Один благоразумный человек пытался усовестить его, доказывая, что терпение — благо и что когда-нибудь он получит верблюда и отдаст его дяде Абд ар-Расулю в уплату за его дочь Фатиму.

Сглотнув горькую слюну, Джабер спросил:

— Через год, через семь лет или когда придет конец моей жизни?

Благоразумный ответил:

— Не спеши. Поспешность от шайтана, а шайтан — враг рода человеческого. Может быть, через пять или через семь. Фатима еще молода, а ты — сильный парень.

Джабер спросил:

— Значит, ты обещаешь мне, что Фатима не выйдет замуж, пока я не раздобуду верблюда?

Советчик задумался, представил в своем воображении Фатиму с браслетом на лодыжке и ответил:

— По правде сказать, не обещаю. Девушка хороша. Кожа у нее цвета пшеничного зерна и нежна, как бархат. А парни нашего рода охочи до красоток. Во владении у рода сто верблюдов и сто верблюдиц… Нет, не обещаю.

Тут-то Джабер и объявил всем, что не будет работать… Шейх рода смеялся так, что чуть не поперхнулся. Потом сплюнул и сказал:

— Посмотрим, что он будет есть. Человеку нужна пища так же, как пальме — длинные корни, которыми она высасывает воду из глубины земли.

Большое летнее солнце скрылось за холмами на западном берегу. Край неба еще пылал, и кусты тамариска с желтыми цветами, растущие по обоим берегам канала, отбрасывали на мутную поверхность воды черные, волнующиеся тени. И вдруг разом стемнело. Ночь словно черным шатром накрыла землю. На небе проступил маленький полумесяц и редкие, тусклые звезды. Откуда-то издалека послышался крик птицы, похожий на плач матери, потерявшей единственное свое дитя.

Джабер ощутил чье-то прикосновение к своему телу, и его охватила дрожь, словно повеяло холодом зимней ночи, хотя стояло лето. Он поспешно кинулся прочь из воды и стал подниматься на сухой пригорок. Со штанов лило ручьями. Он надел старую синюю рубаху, короткую, с широкими рукавами, снял штаны и, пока отжимал их и развешивал сушиться на ветке нильской акации, все думал: «Как же ты, парень, забыл, что в воде живут джинны и души утопленников и убиенных?!»

Но в скором времени Джабер овладел собой, и страх покинул его. Он снял рубаху, свернул ее, придавил камнем и снова полез в воду. Переходя от берега к берегу, он искал среди камней и травы рыбу-сома, которая плавает медленно из-за длинного шипа, что растет у нее на шее.

Джабер долго бродил в воде в поисках сома и наконец сказал себе, что, если он поймает одну рыбину, не станет искать вторую — одного сома ему хватит на целый день. И еще он подумал, что, прежде чем есть, рыбу надо пожарить. Неужели придется просить огня у родни, которая поскупилась на верблюда, несмотря на то что он, Джабер, с малолетства работал на нее? Джабер сказал себе: «Если поймаю рыбу, высеку искру двумя камнями и подожгу сухой хворост — его здесь, слава боту, достаточно».

Взглянув на небо, Джабер увидел, что синева его посветлела от множества высыпавших звезд. Он решил выйти из воды и помечтать немного о Фатиме, а потом снова приняться за ловлю сома.

Голый, в чем мать родила, сидел Джабер, прислонясь спиной к стволу нильской акации. Влюбленному его взору виделось, как приходит Фатима, поднимает камень, берет его рубаху, вдыхает запах пота, позеленившего подмышки, и спускается к воде стирать ее. Он даже слышал звон цветных стеклянных браслетов на руках девушки.

Летняя ночь в середине своей бывает прохладна. Джабер продрог и очнулся от своего короткого, прекрасного сна. Поскольку он был голоден, то решил еще раз слазить в воду и поискать сома. При этом он клялся Аллаху, повелителю небес, ниспосылающему людям хлеб насущный, что ему хватит одной рыбины, только одной. Но Аллах отворачивается от своего раба, если тот не трудится усердно и каждодневно. Аллах не любит того, кто откололся от своего рода и племени. Да, Джабер, хоть Фатима и прекрасна, но Аллах прекрасней и превыше всего и всех. Значит, Джабер заслужил кару. Пришлось ему выйти из воды с пустыми руками. Он надел штаны и рубаху и уселся, прислонясь спиной к стволу нильской акации.

Конечно, можно украсть осла у другого рода. Но для этого надо идти в город, на рынок, окруженный стеной и охраняемый стражниками. Если повезет ему с ослом, можно будет привезти отличный навоз от древнего храма, который тоже охраняют сторожа. Если и тут повезет, можно продать навоз родне для подкормки полей, на которых зреет урожай. Так он накопил бы денег на верблюда и отдал бы его дяде Абд ар-Расулю, чтобы жениться на Фатиме.

Джабер подумал о стражниках, которые ловят воров, и сказал себе, что они слепы. Если бы они увидели Фатиму, то прозрели бы и сердца бы их смягчились. Тогда они не повели бы его во двор омды, чтобы бить там палками. А сам омда, этот жадный и злой старик, как он не видит красоты Фатимы! Джабер сказал себе, что, будь он на месте омды и владей ста верблюдами, он женился бы на дочери Абд ар-Расуля, а приведенному к нему во двор вору Джаберу сказал бы: иди парень, и больше этого не делай. Он не стал бы связывать его и отсылать под охраной стражников в участок, где бедняге Джаберу пришлось бы чистить конюшни и сливать на помойку зловонную воду. Джабер не вымолвил бы ни слова перед судьей, которого побаивается сам староста. Провел бы, несчастный, долгие годы в темной, сырой тюрьме, которую охраняют здоровенные грубые солдаты с сердцами такими же жесткими, как кожа на их башмаках. И считал бы бедный Джабер дни и ночи, мечтая уж не о том, чтобы жениться на Фатиме, а о том, чтобы хоть взглянуть на нее одним глазом: как выходит она из мужнего дома с кувшином, чтобы принести воды и напоить этой свежей водой супруга своего.

Джабер очнулся от обступавших его со всех сторон видений и картин: грудь, высокая, как холм… роза на каждой груди… одноэтажный дом из двух комнат… сырая и мрачная тюрьма, вооруженные стражники, солдаты и омда… возня кур по ночам, от которой просыпаешься вдруг и лежишь без сна, и тело твое тоскует по другому телу… железная, обязательно железная — деревянную жучок источит — кровать. Шейх рода, конечно, прав. Где взять Джаберу кукурузный хлеб и козье молоко, если он не будет работать? А дяде Абд ар-Расулю нужен верблюд, чтобы возить на нем краденый навоз от храма. Фатима — самая красивая девушка на свете. Но, как гласит пословица, глазами бы съел, да руки коротки. И нет никакой надежды поймать сома. Вернуться домой тоже нельзя — голодные шакалы уже затаились у тропы. До рассвета Джабер будет думать — спать здесь, у плещущейся воды, все равно невозможно. И он надумает, что ему делать. Еще до того, как наступит день, отправится он к становищу цыган, и старая цыганка, сидящая у входа в шатер, под двумя пальмами, своими умелыми руками выколет ему чуть пониже плеча сердце, а внутри его — верблюда с лицом девушки.

Сказал красноречивый крестьянин:

— Случилось это в шестой день месяца зуль-хиджжа в год тысяча триста восемьдесят девятый хиджры возлюбленного пророка, или пятого амшира тысяча шестьсот восемьдесят шестого года по календарю коптов, что соответствует двенадцатому февраля тысяча девятьсот семидесятого года от Рождества Христова.

Повествует рассказчик:

— Собрались они в четверг, к вечеру. Беседовали. Говорили о том, о сем. Слова текли, сливаясь в реки и моря. Говорили о страхе и смелости, о жизни и смерти. О далеких странах, о жизни на чужбине, о тоске. В конце все согласились, что терпеть далее нельзя. Потом расстались, и каждый пошел своей дорогой. Вот как оно было.

А теперь история с самого начала.