Мы в заточении из-за тебя!

Феррус сжал кулаки и стиснул зубы.

— Заткнитесь! — прошипел он. Его ярость кипела, и он резко развернулся, выставив перед собой Сокрушитель Наковален.

Мертвые должны оставаться мертвыми…

Такое унижение только подтверждало слабость плоти и ее возможное разложение. Тот факт, что это был вид его собственной смерти никак не повлиял на Горгона. Раньше он сдерживался, позволял своему рассудку останавливать руку. Теперь он сотрет каждый жалкий череп в костяную пыль и воспоминание.

В темноте мелькнула серебряная полоса, свет бойни заструился по ней, как охлажденная кровь…

Первый удар Ферруса так и не последовал.

Его позвоночник охватила адская боль, почти скрутив хребет вдвое. Пластины брони затрещали от внезапных и сильных конвульсий примарха, расколовшись, как горячий металл, который слишком быстро остудили. Вены Горгона наполнила боль, которая убила бы сотню более слабых людей, и она почти сокрушила его. Феррус согнулся, опустившись на одно колено. Выплевывая мокроту и кровь, он гневно заревел и поборол яд. Прозрачное серебро чудесным образом охладило, но не очистило пылающую рану, и примарх выпрямился. Одной рукой Феррус сжал кисть другой. Та пульсировала под пальцами из живого металла, говоря о том, что он ранен. Хуже того, он ослабел. Сокрушитель Наковален куда-то подевался, выскользнув из онемевшей хватки и с лязгом упав на землю.

Он осторожно поднял руку, словно вглядываясь под доспех и ожидая увидеть признаки гангрены. Две раны, глубокие и широкие, как от ударов ножа, пронизывали его металлическую кожу. Раны пузырились ядом, и Феррус недоверчиво смотрел, как живой металл разрушается у него на глазах. Словно ужаленный, он отдернул другую руку, опасаясь, что яд перекинется на нее. Под стекающим серебром обнажилась обожженная и покрытая волдырями кожа, и в ней родилось воспоминание…

Стоит у края лавовой бездны, над ним зверь.

Дышащий холодом и серой.

Руки ободраны и кровоточат, но достаточно крепки, чтобы ломать наковальни.

Зверь слабеет. Битва между ними не прошла даром.

Расплавленное серебро на его боках отражало свет магмы и мерцало маревом.

Такое великолепное существо.

Он все равно убьет его, вне всякого сомнения его превосходство доказано.

Я сильнее.

Клыки обнажены, яростная песнь на его устах.

Он докажет это.

Он найдет способ пробить его сверхъестественную плоть и убить существо.

Лава манила. Его кузница.

Здесь творилось и уничтожалось оружие.

Я докажу, что сильнее.

Я должен, иначе что он сделает со мной?

Воспоминание исчезло, смутное и расплывчатое. Миф и действительность сплели один рассказ, который заставил его задуматься над истиной собственного происхождения. Отвлечение было мимолетным. Необходимость выжить и его инстинкты воина взяли вверх. Вместо поисков Сокрушителя Наковален Феррус сорвал с пояса спату, широкий, остро наточенный и смертельный клинок. Его раненная рука, онемевшая от смертельного яда, безвольно висела. Феррус взял меч в левую руку, приспособив стойку и хватку, прежде чем сделать разрез на кисти, чтобы выпустить яд. По раненной руке заструилась жгучая желтая жидкость, похожая на кислоту, стекая с окровавленных пальцев. Боль уменьшилась, как и гомон в его черепе, по которому словно стучала дюжина кулаков.

Мою голову будто сносят с плеч…

Игнорируя повторяемые сотни раз его собственным голосом предсмертные хрипы, Феррус внимательно следил за тенями. Он быстро повернулся на серебряный проблеск в периферийном зрении, который вспыхнул со скоростью предупредительного маячка.

Сверхъестественные рефлексы спасли его от очередной раны. Он нанес удар, но тварь была невероятно быстрой и ускользнула от разъяренного примарха.

Змееподобная, но не похожая ни на одну из змей, с которыми встречался Феррус. Серебряная чешуя напоминала зверя, с которым он сражался давным-давно. Тогда звезды были всего лишь кусочками гранита в темном небе, и была только Медуза и бесконечная арктическая ночь. Скрытый тенью, образ твари был мимолетным, но знакомым.

Возможно, мы встречались раньше…

Шорох хвоста заставил Горгона повернуться, и он снова ударил, но рассек только воздух. Он замедлился. Несмотря на удаление яда, жжение от раны поднималась к плечу и шее. Фантомная боль, которую он ощущал вокруг горла с момента прибытия в пустыню, нестерпимо пылала.

В действительности или воображаемо эта тварь смогла ранить его. Извлеченная из какой-то бездны Старой Ночи она подтвердила в этом подземелье желание убить его. Тюремщики Ферруса знали его прошлое, его изначальные страхи и желания, и изводили его видениями воображаемого будущего. Они дергали ниточки неосуществленной судьбы и смотрели, как колебания сказываются на поведении примарха.

Феррус знал, что не может сдаться.

Безумие начало сказываться на его чувствах, так как яд змея сделал свою работу.

Держись.

Слово было его символом надежды. Утратит его и будет выброшен в бесконечное море хаоса.

Шипение живого металла, стекающего с его руки на землю расплавленными каплями, заставило примарха повернуться. Он встряхнул головой, чтобы избавиться от мглы, грозящей на краю зрения.

Василиск, химера, гидра, у таких демонов было много имен и форм. Эта тварь не была ни одним из них. Но она была могучей. Иначе не разрушила бы то, что считалось нетленным.

Неужели нет ничего нетленного?

Кем были инеистые гиганты и ледяные драконы в сравнении с этой тварью?

Феррус отбросил недостойные мысли, осознав, что их навязывали ему. Неистовое ядро, кипящее под его холодной наружностью, начало изливаться. Он крепче сжал спату, и намотанные на рукоятку кожаные ремни заскрипели.

Оружие было даром Вулкана, и воспоминание о брате дало ему силу.

— Я выковал его для твоей руки, Феррус, — сказал он. — Это твой меч, он не ровня Сокрушителю Наковален, но я надеюсь достойное оружие. Ты окажешь мне честь владея им.

Феррус перевернул его в руке, холодные глаза пробежались по филиграни и витиеватой инталии, инкрустированным камням и ноктюрнианской надписи. Тонкие зубья были бритвенно-острыми, металл, из которого их выковали, крепким.

Не обращая внимание на очевидную красоту оружия, Феррус сразу же увидел его потенциал меча, но решил быть грубым, вместо того, чтобы похвалить мастерство брата.

— Зачем ему нужно такое украшение? Смогу ли убивать своих врагов лучше благодаря нему? — На его лице появилась ухмылка, которой Феррус, оглядываясь назад, не гордился.

Вулкан и бровью не повел.

— Это превосходное оружие — признал он. — Когда я обнажаю меч, я хочу, чтобы мои враги знали, что они встретились с оружием короля-воина, направляемым его рукой.

— В таком случае тебе следует скорее орудовать молотом для творения, чем клинком для разрушения?

В ответ Вулкан улыбнулся, и этот жест был теплым, как жар лавы.

— Ноктюрнцы прагматичны, мой брат. Пока война необходима, я буду сражаться, но надеюсь, что однажды отложу свой меч. — Его глаза вспыхнули огнем. — До того момента я буду поддерживать свой смертоносный клинок наточенным.

Феррус кивнул и спрятал в ножны клинок, прицепив его к оружейному поясу.

— Мне может понадобиться нож, — весело сказал он, и прикоснулся серебряной рукой к бритому черепу, — когда рабы не побреют достаточно коротко.

Они засмеялись, Горгон хрипло и грубо, Дракон зычно и радушно, разделив редкий момент легкомыслия, пока крестовый поход не развел их по разным путям. До Один-Пять-Четыре Четыре.

Воспоминание о том дне исчезло в отражающем металле клинка.

Феррус назвал его Дракен в честь своего брата. Сейчас он нуждался в его остроте и был рад мечу.

Также как и в галерее мавзолея стены бойни были из полированного обсидиана. Их зеркальная чернота тянулась в бесконечность. В ней отражались головы, но в мире-двойнике они были покрыты плотью. Разорванные артерии пульсировали, извергая кровь. Она забрызгала его брови, все еще теплая и живая. Рана была свежей и пылала на шее настоящего Ферруса, который боролся с отвращением от спектакля, представленного в темном стекле. Отсеченные окровавленные головы смеялись, все до единой. Они смеялись над ним.