— Идиот!

— Слабак!

— Ненужный сын!

Это последнее оскорбление застряло в его горле. Феррус был выдающейся личностью, а на Медузе королем королей. Никто не мог сравниться с ним. Но когда появился отец и привел его к семнадцати выдающимся братьям, он понял свое место. В отличие от Вулкана, который принял свое положение охотно и смиренно, Феррус был недоволен. Разве он не ровня своим братьям? Когда встретишься со славой Гора, великолепием Сангвиния или даже упрямой твердостью Рогала Дорна, легко поверить, что некоторые сыновья будут ждать в стороне, пока несколько избранных осуществят великий план отца для галактики.

Феррус жаждал этого света для себя, хотел быть равным. Он не был тщеславным; он просто хотел быть признанным. Вся его жизнь до этого самого момента прошла в поиске силы. Он не мог поверить, что все сделанное было второстепенно. Феррус не мог поверить, что его отец вывел его из одной тени только для того, чтобы ввести в другую.

Ты будешь гордиться мной, отец. Я докажу свою значимость.

— Давай же! — заревел он, но вызов остался без ответа. Тварь прыгнет на него из теней и убьет тысячей укусов.

Бесславная смерть.

Феррус не примет ее.

Но тварь была быстрой. Примарх должен был нанести удар, а бросаясь на едва уловимые образы, он не добьется победы. Она хотела извести его, заставить ослабить защиту и открыться, чтобы потом нанести смертельную рану.

Он заметил уголком глаза неожиданное движение и проследил за ним, держа меч в оборонительной позиции — плашмя и отведенным от себя.

Было сложно удержаться от применения силы; вся его жизнь заключалась в этом.

Ярость гремела в ушах, как перезвон колоколов. Он сосредоточился, и гул уменьшился до приглушенного грохота. Тварь была близко, хотя и не выдавала своего присутствия. У Ферруса было ощущение, словно он каким-то образом был связан с ней, возможно из-за укуса и порчи ее яда. Он хотел причинить ей боль за это, сравнять счет, а затем уничтожить. Поток внутреннего гнева метнулся к границам его сознания, почти перейдя от мысли к действию.

Он вспомнил кузню и утешение, которое получал при обработке металла. Единственный бальзам для его ярости, единственная вещь, которая могла успокоить его неистовый гнев. Несмотря на него, Феррус проявил терпение, даже если иногда испытывал ощущение, что хватается за дым. В отличие от Вулкана терпение не давалось ему легко. Оно было первым уроком для всех кузнецов. При закале нельзя было торопиться, металлу нужно время, ему необходимо ждать, пока он не будет готов; как и Феррусу.

Он увидел лежащий на земле Сокрушитель Наковален, но подавил желание схватить его. Этого хотела тварь. Она ждала, что Горгон подойдет к нему.

Меча Вулкана было более чем достаточно. Он верил в мастерство брата.

Он должен был сказать ему об этом.

Феррус закрыл глаза и прислушался. Он услышал тихий и скрежещущий повтор, почти приглушенный окружающим шумом. Шипение змея.

А теперь я расставлю сети…

Не видя, он был уязвим.

Поэтому он опустил меч, позволил руке повиснуть вдоль тела.

Он прислушался, позволив сердцу успокоиться.

Какофония мертвых притихла, голос змея стал громче, и Феррус различил два слова.

Ангел…

Одна лишь мысль о словах вызывала боль, словно они несли силу вне своего буквального значения.

Экстерминатус…

Слова были скрыты в многократно повторяющемся шепоте твари, в высоте тона и модуляции, как тайная нота в идеальной симфонии виртуоза.

Они ничего не значили для него, тем не менее, он чувствовал силу их значимости, как будто слова обрели физическую форму.

— И небеса пылали его сияющей красотой… — Слова пришли к Феррусу незваными, словно принадлежали другому, у которого не было силы произнести их.

Здесь было нечто темное, какое-то зло вторглось в подземелье, с которым был связан Феррус. Он задумался над тем, понимали ли это его пленители.

Размышлять об этом не было ни времени, ни смысла.

Затаив дыхание, Феррус услышал скрип металла, который предвещал нападение твари, Доверившись инстинкту, он ждал, пока змей не оказался совсем рядом, и тогда нанес удар. Меч рассек чешуйчатую плоть.

Глаза Ферруса резко открылись, как бронированные визоры, и он снова ударил. Наградой был рев боли. Когда он выдернул Дракен из теней, его лезвие было покрыто пролитой кровью. Это была не кровь, но зловонная жидкость пурпурного цвета, прилипшая к мечу.

Он ранил тварь. Ее шепот, наполненный гневом и болью, стал громче. Скрип металлической чешуи о камни стих — чудовище отступило в темноту. Феррус несколько минут не двигался, прислушиваясь, не вернулась ли тварь. Рана в руке пульсировала зловонной энергией, а серебряный блеск почти полностью выгорел, оставив после себя окровавленную и наполненную болью конечность. Спрятав спату в ножны, примарх наклонился, и его пальцы сомкнулись вокруг рукояти Сокрушителя Наковален, словно оружие и его хозяин разыскали друг друга. Никогда его молот не ощущался таким тяжелым и громоздким.

— Плоть слаба… — пробормотал он и проклял свое бессилие усмирить силы, которые сговорились против него.

К нему вернулось воспоминание о фразе, скрытой в голосе змея.

Ангел Экстерминатус.

Также как и смысл злодеяния, которое она несла. Чье-то другое сознание вложило слова в его разум. В отличие от большей части этого кристаллического лабиринта, они не ощущались как предупреждение. Это было обещание, пророчество.

Феррус был слишком слаб, чтобы разгадать его. Его лоб покрыл лихорадочный пот, когда он, пошатываясь, преодолел последние метры бойни и двинулся туда, где его ждали новые ужасы. После исчезновения змея, висящие черепа перестали говорить и снова стали мертвыми. Ветер стих, и они также перестели вращаться, от чего стало легче избегать прикосновения к ним. Даже их черты стали менее похожими на его, а вид не таким устрашающим. Теперь Ферруса влекла единственная мысль. Как медузанская сухопутная акула он продолжал идти. Остановиться значило умереть.

Он осилил три ступеньки, прежде чем упасть, и его накрыла тьма.

Холодная аура костяного святилища была насыщена возмущенной энергией.

— Это тревожит тебя, — сказал Прорицатель.

— Оно не должно было пробить дорогу в склеп, — ответил другой.

— Осторожно, я вижу, как в твоем настроении проявляется Кхейн. Вернись на путь.

Второй пока не был готов уступить.

— Мой гнев обоснован. Ему не суждено было умереть. Не здесь. Не от этого.

Прорицатель пристально посмотрел на другого. Его взгляд был задумчивым и непостижимым.

— И все-таки его жизнь под угрозой. Ты добавил в воды судьбы достаточно крови и рано или поздно появятся акулы.

— Оно вообще не должно быть здесь.

— Костяные дороги, по которым мы странствуем, далеко не безопасны. Со времен падения, ты знаешь это. Ты так удивлен появлению чего-то злобного?

Настроение другого сменилось с гнева на меланхолию.

— Что можно сделать?

— Освободи его и смирись с неудачей.

— Мы слишком близки к этому.

Прорицатель прислонился к выступу изогнутой кости и сложил руки на коленях.

— Тогда ты должен позволить судьбе идти своей дорогой и надеяться, что он сможет победить то, что ты впустил в свою клетку.

Последовала пауза, которую Прорицатель предпочел не заполнять. Он просто наблюдал. Другой был раздражен, руководствуясь эмоциями и разрушенными амбициями. Прорицатель не нуждался в предвидении, чтобы догадаться, о чем собирался спросить его товарищ.

— Что ты видишь?

Вопрос отдавал отчаянием.

— Ничего. Все. Я вижу миллиарды вариантов будущего и возможных последствий, некоторые столь бесконечно разные, что можно провести эры разыскивая изменение и не найти его.

— Это не ответ.

— Тогда я советую задать более точный вопрос.

— Он умрет? Я проиграл?

— И да и нет.

— Ты без нужды загадочен.

— Мы сражаемся на войне судьбы. Мы двое всего лишь агенты в этом конфликте. Из-за высокомерия ты впустил Изначального Разрушителя, — другой коснулся камня души на шее при упоминании имени — по крайней мере, частицу его сущности в свою клетку и теперь оно в ловушке вместе с твоей добычей. У Хаоса есть способ затуманить путь судьбы.