Леон опять ничего не ответил. Он не хотел продолжать бесцельный спор в сотый раз.

Эймс постучал пальцем по картинке с Императорским Дворцом, вырезанной из буклета, края которой загибались внутрь. — Я знаю, ты надеешься сам его когда-нибудь увидеть. Но раньше или позже тебе придется понять, что это фантазии, сынок. Ты родился здесь, здесь и умрешь. Империум обойдется без тебя. Даже ничего не заметит…

— Чего ты хочешь? — спросил наконец Леон.

Его отец нахмурился и отвернулся.

— Займись чем-нибудь полезным. Вылей помои в мусоросжигатель.

Леон подождал, пока он уйдет, и убрал гильзу на место. Он вернул «Инсигнум Астартес» обратно на полку, где книга лежала плашмя, находясь в безопасности, и уныло побрел выполнять данное поручение.

Он прошел по небольшому участку пыльной травы позади дома — туда, где чрево мусоросжигателя выпирало из-под земли, и ногой откинул решетку. Мысленно Леон унесся далеко, представляя, что он на Терре и гуляет по залам Императорского Дворца. Но вдруг вонь достигла его ноздрей, и видение рассеялось. Нахмурившись, юноша опорожнил помойное ведро в приемную трубу и запустил агрегат.

По привычке взглянул на Небесный Крюк. В этот час солнце отбрасывало тень от космического элеватора прямо на их дом.

В тени Леон увидел эсквайра Мендакса, который сидел на траве, скрестив ноги и положив рядом флягу с водой да матерчатый мешок. Летописец работал с пикт-экраном, водя по нему стилом. Он заметил юношу и слабо улыбнулся, жестом приглашая подойти.

Леон поставил бадью на землю и вытер руки о бока.

— Прошу прощения, эсквайр, — извинился он, подходя, — если я немного испортил воздух. Это все помои. Я как раз избавлялся от них.

Мендакс кивнул.

— Я даже не заметил. Как дела, Леон?

— Все в порядке. — Он кивнул на портативный экран. — А что вы делаете?

— Взгляни сам. — Мендакс протянул ему устройство, и Леон осторожно взял его, стараясь не касаться многочисленных клавиш и кнопок на корпусе пикт-экрана.

На дисплее был набросок городка, сделанный с холма, на котором располагался их дом. Главное место на рисунке занимала громада Небесного Крюка.

Леон ощутил мгновенный укол зависти. В искусстве рисования Мендакс на порядок превосходил его: по сравнению даже с этой незаконченной картиной собственные экзерсисы выглядели мазней или детской забавой. Он кивнул.

— Здорово!

— Возможно, это станет основой для цифровой картины, — беззаботно бросил Мендакс. — Закончу, тогда посмотрим.

Леон не ответил, и выражение лица летописца изменилось; он нахмурил брови. Спокойный, прямой взгляд мужчины, казалось, проникал прямо в душу юноши, и тому захотелось отвести глаза.

— Твой отец… — Мендакс помедлил, подыскивая нужные слова. — Похоже, он не слишком сведущ в искусстве.

Леон хмуро кивнул.

— Угу.

— Но твоя мать в нем разбиралась.

— Как вы узнали?

Мендакс улыбнулся.

— Потому что ты тоже его понимаешь, Леон. И потому, что в вашем доме сохранились ее следы. — Он вдруг остановился, обеспокоенный. — Прости. Я говорю что-то не то?

Леон покачал головой.

— Нет-нет. Вы совершенно правы. — Он вздохнул. — Хотел бы я иметь талант, как у вас, но у меня его нет.

— Я уверен, что ты талантлив в чем-нибудь другом, — предположил летописец.

— Па, похоже, так не думает.

Мендакс внимательно посмотрел на него.

— У отцов и сыновей всегда сложные отношения. Это истина, вокруг которой вращается Галактика. Вечное противостояние… Один бунтует и бросает вызов, а другой пытается сохранить прежний порядок вещей вопреки здравому смыслу.

— У нас слишком разные взгляды, — вздохнул Леон. — Он думает, что Империум игнорирует людей, живущих на периферии. Говорит мне, что все далеко и недостижимо. Я имею в виду, Терра и все такое…

— Это не совсем так, — заметил Мендакс. — Но мне кажется, эсквайру Киитеру лучше этого не слышать. — Ты думаешь, что он прав?

— Нет, — ответил Леон, не задумываясь. Он начинал понемножку закипать. — Он не видит того, что вижу я. Он слеп и слишком зациклен на собственном опыте. Я пытался сделать так, чтобы он взглянул на вещи моими глазами, но он не хочет ничего слушать… — Юноша запнулся. — Я думаю, он уверен, что я настроен против него.

— Предатель своей семьи, — легко закончил Мендакс. — Странно, правда? Как получается, что отцы и сыновья настолько близки и в то же время так чужды друг другу? — Он помолчал, смотря вдаль. — А ты не допускаешь мысль, что Хорус Луперкаль когда-то чувствовал то же, что и ты сейчас, Леон?

— Что? — Вопрос вырвался сам собой; юноша был явно сбит с толку. — Нет! Я хочу сказать… — Он остановился и покачал головой. — Император и примархи не такие как мы. — Мысль казалась ему нелепой.

— Нет? — Мендакс вернулся к рисованию, его стило короткими мазками касалось экрана. — Даже стоящие над человечеством происходят из него. Семейные узы, братские, отцовские… Они существуют везде. От этого никому не уйти. — Летописец оглянулся на мальчика. — Тебе тоже, Леон. Это то, с чем сталкиваются все люди, — вопрос: Могу ли я бросить вызов моему отцу?

— Неповиновение магистра войны стоило жизни миллионам, — выпалил Леон.

Мендакс снова посмотрел вдаль.

— За каждый выбор приходится платить.

+++Передача Плюс Двадцать Два Часа (Солар)+++

Леон сидел на подоконнике в темной комнате и напряженно прислушивался. Из городка долетал звон бьющегося стекла и треск выстрелов. Ощущая в душе пустоту, он смотрел, как клубы черного дыма поднимаются в ночное небо. За вереницей улочек виднелись всполохи пожарища. Юноша предположил, что горит универмаг, но не мог понять, с чего вдруг кому-то захотелось превратить его в пылающий факел.

Прошло уже несколько часов с тех пор, как ушел отец, приказав ему ни в коем случае не выходить из дома. Эймс не знал, что сын видел, как тот перед уходом достал спрятанный в подвале револьвер и сунул его за пояс. Леон пытался понять, что бы это могло значить. Зачем па оружие, не знай он об опасности, приближавшейся к Сорок Четвертому? Или была иная причина? Другая опасность?

Леон сцепил пальцы и обвел взглядом комнату, где слабые отсветы отбрасывали блики на его рисунки. Ему хотелось что-нибудь делать, но он не знал что. Ни в книгах, ни в рисунках не было ответа на этот вопрос.

Потом он услышал, как открылась дверь у лестницы. Леон прищурил глаза, всматриваясь в окно. Что-то здесь не так… Неужели отец вернулся?

Вдруг он заметил фигуру, скользнувшую прочь от дома, куда не доставал свет уличных фонарей. Существо старалось держаться в тени и избегало освещенных мест.

Это мог быть только Мендакс, но Леон никогда прежде не видел, чтобы он так двигался. Повинуясь необъяснимому импульсу, юноша вскочил и последовал за ним.

Путь летописца пролегал по окраинам, и Леон, проживший здесь всю жизнь, вскоре понял, куда направляется Мендакс. Улочки и спуски, по которым шел мужчина, были частью мира юноши, местами, где он бегал ребенком и играл с друзьями в Великий крестовый поход.

Мендакс направлялся к подножию Небесного Крюка, в обход мест сбора жителей Сорок Четвертого. Держась поодаль, Леон пытался не отвлекаться на происходящее вокруг, но не заметить крики и огонь было нелегко.

На перекрестке на уличных фонарях повесили каких-то людей, чьи безжизненные тела раскачивались на ветру под скрип фибровой веревки, захлестнувшей шеи. Леон узнал завсегдатаев соседней таверны, несмотря на то что их лица распухли и побелели. В конце главной улицы, похоже, построили баррикаду, но это было слишком далеко, чтобы сказать наверняка. Несколько раз он замечал маленькие группки людей, вооруженных тем, что попалось под руку. Кто-то из них прохаживался по улицам, другие притаились, будто устроили засаду. В некоторых домах были разбиты стекла; на одном здании Леон увидел имя магистра войны, намалеванное на входной двери. Он не понял, было это предупреждение или знак ненависти. На западе цепной пилой спилили телеграфный столб, и он валялся там же, где упал, среди оборванных проводов.