- Благодарю тебя, Дженни, (так называл девушку отец), - отвечал Георг, протягивая ей руку, - я уже поел; но, кроме того, благодарю тебя еще за то, что ты просила за меня отца.
- Ты теперь, наверное, сердишься на моего отца? - спросила Дженни, глядя на него почти умоляюще глазами, полными слез.
- Нет, Дженни, - тихо возразил ей Георг. Он сознавал, что бесконечно огорчил бы ее, сказав правду. - Это его добрая воля и никто не может принудить его одолжить на время своих волов.
- Вообще отца нельзя назвать жестоким, - защищала отца дочь, - и только в последние дни он сделался таким сердитым, потому что мы так долго здесь просидели. Куда же ты теперь отправишься, Георг?
- Бог знает! - чуть не со стоном, тяжело вздохнув, отвечал мальчик, быстро отворачивая голову в сторону. - Однако, прощай, дай Бог тебе счастья, Дженни, а я пойду посмотрю, не найду ли где-либо помощь.
Он вскинул ружье на плечо и пошел тем самым путем, которым пришел сюда. Молодая девушка осталась на месте и грустным взором следила за удалявшимся мальчиком. Ей, конечно, сильно бы хотелось помочь ему, но это было для нее невозможно.
Хотя индеец не приближался к повозке, но все время оставался немым свидетелем всего происходившего между белолицыми. С проницательностью, присущей их племени, от него не ускользнула самая суть дела, хотя он не понимал ни одного из произнесенных слов. Мальчик совершенно забыл о нем, да и притом, какую помощь мог оказать ему индеец, сделавший, однако, для него больше, чем соотечественники в настоящую минуту. Только тогда, когда Георг услышал за собою его шаги, он остановился, поджидая краснокожего.
- Гм? - сказал дикарь и покачал головою, показывая вниз, на долину.
Георг отвечал ему таким же движением головы.
- Гм… - пробормотал индеец и несколько мгновений вглядывался безмолвно вдаль, по-видимому, о чем-то размышляя, потом он снова оглянулся вниз, на повозку, в которую были уже впряжены волы, и все готовились к дальнейшему путешествию; вслед за тем он пристально посмотрел на молодого человека и ясно было видно, что он желает что-то сказать. Но что могло измениться, если бы он заговорил? Внезапно озаренный какой-то мыслью, индеец быстро подошел к Георгу, дружески похлопал его по плечу и, сделав ему знак следовать за собою, скорыми шагами направился в горы, оставляя за собою долину.
Георг был в недоумении: следовать ли за своим провожатым или оставаться здесь? Индеец до сих пор проявлял к нему такое дружеское расположение, да и теперь, по-видимому, понял, о чем идет речь, так что после нескольких секунд размышления Георг решился следовать за ним. Тем временем его провожатый был уже от него на расстоянии нескольких шагов; когда он обернулся и увидел, что молодой белолицый следует за ним, он ласково кивнул головой и спокойно, не оборачиваясь более, продолжал идти дальше.
Таким образом они шли около трех часов. На горных возвышенностях лежал уже довольно глубокий снег. Краснокожий, несмотря на свои голые ноги, по-видимому, нисколько не был этим обеспокоен и только тогда, в первый раз, приостановился на пригорке, поджидая своего молодого спутника.
Отсюда дорога вела снова вниз, хорошо была видна вся долина, раскинувшаяся внизу. Рассматривая ее, Георгу казалось, что, если бы повозкам пришлось проезжать этими горами, то здесь это сделать было бы удобнее и скорее можно добраться до гладкой, ровной дороги.
По-видимому, эта местность была достаточно богата дичью. На снегу они видели очень много следов, преимущественно оленьих, но Георгу и в голову не приходило намерение поохотиться. Они снова быстро пошли, спускаясь теперь вниз, держась левой стороны возвышенности. Все время, пока они шли в северном направлении, лес имел зимний вид, но как только повернули на запад, по отрогам гор, ярко освещенным солнцем, они выбрались из снега и внезапно попали как бы в совершенно другую страну. Везде, где деревья не образовывали густой чащи, земля была покрыта прелестными цветами и роскошной травой. Лежащая перед ними долина казалась вчетверо шире долины, находившейся у горного ручья, из которой они недавно вышли. Георг уже вообразил себе, что он приближается к поселениям белых. Однако, несмотря на это, ровно никаких следов цивилизации не замечалось, не было никаких признаков, доказывающих, что здесь работала человеческая рука. Нигде не было видно срубленного дерева, а на земле не было никаких иных следов, как только следы лесных животных.
Теперь индеец шел рядом с мальчиком; о разговоре между ними не могло быть и речи, да и притом каждый из них был поглощен собственными мыслями. Вдруг Георг почувствовал, что индеец, внезапно прикоснувшись к руке его, сильно прижал ее своей рукой. С изумлением взглянув на своего спутника, он заметил, что индеец, не поворачивая к нему головы, напряженно смотрел вперед и осторожно указывал своим луком то направление, по которому следил взором.
Георг мгновенно последовал его примеру и, всматриваясь, тотчас заметил громадных размеров ворочавшийся предмет, однако он не мог понять, что это было такое.
Дикое животное стояло в небольшой чаще молодой поросли красного дерева, переполненной красными ягодами, но голову держало опущенной к земле. Однако в то же мгновение животное быстро подняло голову и выпрямилось, так что Георг тотчас узнал в нем могучий облик «элька», или исполинского оленя, который здесь совершенно спокойно и доверчиво пасся и не ожидал никакой опасности. Голова оленя была обращена в противоположную от Георга сторону, так что он имел хорошую возможность рассмотреть могучие формы животного и пришел к убеждению, что это изумительно сильный олень.
Если бы ему даже и удалось его убить, то с такой тяжелой тушей не управиться и двоим, можно было только взять необходимое в пищу ему и спутнику. Однако в пылу охотничьего увлечения он, конечно, только на мгновение уступил этому соображению. Еще никогда в жизни ему не пришлось даже стрелять в элька, хотя он видел в восточных прериях иногда таких оленей, а потому Георг сгорал желанием убить этого князя лесов.
Однако, с детства выросший в лесу и привычный к охоте, он не приступил к делу сгоряча, а сначала осторожно удостоверился, откуда дует ветер, так как если ветер дует по направлению от охотника к дичи, тогда к ней подкрасться почти невозможно. Все лесные животные имеют изумительно тонкое обоняние и на далеком расстоянии чуют все, что им незнакомо и враждебно. Понятно, что они не чуют только того, что находится по направлению ветра, дующего от них.
Легкий ветерок был весьма благоприятен молодому охотнику. Солнце довольно сильно пригревало, и теплый воздух тянуло вверх. Вследствие этого Георг прежде всего поспешил спрятаться за толстым деревом, стараясь, чтобы олень его не увидел, хотя бы и случайно. Сделав знак индейцу остаться позади его, он бросил шапку на землю, что служило Гектору приказанием стоять неподвижно около шапки, пока он его позовет.
Гектор немедленно принялся за привычное дело, но индеец не согласился устранить себя так поспешно. Полагал ли он, что молодой человек не особенно опытен в умении подкрасться к дичи, или сам чересчур страстно относился к охоте, но он оставался на расстоянии шага от мальчика, держа лук натянутым и с вложенной в тетиву стрелой, несмотря на то, что едва ли мог надеяться, что может убить ею такой громадной силы оленя.
Если имело место первое соображение, то он сильно заблуждался, так как Георг отлично знал, как управиться с дичью. Предусмотрительно и осторожно пользовался юноша каждым деревом, каждым кустом, каждым камнем, позади которых прятался, и все ближе и ближе подкрадывался к оленю. Одновременно с этим он не упускал из виду другую, весьма важную предосторожность: он внимательно смотрел под ноги, чтобы как-нибудь неосторожно не задеть ногой сухую ветку и не сломать ее. Даже такой ничтожный шум в лесу обращает на себя внимание чуткой дичи и пугает ее иногда сильнее, нежели крик и громкий говор.
При этом индеец до такой степени бесшумно стоял за его спиной, что Георг только тогда заметил это, когда повернулся в его сторону и увидел, что он усмехается, и безмолвно кивнул ему головой. Ему, очевидно, доставляло большое удовольствие видеть, с каким мастерством и ловкостью подкрадывался молодой человек к оленю.