Черный бык держал себя не так задорно и даже весьма скромно; он, очевидно, не мог забыть, как быстро сгреб его мишенька под себя; однако и он вскоре набрался смелости при виде спокойного состояния противника, а еще более подстрекаемый воинственным задором товарища.

Вдруг медведь внезапно встал, направляясь к тому месту, где находилась его клетка; теперь около нее разместились волки, моментально кинувшиеся во все стороны, завидев приближение серого. Момент этот янки счел совершенно подходящим для окончания представления и приказал одному из своих людей отворить затвор клетки. Он находил, что выполнил все, что обещал публике, и считал себя свободным от каких-либо дальнейших обязательств. Однако оказалось, что он вовсе не понимал характера своих зрителей, вообразив, что они могут с этим смириться.

Как только начал подниматься затвор, моментально поднялась целая буря проклятий и ругательств, направленных против него.

- Опустить! Опустить! Бросьте самого янки туда вниз, если он намеревается нас обмануть! - гремела толпа. Это ей очень не понравилось. Забава только что началась, а теперь они должны были, заплатив по три доллара, ограничиться только тем, что медведь поцарапал немного быков и разорвал одного волка.

В своей жажде крови человек, раз он сильно возбужден, становится хуже дикого зверя и уже не ограничивается одним только глотком, а жаждет опорожнить весь кубок до дна.

Янки, желавший только своей выгоды, пытался, но совершенно тщетно, объясниться с публикой. Он вскочил на скамью, махал шляпой и кричал что-то толпе, но не только никто его не слушал и не слышал, да и слушать никто не хотел. Они все, во что бы то ни стало, требовали продолжения боя, и, видя возбуждение и ярость зрителей, янки, ради сохранения собственной жизни, вынужден был уступить. С недовольным и сердитым видом он отказался от своего намерения запустить медведя в клетку. Наполовину приподнятый затвор опустился обратно вниз при громовом «ура!» публики, а янки сердито и раздосадованно надвинул на лоб шляпу и грузно опустился на свою скамью.

Но никто на него не обращал внимания, так как пятнистый бык, еще более освирепевший от страшного топота и криков, вскинул бешено рогами и ринулся снова в бой.

Прежде чем медведь успел к нему повернуться, он, набросившись, опрокинул его, но и сам, перелетев через серого, упал. За это ему пришлось сильно поплатиться, потому что, прежде чем бык поднялся, серый уже сгреб его и впился ему в шею могучими когтями. Но медведю не удалось удержать его под собой, так как бык вырвался, хотя кожа висела на спине громадными клочьями и он страшно ревел от боли и ярости.

Прежде чем медведь как следует поднялся на лапы, налетел на него черный бык и со всей силы ударил его в плечи. Но лапа медведя так сильно хватила его по морде, что разнесла нижнюю челюсть быка; однако ярость последнего была так велика, что он точно не ощущал ни малейшей боли и, только рассвирепев еще больше, неистово кинулся на врага, запустив острые рога в верхнюю часть брюха с такою силою, что коснулся лбом кожи медведя.

Медведь оказался смертельно раненным и, понятно, чувствовал себя весьма плохо. Зрители, восхищенные великолепным боем, стучали и орали, как сумасшедшие, а гризли, внезапно поднявшийся на задние лапы, дико озирался кругом.

Пятнистый бык едва держался на ногах, но, несмотря на это, собрал все силы для нового нападения. В свою очередь, черный бык, почти обезумевший от полученных ран, рыл ногами залитый кровью песок и, нагнув рога, снова неистово бросился на медведя.

Но медведь находил, что это уже ему совсем не по силам, так как сегодня много уже ударов пришлось ему вынести и кровь лилась струею из смертельной раны. Он собрал последние силы, подбежал к ограде и, в диком отчаяньи подскочив, впился когтями в брусья ограды как раз в том месте, где сидели старик и Георг.

Громкий крик ужаса вырвался из груди всех сидевших в переднем ряду, и они необдуманно бросились к сидевшим позади их. Эти, в свою очередь, напирали на сидевших дальше их, а те отталкивали их обратно; давка была такая, что перила, окружавшие зрительные места, обломились, и все полетели, рискуя сломать ноги, руки и шею, вниз. Но, по счастью, упали они на мягкий песок.

Нельзя сказать, что их бегство было бестолково; они были отчасти правы, так как в этот момент гризли уже добрался к верхнему краю и, охватив его своими страшными когтями, пытался укрепить задние ноги в ограде, чтобы дать надлежащую опору туловищу. Через минуту или две он уже мог перелезть ограду, и горе тому, кто попадется на его пути!

- Застрелите его! Ради бога, застрелите! - кричали сидевшие влево и вправо от середины и в этот момент находившиеся в менее опасном положении, но кто же мог предвидеть, в какую сторону вздумает бежать пришедший в отчаяние зверь. Большинство зрителей были вооружены пистолетами, так как там редко кто выходит из дома без оружия. Но опасность так поразила их и такой страх овладел всеми, что им и в голову не пришло употребить в дело оружие. Все видели, с какой страшной силой медведь пустил в ход свои когти, а между тем никому не пришло в голову оказать ему противодействие.

Единственные два человека, не покинувшие мест в этом бурном натиске бегущих и притом единственные, имевшие при себе винтовки, были оба наших друга, старик и Георг. Надо сказать правду, что Георг, когда увидел на ограде лапы медведя, в первую минуту хотел было бежать, но рука старика опустилась на его плечо, и он услышал:

- Теперь, Георг, мы выступаем на сцену; цель ему, милый мой, прямо в глаз, как только он поднимет голову.

Заслышав эти слова, мальчик опомнился. Мгновенно проснулся в нем охотничий задор. Моментально схватил он винтовку и взвел курок, а тем временем старик, вскочив, отодвинулся немного в сторону на не занятой теперь людьми скамейке, намереваясь, как только медведь поднимется, принять его с другой стороны. Оба они с винтовками в руках, готовые к прицелу, стояли хладнокровно, выжидая наступления опасного момента.

В эту минуту черный бык со всей силы накинулся на спасающегося бегством медведя, но как раз в это время тот поднял вверх задние лапы, и бык не попал в серого, а со всего размаха хватившись о бревна ограды, обломал себе рога и, ошеломленный, упал на песок почти замертво. В то же мгновение поднял гризли голову вверх. Правой передней лапой он еще выше захватил верхний край ограды, а другой лапой даже захватил одну из скамеек, и в следующий момент мог уже быть наверху, за оградой.

Так как он все это время беспрерывно ворочал головой, оба охотника не решались стрелять, не имея неподвижной цели. Теперь же, когда он забросил на забор заднюю лапу, на минуту голова оставалась в покое. В действительности это длилось только одно мгновенье, но этого вполне было достаточно: в один и тот же момент, до такой степени одновременно, что, казалось, сделан был только один выстрел, а не два, оба спустили курки. Пули попали в бывшего уже в двух шагах от них медведя через глаз прямо в мозг.

В момент выстрела, в последней борьбе за существование медведь еще держался за ограду; но вдруг веки его опустились, лапы беспомощно повисли, и серый полетел обратно на арену, из которой только что с таким трудом выбрался…

Невообразимая сумятица царила в зале. Часть зрителей, хотя и слышавшая два выстрела, но тем не менее не знавшая о том, что медведь навсегда обезврежен, выскочила на улицу и разбежалась во все стороны, распространив страшное известие по всему поселку, вызвавшее у всех страх и ужас.

Повсюду встречались бегущие женщины с детьми, искавшие убежища в каком-либо надежном доме; скакали во весь дух с распущенными поводьями всадники, мчались вырвавшиеся лошади, и тревожные, полные страха возгласы: «Медведь! Медведь!» - беспрестанно раздавались по всем улицам от одного края Миссии до другого.

А между тем в самом цирке раздавались крики радости и восторга. Энтузиазм овладел теми, кто не успел убежать из цирка и таким образом оказался свидетелем счастливого исхода двух выстрелов. Раздавалось громовое «ура!», теперь, понятно, обращенное по адресу двух стрелков. Даже янки был доволен, что дело окончилось таким образом, потому что, если бы медведь бежал, то, конечно, он был бы для него навсегда потерян. Теперь же, хотя четвертого боя и не удалось устроить, но зато мясо и кожа дадут ему порядочные деньги, и этим приходится быть вполне удовлетворенным.