сережек в византийском стиле, возможно, подаренные тем же братом, который привез шкатулку, ожерелье из эмалированных бронзовых звеньев и кошелечек с застежкой из эмали «клуазоне». Кроме того, Хельвен обнаружила в шкатулке ирландский браслет из витого золота, скромную серебряную застежку для накидки и несколько изящных позолоченных пряжек для обуви. Она сдержанно поблагодарила мужа за подарок, размышляя, почему он решил именно теперь передать ей эти предметы. Может, это просто подачка для ублажения ее гордости? Или нечто вроде сладкого утешения обиженному ребенку?

Адам вышел из ванны, вытерся и надел ночную рубашку. Затем он присел возле Хельвен.

— Ты еще не открыла выдвижной ящичек у самого донышка, — он указал на медную полоску возле основания шкатулки. Прищурив глаза, Хельвен всмотрелась в шкатулку и обнаружила, что показавшиеся простыми элементами украшения шишечки имели особое предназначение. Она нажала на одну из шишечек, и ящичек легко выдвинулся наружу. Хельвен даже охнула от удивления и взяла в руки лежавшую внутри брошь.

— Твой дед велел отдать ее тебе, когда я сочту это удобным. — Адам внимательно следил за реакцией жены.

Она засмотрелась на изысканный предмет.

— Так тебе это дал дедушка? Брошку в виде волка? — Хельвен встретилась взглядом с мужем.