Значит, ей солгали? Значит, эта женщина с большими ясными глазами, в хрупком облике которой было что-то детское, способна на ложь?

И еще…

Недели две тому назад, возвращаясь к себе домой, Маша заметила человека, тщетно звонившего в дверь к Сенченкам. Зная, что Василий Антонович находится в кратковременной командировке и что ни Людмилы Георгиевны, ни стариков нет дома, она вступила с незнакомцем в разговор. Маша сразу же обратила внимание на несколько необычную внешность незнакомца — на оливковый оттенок его кожи, на широкий разлет бровей над черными глазами. А когда он заговорил, в звуках несколько гортанного голоса она уловила непонятный ей акцент.

Незнакомец был явно огорчен неудачей, причем заявил, что ему сегодня же придется уехать из Москвы.

Маша предложила передать Сенченкам что-нибудь от его имени, и он оставил для Людмилы Георгиевны письмо в голубом конверте. Вообще Маше показалось, что держится он так, словно Василия Антоновича не существует на свете.

В тот же вечер Маша передала конверт Людмиле Георгиевне. Та лишь кратко поблагодарила и как-то странно, слишком поспешно перевела разговор на другую тему.

Маша понимала, что в конце концов это чужие дела и над ними так же, как и над сомнительным знакомством Инны, может быть, не следует ломать голову. Тем более, что у нее самой есть свое собственное горе. Но слишком дорог был ей Василий Антонович, а судьба его творческой работы в известном смысле ведь была и ее собственной судьбой.

Она знала его доверчивость. Погруженный в непрестанные научные искания, он был так далек от всего фальшивого и тем более — грязного.

Так не было ли долгом ее — комсомолки — оградить своего учителя?

А видимо, дело заходит так далеко, что Василий Антонович уже и сам начинает это чувствовать. И перед Машей возникло выражение лица Василия Антоновича, когда он сегодня неожиданно заявил: «Пока закончим, Маша!» И спрятал в сейф работу.

Вспоминая все это, Минакова неприязненно следила, как после служебного дня Инна проводит алой палочкой помады по губам, видимо, подготавливаясь к встрече со своим «сверхскоростным» кавалером.

Наблюдая за этими невинными в сущности манипуляциями, Маша думала о своем. Все вспомнившиеся ей и непонятные для нее мелочи складывались в одну общую и недобрую картину: она уже почти не сомневалась, что над ее учителем и старшим товарищем сгущаются какие-то тучи. Возможно, это угрожает и тому делу, которое так нужно стране. А чего стоят сомнительные «скоростные знакомства», которые тут под боком завела эта девчонка! И к Маше неведомыми путями приходила уверенность, что только один человек мог бы облегчить ей эти тревожные раздумья, беспокойные предположения.

Этот человек был самым лучшим, самым близким другом ее погибшего брата Мити — подполковник госбезопасности Адриан Петрович Сумцов.

Но судьба словно хотела посмеяться над ней.

Что из того, что до сих пор сердце Маши замирает, если ей случается проезжать трамваем «А» по Оружейному переулку, мимо большого серого дома! Там, на третьем этаже, квартира, порог которой после ссоры с Костей Сумцовым она запретила себе переступать.

Но ведь дело сейчас не в Косте, а в его отце… Только он поможет ей разобраться во всем…

Жить и работать с такой тяжестью трудно…

Наверно, хорошо подчас быть такой бездумной, как эта Зубкова!

И все-таки Маша чувствовала, что преодолеет все и откроет знакомую дверь квартиры Сумцовых.

— Пелагея Игнатьевна, я хочу попросить вас о маленьком одолжении, — войдя на кухню, сказал стройный молодой человек.

Пелагея Игнатьевна Мундштукова вытерла влажные руки о фартук, и разгоряченное от жара плиты морщинистое лицо ее расцвело улыбкой. Новый жилец нравился старушке. Ей даже странно вспомнить, что в свое время она ни за что не хотела сдать комнату одинокому мужчине. Еще будет водить бог знает кого, пьянствовать, хулиганить. Но как только взглянула на этого, сразу решила: скромный, обходительный.

— Я у вас там на этажерке видел учебники. Разрешите взять? Готовлюсь к занятиям…

— Берите, берите, Анатолий Петрович, — ласково ответила хозяйка. Ей была приятна мысль, что книгами Коли — вот уже второй год работающего геодезистом Заполярья — будет пользоваться такой же молодой и, видно, хороший человек.

Бережно взяв с этажерки нужную книгу, квартирант ушел в свою комнату, положил учебник на видное место и, развернув общую тетрадь с конспектами, задумался.

А Францу Каурту было о чем подумать.

Проблемы градостроительства, конечно, вне сферы его деятельности. Тем не менее он с удовлетворением отмечал удобства такой, казалось бы, скромной детали городского хозяйства, как проходной двор. Не далее как сегодня утром именно эта деталь, возможно, сыграла в его судьбе решающую роль.

Угораздило же его чуть ли не лицом к лицу столкнуться с тем долговязым — как его?.. Сынком кондукторши. Филаткин, что ли?.. С этим Филаткиным он в свое время сидел на одной парте в школе, а потом оказался в одном вузе… Ведь сколько лет прошло с тех пор, сколько было всякого, а он сразу же узнал эти остренькие коричневые глазки… Только теперь они были за очками…

К несчастью, в устремленных на него коричневых глазах тоже мелькнуло нечто похожее на воспоминание. Оставалось одно: не дав воспоминанию оформиться — мгновенно юркнуть в первые попавшиеся ворота.

По иронической случайности — это дошло до сознания Франца позднее — над воротами дома, где произошла встреча, красовался роковой номер «13».

Черт возьми! Положение не предвещало ничего хорошего. Однако отступать было уже поздно. Миновав груду кирпича и досок, а также выстроившуюся, как на параде, колонну алюминиевых бачков для мусора, Каурт обнаружил, что двор проходной, и не замедлил этим воспользоваться. И только находясь уже в безопасности, с усмешкой подумал, что зловещая цифра «13», очевидно, относилась не к нему, а к долговязому субъекту, который на этот раз его проворонил.

«На этот раз…» Но разве он будет единственным?

Невольная дрожь пробежала у шпиона по спине, когда он вспомнил некоторые детали своего последнего путешествия.

Странно, но тут же перед ним возникло не по возрасту румяное лицо Петер-Брунна…

Занимались бы они там своими мясорубками для человечины да игрой на «повышение» и «понижение»… Да и, помимо всего, работы хватило бы и дома — крикунов хоть отбавляй! Так нет, лезут еще в чужие страны. А попробовал бы этот король пушек сам двадцать дней задыхаться в тайнике, который идиоты расположили рядом с трубой парохода. Каурт чуть не изжарился живьем! Невесело также за три километра от берега в шкуре презренной рептилии окунуться в ледяную воду… А на берегу — ждать, что из-за каждого прибрежного камня выскочит пограничник.

Попробовали бы они вызубрить все мельчайшие факты и обстоятельства жизни некоего Анатолия Петровича Коровина из Инсбрукского лагеря для перемещенных! Хорошо еще, что сам Коровин не может дать свидетельских показаний — мертвые крепко держат язык за зубами. А легко ли досконально зазубрить всех сородичей и друзей этого Коровина, чтобы, боже упаси, не попасть в их родственные объятия!

А главное — все может полететь к чертям, если напорешься на какого-нибудь долговязого, как тот, что вынырнул сегодня из подъезда дома «13».

Конечно, то, что юность Каурта протекала в Советском Союзе облегчает положение. Ведь именно это обстоятельство дало ему возможность так легко стать рядовым агентом Госстраха. Все — начиная с принявшего его на работу завкадрами товарища Мокроусова, квартирной хозяйки Пелагеи Игнатьевны до вздорной девчонки Ниточки — никто не находит в товарище Коровине чего-либо подозрительного.

Но кто поручится за то, что высветленные перекисью волосы являются столь надежной защитой? Есть ли гарантия, что кто-нибудь из бывших однокашников в конце концов не узнает его?