При этой мысли кровавые круги заходили пред глазами князя, и он так ударил кулаком в стену, что изба содрогнулась.

— Ха-ха-ха! — злобно рассмеялся он, вспомнив, как «вор»-царек в утешение ему подарил разграбленную усадьбу Огренева. — Истинный вор! — громко вскрикнул князь. — Не мне, родовитому князю, быть у него на службе! Вон отсюда, за разбойником!

Его глаза загорелись. В это мгновение он подумал, что может заслужить утраченную им любовь Ольги, вырвав ее из рук злодея.

— В погоню! — решил он. — Нынче к вечеру я возьму своих и помчусь к Смоленску! Или у короля нет правды?

Но не сразу смог Теряев-Распояхин привести в исполнение свое решение. Вернувшись от царька оскорбленным в свою избу, он долгое время обдумывал предстоявшие сборы в путь, соображая все обстоятельства, а затем пошел по своим товарищам — князьям, боярам и боярским детям — и стал спешно отдавать им за рубли своих лишних коней, борзых собак и дорогую утварь.

— В погоню за обидчиком еду, — говорил он всем, — так казна нужнее борзых собак!

— Бог тебе в помощь, Терентий Петрович, — отвечали ему товарищи, которым всем он был люб, несмотря на угрюмость своего характера.

К князю Трубецкому Теряев зашел после других. Этот князь, в эпоху Смутного времени игравший значительную роль, всегда и везде бывший военачальником и к концу жизни сумевший устроиться при царе Михаиле^{20}, в то время был совершенно безличен, отдаваясь во власть более сильного.

Князь Теряев застал его только что кончившим сытный обед и отдыхавшим за чарой меда. В сафьяновых сапогах, в скуфейке на маленькой голове и в желтом парчовом кафтане князь Трубецкой походил на татарина своими черными волосами, несколько раскосыми глазами и широким ртом. Увидев гостя, он улыбнулся, сверкнув двумя рядами белых зубов, и сказал:

— Милости просим, гость дорогой! Честь и место! Эй! — крикнул он прислужнику. — Еще чарку да сулею тащи!

— Спасибо, князь, на ласке, — сказал Теряев, — да меды распивать у меня времени нет. Хочу до заката уехать!

— Ах, так ты и вправду за обидчиком в погоню?

— Не шутник я, князь, сам знаешь. А пришел я к тебе проститься; да потом прошу бить за меня челом пред Дмитрием Ивановичем. Не слуга я ему больше в ряду с разбойниками.

— Что ты! Что ты! — испуганно остановил его князь. — Али не знаешь, в какой теперь силе у него Сапега?

— Потому и не слуга я ему!

— Опять же, он тебе вотчину подарил.

— А вотчину беру и на том ему кланяюсь. Беру ее потому, что убитый князь мне ровно за отца родного был.

Сулею и чарку внесли и поставили. Старик Трубецкой торопливо ухватился за сулею.

— Хоть посошок выпей! — сказал он. — Сказать, что ты уехал, скажу, хоть и чую — добра в этом мало будет. Весь ему пир испорчу.

— Пировал бы он меньше! — с горечью ответил Теряев. — Ну, князь, здравствуй! — Он выпил свою чарку и, опрокинув, ударил ею по голове.

— Что же так? — сказал князь, вставая. — Почеломкаемся! Так до заката?

— До заката!

Они троекратно поцеловались.

— Если захочешь вернуться, знай, князь, я всегда тебе рад буду, — сказал Трубецкой. — А что я за твое дело не вступился, так, сам знаешь, в небо стрелять — только стрелы терять.

— Знаю, князь! Где уж нам с Сапегой тягаться!

Теряев вышел. Трубецкой снова прилег на скамью, покрытую мехом с подушками, и подумал: «Тревожный человек князь этот!»

Теряев быстро стал собирать своих людей, и вскоре перед его избой выстроились его сорок воинов на сильных, рослых лошадях. Они все были одеты на польский образец, в коротких кафтанах, с металлическими шлемами на головах, вооружены мечами, палицами у седел и ружьями; у одного, кроме того, было еще копье.

Теряев сел на своего коня и осмотрел отряд. Потом, сняв шлем, он перекрестился; перекрестились и все его люди.

— С Богом! — сказал князь и тронул коня.

Всадники выровнялись за ним по четыре и десятью рядами медленно поехали узкими улицами вон из Калуги. Солнце уже садилось, когда они выехали за ворота. Отряд выровнялся по дороге и медленно стал продвигаться вперед. Князь Теряев ехал шагом, погруженный в свои мысли, но через короткое время вдруг подумал о цели своей поездки и, сжав бока коня ногами, взмахнул плетью; мгновенье — и весь отряд помчался во весь дух, словно за ним была погоня.

— Князь! — равняясь с Теряевым, сказал Антон, считавшийся головой отряда. — Не остановиться ли? Ночью лесом несподручно ехать!

— Нам-то? Сорока? — ответил князь. — Нечего нам бояться! А что до ночи, так нынче луна большая, гляди! Нет, будем ехать до первой деревни. Тут недалеко уже, а время дорого.

Антон отъехал к отряду. Расстояние между ними и лесом сокращалось все быстрее. Луна залила окрестности голубоватым ровным светом. Резкими черными пятнами ложилась тень от всадников на дорогу.

Вдруг впереди, в чаще леса, словно сверкнул отблеск луны на меди каски. Антон поспешил к князю с докладом:

— Князь, кони-то чуют и фыркают. Я видел в лесу сверкнувший шлем.

— Тебе почудилось, а кони чуют волка, но волки нас испугаются! — И Теряев не остановил бега своего коня.

Они въехали в лес. В его чаще свет луны не освещал уже так ровно дороги и ложился пятнами от просветов в чаще. Князь сдержал лошадь и поехал тише. Какое-то предчувствие охватило его среди лесной тиши, в которой гулко раздавался конский топот. Он обернулся; Антон был подле него.

— Сбиться в кучу! — сказал князь.

Антон отъехал. Всадники сблизились, и их ряды стали теснее.

Вдруг справа и слева на миг озарилась лесная чаща, грянул залп, и трое княжеских воинов со стоном упали с лошадей.

— Засада! — вскрикнул князь, обнажая меч. — Вперед!

Но прямо впереди он увидел быстро несущихся на него всадников.

— С нами Бог! — закричали русские.

— В бой, в бой! — раздался боевой польский клич.

В чаще леса действительно была скрыта засада, организованная другом Ходзевича, Феликсом Свежинским. Случилось это так. В то время как князь Теряев-Распояхин решал вопрос о погоне за Ходзевичем, гетман Сапега вызвал к себе Свежинского и сказал ему:

— Вы ведь — друг Ходзевича? Так? Вместе с ним усадьбу громили? То-то! Так вот. Нынче в ночь князь Теряев со своими людьми едет вдогонку Ходзевичу, может нагнать его, и тогда… Я думаю, лучше было бы помешать князю.

Свежинский встал, ожидая приказаний.

— Ничего больше, — сказал ему Сапега, — я говорил с вами, как ратный товарищ. Можете идти!

Свежинский поклонился и вышел. Спустя час он с тридцатью солдатами выехал из Калуги и быстро помчался по дороге к Смоленску. Никто не жал, куда и зачем он едет.

Свежинский понял слова Сапеги и, выехав из Калуги со своими уланами, засел в чаще леса. Свой отряд он разделил на три части: две засели справа и слева у дороги, а с третьей он сам отъехал вперед, чтобы загородить дорогу Теряеву. План Свежинского удался. Неожиданное нападение произвело панику в отряде князя Теряева-Распояхина; его воины растерянно метнулись в сторону, но там их встретили сабли улан; они бросились за князем и сшиблись с поляками.

Лес огласился звоном сабельных ударов, выстрелами, криками и стонами. Князь и рядом с ним Антон рубились, не зная устали. Одушевленные их примером воины не отставали; но поляки, засевшие у дороги, соединились и ударили на них с тыла.

— Измена! Сзади бьют! — закричали в страхе княжеские воины.

Князь оглянулся, но в тот же миг чей-то клинок ударил его в грудь; он судорожно взмахнул руками и упал с лошади.

Однако битва продолжалась. Антон врубился в середину поляков и косил их своим длинным мечом. Но в его товарищах не было единодушия. Чувствуя свою слабость, они вдруг повернули коней и рассыпались в разные стороны. Поляки бросились за ними. В это время Антон, быстро сойдя с лошади, нашел сраженного князя, поднял его, положил на коня, вскочил в седло и поскакал сломя голову вперед по дороге. Поляки, занятые погоней, не заметили его.