В это же утро был погребен несчастный, погибший при обвале. Как только окончилось погребение, никто больше не вспоминал об этом несчастном случае и не говорил о погибшем, за исключением разве только тех, кто спал с ним в одной палатке. Все это были люди, совершенно чужие друг другу, и если из их среды умирал тот или другой, им это было совершенно безразлично.

Оба наших друга продолжали свою работу по промывке золота, хотя и без особого успеха, но и без убытка; при этом старик иногда наведывался в ближайшие городки и справлялся, не получено ли письмо. Однако все ожидания оказывались напрасными.

Во всяком случае, они зарабатывали здесь все им необходимое, хотя и не могли особенно много накопить. Местная жизнь, ее заботы и интересы представляли для мальчика много нового и любопытного. Да и старику здесь, очевидно, нравилось, он чувствовал себя совершенно как дома и при том выказывал, несмотря на свою прежнюю сухость и суровый нрав, такое расположение к Георгу, что он ежедневно благодарил Бога, пославшего ему возможность, тотчас после потери родителей, встретиться со стариком.

Люди, живущие в лесах, лишены многого, в чем мы, живущие в лучших условиях, не отказываем себе. Но те, кому приходится жить в подобных условиях, мало-помалу свыкаются с ними. Да, пожалуй, только привычка служит причиной, в силу которой мы признаем необходимым тот или другой предмет и те или другие условия жизни.

Что касается возможности поохотиться, она не могла быть сколько-нибудь значительной, так как в поисках новых мест для добывания золота по лесу постоянно бродило слишком много людей, а ведь известно, что если дичь постоянно тревожат, она ищет других, более спокойных мест. Только однажды удалось старику застрелить оленя. Но если плоха была охота, зато леса предоставляли им в большом изобилии прекрасные плоды: виноградную вишню, о которой мы уже упоминали, мелкий орех, крыжовник. Даже сахар имелся на деревьях; это была особая порода ели, в высшей степени замечательная. Высокая, великолепная ель с опущенными вниз ветвями, от шести до восьми дюймов длиной, доставляла этот сахар. Он выступал только на пораненных или больных местах дерева, в особенности там, где стволы были повреждены огнем, в виде загустевшей массы темного сока, горького и негодного к употреблению, но вокруг них отлагался белый, хороший сахар. Вот этот-то сахар они собирали и клали его в чай и кофе.

Вообще здесь росло много великолепных деревьев. Сахарные ели все сплошь были более 150 футов вышиною. Но выше всех поднимались деревья, причисляемые к семейству «таксодиев», совершенно неправильно называемые местным населением «Красное дерево». Листва этого дерева похожа на листья той породы кедра, у которого листья вечнозеленые. Чудная кора этого дерева имеет красноватый оттенок, и все дерево, при его могучем росте, производит весьма внушительное впечатление. Вообще там в горах, в особенности к юго-востоку от Сакраменто, встречается много деревьев от 300 до 400 футов вышиною, тогда как наши самые высокие деревья редко достигают высоты от 100 до 120 футов.

Washingtonia Ybhantеа, вследствие исполинской вышины этого рода деревьев, получила в ботанике такое название и вполне заслуживает этого, так как одно из них обломилось и от места перелома до земли было 300 футов при 14 футах в поперечнике в месте перелома. Таким образом 300 футов длины имеет пень до места перелома! Полагают, что вся длина дерева была 450 футов. Некоторые из такого рода деревьев имеют стволы 90 футов в окружности, следовательно, 30 футов в поперечнике. Вот так деревья!

Да если бы даже в этой местности не встречались такие гиганты, все же нередко встречаются деревья, имеющие 250 футов вышины.

Кроме того, растительное царство проявило, в глазах Георга, еще одну особенность, которая ему вовсе в голову не приходила. Вскоре после того, как они поселились в рудниках, вздумал он постирать свой более чем скромный запас белья, а между тем нигде не мог добыть мыла. С раннего детства приученный родителями к опрятности, когда мыло для него было неизбежной потребностью, он уже приспособился тереть рубашки, за отсутствием мыла, речным песком, хотя это весьма вредно отзывается на прочности белья. В эту минуту к нему подошел старик и, смеясь, несколько секунд наблюдал за ним. Наконец сказал:

- Но почему же ты не возьмешь мыло?

- Мыло! - возразил Георг. - Да где же я его возьму, когда его нигде не достанешь? Во всей колонии его нельзя добыть даже за золото.

- В самом деле? - серьезно заметил старик. - Но этого быть не может!

- Да я уже разыскивал мыло решительно во всех торговых палатках! - утверждал Георг.

- И нигде не нашел?

- Ни кусочка!

- Весьма понятно - засмеявшись, сказал старик. - С какой стати торговцы будут привозить сюда то, что здесь само собою произрастает.

- Но я говорю о мыле, - возразил Георг.

- Ну да, я тоже говорю о нем же, - ответил старик. - Да вот сейчас около тебя находится большой кусок мыла.

- Около меня? - удивленно возразил Георг, с изумлением оглядываясь вокруг себя. - Нигде я никакого мыла не вижу.

- Странно! - сказал старик. - До сих пор слепым не был, а теперь вдруг ослеп и не видишь мыла, торчащего около тебя над головою не более как на шесть или семь футов.

Георг посмотрел вверх и увидел только растения с весьма тонким стволом, с верхушками из небольших стручков.

- Уж не об этих ли растениях вы говорите? - спросил он, покачивая головою.

- Разумеется.

- Так это мыло?

- Выдерни одно из них с корнем из земли.

Однако это оказалось совсем не легко. Георг попытался выдернуть, но почва оказалась твердой, и корни держались крепко. Наконец с помощью старика, ножом разрыв немного землю, Георг вытянул из земли луковицу, продолговатую, с кулак толщиной.

- Вот этим ты можешь постирать все, что тебе угодно.

- Этой луковицей? - смеясь, спросил Георг.

Но старик, на это ровно ничего не возражая, преспокойно засучил рукава повыше, оторвал от луковицы длинный стержень, начисто выполоскал луковицу в воде и затем крепко ударил ею о ближайший камень. Когда луковица раскололась, он намочил белье и едва потер его два раза этой луковицей, как оно покрылось толстым слоем пены, совершенно похожей на мыльную. Если даже это не было настоящим мыльным деревом, но все же белье отстирывалось так же быстро и хорошо, как настоящим мылом. Старик объяснил своему молодому приятелю, что мексиканцы и калифорнийцы всегда моются только этой луковицей. Несмотря на то, что в стране имеется очень много материалов, из которых можно варить мыло, они считают такой труд совершенно излишним.

- Так вот и выходит, что я сидел около мыла, нисколько этого не подозревая! - смеясь, сказал Георг.

- Мой милый друг, - возразил на это старик, - в жизни очень часто это случается даже с людьми более сведущими, нежели мы с тобою. Еще тысячи тайн природы окружают нас, и как глубоко мы ни вглядываемся и ни изучаем силы природы, нам остается еще бесконечно много неизвестного и неизученного. Бог до такой степени богато одарил этот чудный мир, что всюду видна его все-могущая рука. Самая ничтожная, по-видимому, вещь в природе сама по себе представляется замечательно изумительной, так что жалок и ничтожен кажется человек, хвастающий произведениями своих рук.

- А все-таки как много злых людей на свете! - сказал Георг.

- Внутри их всегда таится наказание, - внушительно ответил старик. - Довольно уже того, что они не могут смело и открыто взглянуть вверх на голубое небо, и сколько бы они ни накопили сокровищ, все это ничто в сравнении с душевным спокойствием, доставляемым добрым сердцем и чистой совестью. В то время как злой в каждом встречном видит врага или предателя, злобствует и завидует всякому счастливому и всегда озирается со страхом, зная, что там, наверху, существует Бог, перед которым рано или поздно ему придется отвечать, добрый человек идет своим путем совершенно спокойно. Он каждому может смело смотреть в глаза, так как не знает за собой ни лжи, ни скверного поступка, а потому не имеет оснований постоянно опасаться быть преданным или захваченным.