— Я и сам не знаю.
— Вот уж никак не думала, что подобные обвинения могут бросаться с такой легкостью.
— В нашей жизни все возможно!
Ее глаза были полны негодования.
— Когда произошла революция, мне было восемь лет. Значит, я могу считать себя сыном революционной эпохи… Мона восхищается тобой. Она мне много о тебе рассказала. И о твоем брате-герое тоже…
— Он мужественно прокладывает себе путь в полном мраке.
— Судя по рассказам Моны, жена твоего брата тоже изумительная женщина.
— Любовь облагораживает человека.
— По-моему, истинное чувство всегда обладает такой властью.
— К сожалению, не всегда.
— Откуда такой пессимизм? Мне это не нравится!
— Ну хорошо, больше не буду.
Им подали чай.
— Тебя призывали в армию? — спросила Алият.
— Нет. Я почти слеп на левый глаз.
— У тебя болели глаза?
— Это случилось в тюрьме.
Алият помрачнела, но Хамед поспешил рассеять ее грусть.
— Я и одним глазом могу любоваться тобой!
— Но ты же не имел к коммунистам никакого отношения!
— Зато когда меня выпустили из тюрьмы, уже никто не сомневался, что уж теперь-то я действительно стал коммунистом!
Они рассмеялись. Как бы невзначай Хамед спросил:
— Ты куда предпочитаешь пойти: в кино или на танцы?
— Только не сегодня. Не сердись, хорошо?
XXXIV
Хусни Хигази не ждал этой гостьи. Он даже онемел от удивления. Но тотчас опомнился, заключил ее в объятья и повел в гостиную, приговаривая на ходу:
— Дорогая Самра Вагди! Как я счастлив, что снова вижу тебя!
Она выключила радио и насмешливо спросила:
— Слушал последние известия о воздушных налетах? Лучше приготовь мне твой знаменитый коктейль!
Он направился к бару, шутливо ее упрекнув:
— Наконец-то ты пришла ко мне одна!
— Не обольщайся. Я пришла не ради твоих прекрасных глаз, а по делу, — спокойно ответила Самра, беря у него бокал.
Она была среднего роста и гибка, как цирковая акробатка. Бело-розовое лицо еще сохраняло следы былой тонкой красоты, но правая щека казалась чуть воспаленной, в уголках рта собрались морщинки. Она сидела закинув ногу на ногу. Хусни стоял перед ней в почтительной позе.
— Я всегда бываю рад твоему приходу, Самра!
— Не лги. Ты радуешься птичкам, которых я с собой привожу.
— Но ты же знаешь, как глубоко я тебя уважаю.
— Нужно мне твое уважение!
— Подлинные чувства проявляются в трудные минуты жизни.
— Не напоминай мне о том, чего я не люблю вспоминать!
— Мы живем в век корысти! А ты можешь зарабатывать многие тысячи фунтов, но предпочитаешь щедро дарить удовольствия. Ты словно с луны свалилась.
— У меня собственный магазин, и я богата, — усмехнулась Самра.
— У тебя было много возможностей, которыми ты не разу не воспользовалась! Если бы ты захотела, то могла бы стать куда богаче.
Самра подошла к бару, наполнила свой бокал и опять села в кресло.
— Послушай, мой милый старый сластолюбец. Я пришла к тебе по делу.
— Все, что в моих силах! Может, хочешь посмотреть новый фильм?
— Мне нужна Алият, — спокойно сказала Самра, глядя прямо в глаза Хусни.
Он сделал вид, будто не может вспомнить, о ком идет речь. Но Самра не стала ждать.
— Та Алият, которой я по твоей просьбе помогла сделать аборт.
— А-а, эта Алият… Но я ее почти не знаю. Если она как-нибудь ко мне заглянет, я передам ей твою просьбу. Но может быть, ты объяснишь, зачем она тебе нужна?
— Ну скажем, я в нее влюбилась, — отрезала Самра.
— И рассчитываешь на взаимность? — не удержался Хусни.
— Все может быть.
— А нет у тебя новых девушек?..
— Хватит с тебя, старый развратник!
— Извини, дорогая, но ведь она была у тебя в руках.
— Как-то раз зашла в магазин, поблагодарить, и больше я ее не видела…
— Наверное, прячется от тебя.
— Как мне с ней связаться?
— Но я же сказал: если она придет ко мне, я передам, что ты хочешь ее видеть.
— Вот и вся твоя помощь?! — сердито воскликнула Самра. — Черствый эгоист! Ты привык брать, ничего не давая взамен! Ты не помнишь добра!
— А я-то хотел сосватать тебе хорошего человека.
— Ненавижу мужчин. Таких услуг мне не требуется.
Хусни Хигази задумался.
— Я знаю только, что она служит в министерстве социального обеспечения. Но понятия не имею, ни в каком отделе, ни где находится это министерство. Обычно новости о ней я узнаю от ее отца, официанта в кафе «Аль-Инширах» на улице шейха Камра.
— Я буду ждать твоего звонка, — закончила разговор Самра.
Они пристально посмотрели друг на друга. Улыбаясь во весь рот, Хусни Хигази сказал:
— Допей бокал, дорогая!
XXXV
Марзук Анвар все чаще и острее чувствовал, что его жизненный небосклон заволакивают черные тучи. Надер внутренне соглашалась с ним, хотя тщательно это скрывала. Ничто не утешало Марзука — ни любовь жены, ни комфорт, которым он был окружен. Чем нежнее была Надер, тем сдержаннее становился он, тем больше замыкался в себе. Понимая, что бесконечно так продолжаться не может, Марзук решил серьезно поговорить с женой.
— Сезон заключения контрактов кончается, а ты еще ни одного не подписала!
— Отдохну год! — небрежно бросила Надер.
— Так дальше жить нельзя!
— Почему? — возразила Надер.
«Нет, это не любовь, а борьба! Никто не сможет убедить меня, что любовь не используется как средство в жестокой борьбе за существование. Той, которая меня любила, больше нет», — угрюмо подумал Марзук. Он вновь попытался убедить жену:
— Откладывать решение больше нельзя. Ведь нам не на что будет жить.
— Ты слишком все усложняешь. Жизнь куда проще, чем ты думаешь.
— Прошу тебя больше не отказываться от контрактов.
— Даже если мне предложит сниматься Ахмед Радван?
— Даже тогда.
— Но я все равно потребую…
— Не нужно! — с горечью сказал Марзук.
— Ты согласишься на вторую роль?
— Лучше я поищу места.
— Выбрось это из головы!
— Все наладится, если ты будешь работать в своей области, а я займусь своим делом.
Надер нежно обняла мужа.
— Сейчас не время для нежностей, — сердито сказал Марзук.
— Я люблю тебя!
Он прикоснулся губами к ее щеке.
— Я не верю больше в свои актерские способности и в искусство вообще.
Надер резко отстранилась от мужа.
— Меня больше ничто не интересует, не заботит, — добавил он.
— А меня заботит наша любовь! — возразила Надер.
— Глупо ползать по земле, если можно летать!
— Что ты хочешь этим сказать?
Он хмуро молчал.
— Зачем ты себя терзаешь?
— Я устал от ненужных эмоций.
— Не говори так! — рассердилась Надер.
— Слушаю и повинуюсь!
— Ты сам все заводишь в тупик.
— Выход всегда можно найти.
— О да! Поступившись своим достоинством или счастьем, а может, тем и другим вместе!
— Лучше это, чем бесхребетность.
— Я с тобой не согласна!
— Надо смириться с реальностью: счастье, о котором мы мечтали, недостижимо!
— Не смей так говорить! — крикнула Надер.
— В моих словах нет ничего обидного!
— Это ты так думаешь!
— Мы хотели парить на крыльях, а они оказались подрезанными.
— Я мечтала только о том, чтобы выйти замуж за человека, которого люблю.
— Ну прости меня. — Марзук поцеловал жену в щеку и встал.
— Пойду немного проветрюсь.
— Но ведь уже поздно!
— Говорят, поздняя прогулка лучше любого лекарства…
XXXVI
Вечер был тих и прохладен. Все трое молча курили, Хусни Хигази по обыкновению наслаждался коньяком. Абду Бадран и старик Ашмави, который, как всегда, пристроился у входа на тротуаре, затягивались сигаретами. Издалека доносились крики толпы — был праздник святого аль-Байюми. Подошел торговец и протянул Ашмави лепешку, начиненную зеленью. Пока старик доставал деньги, торговец принялся рассказывать: