Из школьных друзей он поддерживал отношения с Сашей Самородницким. В классе они сидели за одной партой, часто ходили друг к другу в гости, вместе гуляли, вместе выпускали стенгазеты. Саша стал архитектором, эта же профессия и у его жены Лиды. Миша любил бывать в их гостеприимном доме, всегда с удовольствием рассказывал об этих встречах.

К сожалению, я плохо знаю друзей и приятелей Миши более поздней поры, когда он уже не жил с нами. Но я слышала много хороших, добрых и благодарных слов о художнике Ише, о музыкантах Севе Гаккеле и Мише Файнштейне. Дружба с ними началась еще в 70-х годах, и они бывали у нас в доме на Варшавской. Конечно, он любил своих зоопарковцев и был очень дружен с Валерием Кириловым. Знаю, что он буквально обожал Колю Васина, чрезвычайно ценил встречи с ним, их нескончаемые беседы.

С большим уважением, интересом и любовью относился он к своим собратьям по року Борису Гребенщикову, Андрею Макаревичу, Владимиру Козлову, Виктору Цою и многим-многим другим. Со всеми у него были хорошие дружеские отношения, с некоторыми он играл дома и выступал на концертах. Сохранилось много симпатичных фотографий, на которых он запечатлен вместе с Борисом, Володей, Виктором.

Миша гордился своими именитыми друзьями, но никогда не завидовал им, ни более талантливым, ни более удачливым и пробивным. Он правильно и с достоинством понимал свое место и свои возможности, не переоценивая, но и не пренебрегая собственными способностями. Общение и совместные выступления с талантливыми, умными и интересными людьми влияли на Мишу положительно, способствовали его развитию. К числу таких друзей следует отнести прежде всего Бориса Гребенщикова, сыгравшего важную роль в его становлении как рок-музыканта и даже в самом появлении некоего «Майка» и его группы «Зоопарк».

БГ, как принято теперь называть Гребенщикова, появился на Мишином горизонте (или наоборот - Миша на горизонте БГ) где-то в семидесятых годах. Миша тогда еще только-только начинал, а Борис был уже опытным музыкантом, поэтом; был личностью. Он произвел на Мишу большое впечатление и как музыкант, и как человек, и неудивительно, что на первом этапе своего творчества Майк находился под большим влиянием Гребенщикова. Думаю, что это влияние было положительным, т.к. БГ в нашем отечественном роке был и остался фигурой N 1. Позже Мише удалось преодолеть это влияние, найти свой путь, свое лицо, свое место.

Миша хорошо знал творчество Гребенщикова и уважал его как личность. Градус теплоты их дружеских отношений, вероятно, в разные периоды был то выше, то ниже, но до нуля не падал никогда. Правда, однажды он был обижен некорректным высказыванием о своей персоне в одном из интервью Бориса журналу «Огонек». Но обида эта была кратковременной и серьезного последствия не имела.

А в день тридцатипятилетия БГ подарил Мише красные бархатные тапочки. Я немножко поиронизировала над этим подарком и в шутку сказала Мише: «Тапочки не надевай. Их нужно сохранить для рок-музея, как экспонат двойной ценности - тапочки Майка, подаренные Гребенщиковым». Но Мише подарок понравился, тапочки он надевал, только вот износить не успел. Теперь они одиноко стоят на Боровой. Может быть, и правда они станут музейным экспонатом?

Не могу не сказать несколько слов благодарности еще об одном человеке, сыгравшем большую роль в творческом развитии Миши. Это Олег Евгеньевич Осетинский, известный московский писатель, сценарист и, вообще, чрезвычайно многогранная и интересная личность.

Знакомство с Олегом Евгеньевичем произошло на одном из рок-концертов, где принимал участие и Миша. Олег попал на этот концерт случайно, но его заинтересовал ленинградский рок. Он сразу же почувствовал оригинальность и перспективность выступавших ребят, но и увидел их незрелость, неопытность, плохую дикцию, неумение держать себя на сцене и т.п. Из всех выступавших он выделил Бориса и Мишу, прошел за кулисы, познакомился с ними, высказал свое мнение, пригласил к себе в гостиницу.

Разговор за кулисами, а затем в гостинице произвел на Мишу особое впечатление. Впервые он встретил такого взрослого, известного, эрудированного человека, который вдруг заинтересовался им, захотел понять и помочь. Олег восхитил, очаровал и пленил его. После каждой новой встречи он прибегал домой каким-то слегка обалдевшим, с широко распахнутыми глазами, но окрыленным и счастливым.

Олег Евгеньевич приезжал в те годы в Ленинград довольно часто, т.к. на «Ленфильме» снималась картина по его сценарию. Несколько раз он заходил к нам домой, и мы познакомились с ним. Однажды он пришел к нам со своей очаровательной дочкой Полиной. Мы до сих пор вспоминаем эту милую девчушку, просившую положить ей побольше вкусной «сметанкачки». С ее легкой руки сметана в нашем доме только так и называется. Теперь Полина выросла и стала известной пианисткой, покорившей своей игрой и обаянием не только нашу, но и другие страны. Кстати, главным музыкальным педагогом и воспитателем был ее отец.

Будучи в Ленинграде по горло занятым своими делами, Олег Евгеньевич всегда выкраивал время, чтобы встретиться с Мишей и помочь ему словом и делом. Он дал Мише несколько уроков театральной дикции и заставил его поработать над этим, что для Миши было очень важно и полезно. Он помогал Мише составить программу предстоящего выступления, дал много квалифицированных советов, как нужно держаться на сцене и т.п. В Москве он устраивал ребятам концерты, принимал у себя, водил в ресторан. Сохранился бланк гостиницы «Астория» с перечислением двенадцати Мишиных песен и ниже пометкой: «Утверждаю. О.Е. Осетинский». Бланк датирован 11 ноября 1980 года.

Есть также отдельный лист, на котором слева обозначен репертуар Бориса Гребенщикова, а справа - Миши. В последовательность Мишиных песен рукой Олега внесены изменения. Заключает репертуарные списки следующая надпись: «Майк! Это первая главная программа твоей жизни. Повесь ее в туалете, плюнь на нее, начало, смерть, раздача началась. Твой крестный». Подпись: Осетинский, 30 ноября -1 декабря 1980 года.

Действительно, Олег Евгеньевич был для Миши крестным отцом, наставником и взрослым умным другом. Ведь Миша в то время был еще совсем неопытен - самоучка, дилетант. А Олег хотел сделать из него профессионала и сделал бы, если бы у Миши хватило терпения и настойчивости, и если бы он легче, менее болезненно переносил прессинг.

Я вспоминаю О. Е. Осетинского с чувством большой благодарности и симпатии за все то, что он в свое время сделал для Миши. Его труды не пропали даром.

И все-таки главными учителями, вдохновителями и кумирами Миши были рок-музыканты Англии и США. Он преклонялся перед «Битлз», испытывал особенную любовь и нежность к Джону Леннону, обожал Марка Болана, Джеггера. А в лице нашего героя эти прославленные музыканты имели не только страстного поклонника, но и способного ученика, верного последователя, активнейшего пропагандиста. Трудно даже представить себе, сколько он прослушал дисков, пленок, кассет с их записями, сколько пленок и кассет записал сам, сколько прочитал о них книг и статей. Кропотливо и настойчиво, не жалея ни сил, ни времени, ни денег, собирал он свою фонотеку и составлял ее каталог. О творчестве любимых музыкантов он говорил увлеченно, профессионально и мог бы, как уже говорилось выше, читать о них лекции.

В комнате, где он последние годы жил и где он скончался, на самых видных местах висели портреты любимейших из любимых: слева - Джона Леннона, справа - Марка Болана. И они были последними, кого он мог видеть и с кем мог проститься перед тем, как потерял сознание.

Умея искренне восхищаться другими, сам Миша был очень скромен и о себе говорил мало. О его популярности я в сущности узнала только после его смерти. На вопросы, как прошел тот или иной концерт, какой была гастрольная поездка, что пишет о нем пресса, он отвечал неизменным, стандартным, но, в сущности, ничего не говорящим «нормально». И только однажды, видимо, после какого-то удачного выступления или, может быть, после появления в печати положительной рецензии он позвонил мне и сказал: «Мама, вот и твой сын стал, наконец, почти знаменит».