И теперь он должен доказать ей, что она не ошиблась. Невероятная нежность билась в его сердце и искала выхода…

Он шел куда глаза глядят и сам не заметил, как ноги вынесли его к дому почтенной вдовы, под крышей которого спала сейчас его любимая.

Болгарские деревни, даже разоренные бушевавшей над их крышами военной бурей, все равно казались наряднее и зажиточнее родных русских сел с их серыми бревенчатыми избушками и вечной непролазной грязью. Добротные каменные дома, крытые красной черепицей, окруженные фруктовыми садами и цветами, выглядели очень приветливо.

Дом госпожи Райны почти не отличался от других, та же черепица, те же былые стены, те же виноградные лозы обвивают столбики у входа; вот разве что розовых кустов вокруг было высажено еще больше, чем у соседей…

Из-за чисто промытого оконца пристройки сквозь кружевную занавеску пробивался неяркий свет. Похоже, Мэри не спала — это в ее комнате горела свеча. Интересно было бы узнать, о чем она сейчас думает? Равнодушно пройти мимо этого дома было невозможно — все равно мысли Алексея крутились здесь, в комнатке за этой занавеской…

Алексей одним прыжком перемахнул через низкую оградку и подошел к стене дома. Сердце оглушительно стучало от волнения, словно у шестнадцатилетнего мальчика, собравшегося на первое в своей жизни любовное свидание. Заглянув за занавеску, он понял, что не ошибся — это и вправду было окно его возлюбленной.

Мэри сидела на постели, накинув на плечи, словно шаль, легкое одеяло, и задумчиво смотрела куда-то в невидимую даль. Она так погрузилась в собственные мысли, что даже не заметила Алексея, заглянувшего в ее окно.

Ему на секунду пришло в голову, что сейчас она непременно услышит, как громко стучит его сердце, и почувствует присутствие Алексея… Но ждать, что такое невероятное событие произойдет само собой, было бы глупо. Какая-то страшная сила, затмевающая сознание, тянула его к Мэри (наверное, тот самый магнетизм, о котором так много пишут философствующие приват-доценты из Петербурга), и сопротивляться этому влечению он не мог.

Он тихонечко постучал по стеклу костяшками пальцев, чтобы привлечь ее внимание. Мэри вздрогнула, вскочила и подбежала к подоконнику, вглядываясь в темноту за оконным стеклом.

— Дорогая, не пугайся, все хорошо… Прошу тебя, открой окно! — прошептал пересохшими губами Алексей. — Открой мне, дорогая! Я с ума сойду, если проведу в разлуке с тобой еще хотя бы пару минут…

Неизвестно, услышала ли она то, что Алексей говорил, но тут же потянулась к защелке, распахивая оконную раму.

— Господь милосердный! — так же тихо прошептала Мэри, боявшаяся разбудить свою хозяйку, госпожу Райну. — Неужели это ты, Алеша?

— Что за глупый вопрос? — возмутился Алексей. — Конечно же я! Я здесь, Инезилья, я здесь под окном! А кто тут еще может быть? Злые болгарские юлки? Турки, высадившиеся десантом? Или наш доблестный генерал?

— Тише! — попросила Мэри. — Ради Бога… Ты всех перебудишь. И мне будет стыдно.

— Не бойся, девочка моя, все кругом спят без задних ног. Нас никто не услышит. На всем белом свете бодрствуем сейчас только мы вдвоем — ты и я! Ты позволишь мне войти?

— Через окно?

— А что? Обходить дом, чтобы попасть к дверям, слишком долго, да к тому же они наверняка заперты. А мы с тобой сейчас так близко друг от друга, и я хочу, чтобы мы стали еще ближе!

Алексей подтянулся, шагнул на подоконник и через секунду уже стоял рядом с Мэри, прижимая ее к себе. От пышных, недавно вымытых волос Мэри шел круживший голову запах роз, и от кожи ее пахло розами, и от ткани болгарской рубахи, обтягивающей ее плечи, — здесь, в Болгарии, все пропиталось ароматом розового масла… Но Алексей никогда не думал, что сладкое благоухание южных роз может напрочь лишить человека рассудка.

Он вдыхал нежный запах девушки, словно аромат цветка, и не мог надышаться, сжимая ее все крепче и крепче. Забывшись, он даже сделал ей больно…

— Ты сошел с ума! — прошептала она.

И, наверное, была права. Да, он сошел с ума от любви, и это безумие ему нравилось.

Алексей молча уткнулся лицом в шею Мэри. Никогда и никого в своей жизни он не желал так, как желал сейчас эту юную женщину. От прикосновения его губ Мэри вздрогнула, словно поцелуи обжигали… Он медленно вынул шпильки из ее прически, любуясь, как мягкие волосы рассыпаются по плечам, потом стал целовать ее глаза, лоб, губы…

— Моя… моя, — шептал он в промежутках между торопливыми поцелуями.

— Да, — ответила Мэри, закидывая руки за его шею и слегка ероша волосы на затылке.

Как давно он мечтал об этом нежном прикосновении ее пальцев, и каким счастьем наполняла его эта скромная ласка.

Алексей точно так же, как и в момент их первой интимной встречи, подхватил Мэри на руки и понес на кровать… А ведь собирался поразить ее неспешностью и изысканностью любовной игры!

Утомленные Мэри и Алексей лежали рядом на смятой постели, отдыхая от собственного недавнего безумства. Их обнаженные тела в лунном свете отливали серебряным мерцанием, и Алексей не мог удержаться, чтобы не дотронуться до Мэри, не провести ладонью по нежным изгибам девичьей фигурки.

— А ведь ты так и не сказал мне самого главного, — вспомнила вдруг она и нахмурилась.

— Я вообще становлюсь идиотом в твоем присутствии и сам не понимаю, что говорю и чего не говорю, — отозвался Алексей. — Не ожидай от меня слишком многого, я потерял голову.

— Но каждой женщине так важно услышать, что ее любят, а мне приходится выпрашивать у тебя признание!

— Я же признаю, что превратился в полного идиота! Я люблю тебя, Мэри, я люблю, как никогда и никого не любил. Я умру, если мне придется разлучиться с тобой! И отныне я намерен повторять это тебе ежедневно, поскольку мы всегда будем вместе.

— Ну как же мы сможем всегда быть вместе? — не поняла Мэри. — Мы живем не только в разных городах, но и в разных странах; мы во всех смыслах из разных миров. И потом, ты ведь служишь в гвардии, у тебя своя жизнь, в которой приходится подчиняться чужим приказам и где для меня нет места. Скоро наше необыкновенное приключение завершится, и мы расстанемся. Может статься, навсегда…

При этих словах из ее глаз выкатились непрошеные слезинки, которым она вовсе не собиралась давать воли. Алексей тут же ласково осушил их губами.

— Я не хочу расставаться, — напомнил он. — Ведь всегда, в любой сложной ситуации можно найти простой и доступный выход. Мы, к примеру, можем пожениться и жить вместе. Представь, как это замечательно — мы каждое утро будем просыпаться в одной постели, и я буду говорить тебе о своей любви. Еще, пожалуй, и надоесть тебе успею за долгую-то жизнь…

— Твои слова надо понимать так, что ты делаешь мне предложение? — педантично уточнила Мэри.

— Именно, — кивнул Алексей. — Я надеюсь, что ты — та самая моя вторая половинка, которую каждый человек всю жизнь ищет по свету, зачастую безуспешно. Но мне повезло встретить тебя. И я абсолютно уверен, что только твое лицо я хочу видеть по утрам на соседней подушке. Это самое важное из всех любовных признаний, которые можно сделать! Такое я могу сказать только тебе. Так ты согласна выйти за меня замуж?

Алексей считал себя довольно опытным мужчиной, во всяком случае, в отношениях с женщинами, но вот предлагать руку и сердце ему пришлось впервые, и он сам понимал, что делает это в обход всех традиций. И слова с языка срываются какие-то не те.

Но умница Мэри все поняла как надо.

— Наверное, мне следовало бы сказать, что я должна как следует обдумать твое предложение, и попросить у тебя на это обдумывание время, — улыбнулась она, — много-много времени, исключительно с целью поддержать свою гордость. Но, по-моему, это было бы так глупо… Я конечно же согласна выйти за тебя замуж, дорогой мой. Это было бы таким счастьем! Но вот только…

Она замялась. Алексей ждал — неужели сейчас она найдет какой-нибудь повод, чтобы отказать ему? Я, дескать, конечно же согласна и вполне счастлива, но вот в силу обстоятельств не могу… и все такое… У барышень так принято — не отказывать сразу напрямую, а ходить вокруг да около. Сам он таких афронтов еще не получал, но от друзей был наслышан. Женское коварство было хорошо известно в офицерской среде. Но ждать отказа, сжимая ее в своих объятиях после самых нежных ласк, было невыносимо! Быть не может, чтобы теперь Мэри дала ему от ворот поворот! И всеже она молчала…