Все это закончилось.
Она вернулась под утро, утомленная, и увидела, как Леандр собирает вещи. Он считал, что оказывает ей услугу, оставляет комнату, оплаченную на неделю вперед. Найти комнату для одного будет почти невозможно в дни перед Ярмаркой и состязанием. Наверное, ему придется делить кровать с тремя другими.
Она прокомментировала его предпочтения. Чтобы скрыть потрясение. Он, конечно, злился. Пока не вспомнил, что обещал ей после девяти месяцев в пути.
— Пойми, — сказал Леандр, он был бледен, глаза — пустыми. — Это мой единственный шанс. То, что ты сделала для меня… твои песни создали наше имя. Но Валанир Окун все изменил этой ночью.
— Знаю, — сказала Лин, — но это лишь состязание. Уверена, меня дисквалифицировали. Но потом…?
— Я не могу так рисковать. Я хотел бы продолжать так, но… женщины не могут быть поэтами. Ни Академия, ни двор не признают мою работу, пока я с тобой.
— Вот как, — сказала Лин. Она тряхнула головой, скорее себе, чем ему. Она опустилась на кровать и закрыла глаза. — Должна признать… ты меня удивил, — она почти улыбнулась, думая, что слова подвели ее, когда нужны были больше всего. Не в первый раз.
Она услышала, как скрипят половицы. Его ладонь легла на ее плечо. Ее яростная часть хотела стряхнуть руку, а потом ударить изо всех сил. Но в остальном она была потрясена, даже — за это она себя ненавидела — понимала это. Она знала слабости Леандра Кейена… а он не знал о них. Он думал, что может избавиться от груза, бросив ее. Она почти жалела его.
— Мои песни, — сказала она, наконец.
— Наши песни, — исправил он. — И я буду упоминать тебя, когда смогу.
У двери его шаги остановились. Она не поднимала голову.
— Я буду скучать, — сказал Леандр. — Я так и не узнал, кто ты.
Он закрыл дверь без шума. Она слышала, как он спускается по лестнице. А потом тишина, ведь рассвет только наступал, шум на улице еще не звучал.
Лин прижалась щекой к стене, покрытой пятнами. Она была грубой под ее кожей.
Она не имела права злиться на Леандра. Ее положение было шатким еще до того, как Валанир Окун сделал свой ход.
Но она не могла злиться на Леандра, потому что прошлой зимой он спас ее.
Они встретились, как и расстались, в гостинице. Тогда она была как призрак, худая, бледная от задержавшейся болезни, которую она скрывала, постоянно щипая себя за щеки, потому что хозяйка гостиницы выгнала бы ее на холод, узнав о болезни. У нее не было денег, только голос и песня в голове. За песню ей позволили немного хлеба и супа, а еще угол в конюшне на ночь.
Ее принимали за мальчика, конечно. Она не знала, что было бы, если бы они подумали иначе. Город страдал от зимы, люди были голодными не только до еды, но и до комфорта среди холода и тьмы.
В эту ночь им помогала песня мальчика.
Она помнила, как до боли щипала щеки, умоляла дать хлеб, а потом забралась на скамейку и запела. Ее слушали мужчины, которых развлекали еще и служанки на коленях. Ее голос был слабым в начале, и смех с ворчанием перебил ее, ноги ее превратились в воду.
А потом она заметила мужчину в толпе, отличавшегося от остальных. Леандр был тоньше, укутанный в хорошую накидку из меха. Но ее внимание привлекла лира, треугольник ивы и медных струн на его подпоясанной тунике. Она любовалась этим видом. Она давно не видела ничего такого красивого.
Ее взгляд упал на его правую руку, где было кольцо с круглым камнем, сияющим в свете обычных ламп. Его был аквамарином. Она вспомнила, как в Академии определяли камни. Аквамарин означал Чистоту сердца, душу зеленых лугов. Выпускники Академии не выбирали камни, это делали мастера, полагаясь на признаки, которые знали только они. Еще немного оставшегося волшебства.
Она посчитала, что ему можно доверять. Ее голос стал сильнее, она смотрела на него, пела только для него. Она пела о зимних дорогах, о надежде найти свет, укрытие от холода. Его глаза сияли, и она знала, что он признал ее талант, понял, что она — не мальчик.
Другие в комнате не узнали, но им понравилась песня, и в ту ночь они попросили ее спеть еще и две популярные баллады того времени. Ей бросали монетки, и она старательно собирала их в шляпу. Когда она закончила, Леандр Кейен захотел поговорить с ней.
Все было просто: Киара наделила Леандра умением сочинять мелодии, но со словами у него складывалось хуже. Поэты часто работали парами. Леандр недавно закончил Академию, ему требовались годы практики и учебы, чтобы получить метку Пророка. Но победа на Ярмарке Середины лета, даже второе или третье место, могла открыть двери. Аристократы хорошо платили победителям за выступления в их домах, а те, кто получил Ветвь, могли ожидать еще большего.
Лин знала об этом, но не думала, что это будет связано с ней, женщиной без обучения. Женщинам запрещалось даже ступать на остров, где находилась Академия, на северо-западе.
У Лин тогда не было планов, она пыталась прожить зиму, не знала, куда идти дальше. Тогда она легко могла упасть и не подняться.
Они ушли в его комнату для разговора, и Леандр заметил, что она больна, укутал в свою меховую накидку. Когда они закончили разговор и решили встретиться утром, она протянула ему накидку.
— Все хорошо, — сказал он, с жалостью глядя на ее тонкую рубашку. — Можешь взять, — он закрыл дверь в свою комнату, пока она не возразила.
Она чуть не заплакала впервые за долгое время. Несколько месяцев до этого она онемела, представляла себя статуей с синяками на щеках, неприступной. Неожиданная доброта Леандра была раной от меча. Она сделала бы все, что могла. В тот миг она поклялась. Она поможет ему победить.
Лин не говорила ему о своем решении в ту ночь. Как и не говорила, что до этой ночи у нее не было цели. Время шло, он догадывался о ее благородном происхождении из-за ее образования. Он знал, что она с севера, из-за ее акцента. Она показывала ему, как охотиться в глубоком лесу, трюки с ножом. Но если она молчала, он не спрашивал, и его мудрость потрясала. Леандр рассказывал ей о своих родителях, сестрах, и она слушала это с чем-то, схожим с восхищением. Ее семья была совсем другой.
Она начала зависеть от него, но тоже не рассказала ему.
Лин думала об этом, вставая на ноги. Она механически начала бросать вещи в сумку. Она вспомнила, что все еще была в платье. Стиснув зубы, она потянулась за спину, чтобы развязать корсет.
Необходимость переодеться и сложить вещи дала ей цель. На пару мгновений, а потом ей нужно было решать, что делать дальше.
Только ночью она сидела и говорила с Валаниром Окуном, величайшим Пророком после самого Эдриена Летрелла. Часы спустя она оказалась в гостинице и не знала, сможет ли собраться с силами, чтобы сделать что-то большее, чем броситься в объятия Троих, что как-то раз уже подумывала сделать.
Кое-что отличалось. Было ли это связано с песней?
Красная смерть в Сарманке. Дар Валанира ей — жуткие знания и его кольцо с лунным опалом.
Она не могла думать о том, что с ним сейчас происходит. Он сознательно подставил себя, она была в этом уверена. Но это не успокаивало. Придворный поэт Геррард ненавидел его по личным причинам. От этого ситуация ухудшалась.
Лин провела пальцами по кольцу в мешочке. Она знала возможное будущее, она была ответственна. Может, то, что Леандр отпустил ее, было тоже даром.
С детства Лин видела повторяющийся сон, где она стояла на вершине скалы, окруженной волнами океана. Вокруг не было видно признаков жизни. Тишина была давящей, несмотря на шорох моря. Неподалеку, чудо, было дерево, что было полностью серебряным, оно сияло на солнце.
Годами Лин думала, что это лишь сон. Знак ее тоски, что началась задолго до того, как она могла назвать ее.
Теперь она не была так уверена.
Валанир намекал, что Путь в Другой мир был ключом. Лин вспомнила картину Эдриена Летрелла, фигуру света среди черных гор. Его лицо было странно смесью удивления и смирения.
Этот путь был опасным, и она не была Эдриеном Летреллом, она даже поэтом не была, как думали многие.
Опасность не пугала Лин. Это давно не имело для нее значения.