Фигура сия изображает два искусственных крыла, имеющих твердую жилку, к которой прикреплены сзади кусочки кишечной перепонки, поддерживаемой крепкими тонкими нитями. Плоскость этих крыльев горизонтальна; прибор из рычагов поднимает и опускает их, не сообщая им никакого бокового движения. Крылья приводятся в движение маленьким медным барабаном - компрессором, в котором воздух переменно сжимается или разрежается действием насоса. Поверхности барабана сделаны из каучуковых пластинок, сочлененных с обоими крыльями рычагами; воздух, сжатый или разреженный в барабане, сообщает упругим перепонкам сильные и быстрые движения, которые передаются одновременно обоим крыльям. Горизонтальная труба, уравновешенная гирей, позволяет аппарату вертеться вокруг горизонтальной оси и служит в то же время для приведения воздуха из насоса в двигательный барабан. Ось состоит из ртутного газометра, допускающего герметическое закрывание воздушных трубок и вместе с тем позволяющего инструменту свободно вертеться в горизонтальной плоскости.

При таком устройстве аппарата можно изучить механизм, посредством которого сила сопротивления воздуха в сочетании с движением крыльев обусловливает движение насекомого вперед.

Действительно, если с помощью воздушного насоса привести в движение крылья искусственного насекомого, то можно видеть, что аппарат начинает быстро вертеться вокруг своей оси.

Механизм движения насекомого объясняется, стало быть, этим опытом".

Удивительные записи, рисунки и пространные чертежи лежали тут же, точно Думчев спорил, был вовсе не согласен с чужим проектом сооружения и собирался построить по своим чертежам какую-то иную модель насекомого в полете.

Я не очень хорошо разбираюсь в проектах, чертежах, моделях машин, конструкций, сооружений, но никогда не оставался равнодушным к ним. Здесь ум и сердце человека искали, находили, снова теряли, терпели поражение, но побеждали. Здесь изобретатель горевал и радовался точно так же, как писатель в работе над книгой, как художник - над картиной.

Записи Думчева производили впечатление поисков ума, своеобразного и сильного. В самом деле, разве можно предположить, что кто-нибудь подсчитает число взмахов крыла насекомого в одну секунду? У Думчева я нашел вот какую таблицу:

обыкновенная муха 330 взмахов в секунду

шмель 240 " "

пчела 190 " "

оса 110 " "

хоботник 72 " "

стрекоза 28 " "

бабочка (капустница) 9 " "

Здесь же, под таблицей, было отмечено полное совпадение движений обоих крыльев насекомого: оба крыла движутся одновременно, и оба совершают одинаковое число движений.

В записках Думчева несколько раз повторяется: "Я найду, непременно найду настоящую причину летательной силы насекомого!"

На отдельном листке было сделано презанятное вычисление: "Вес грудных мускулов птицы составляет одну шестую часть всего тела, в то время как у человека это соотношение равно одной сотой. А у насекомого?"

"Главное - исследовать силу мышц насекомого при полете. Определить, какой груз может поднять крыло насекомого".

Затем была еще одна запись:

"Нашел! Вот! Вот причина летательной мощи насекомого!.. Вертикальные и продольные мышцы насекомого. Энергия вертикальных мышц поднимает крыло. Энергия продольных - опускает. Взмах крыла - отброшена струя воздуха, и перед насекомым воздух пониженного давления. В любом направлении насекомое может отбрасывать токи воздуха. Не поэтому ли оно может подниматься под любым углом?"

А рядом была новая запись:

"Теперь остается найти последнее: как и почему оно (по-видимому, речь шла о насекомом) стоит в воздухе?"

Быстрые, азартные росчерки пера. И при этом очень деловые и точные записи, чертежи и фотографии.

Из них я мог заключить, что в своих опытах Думчев шел невероятными путями: он применял одновременно и графический, и оптический, и даже музыкальный метод.

И тут опять были какие-то непонятные чертежи. На одном я увидел сопоставление дрожаний... камертона и взмахов крыла у шмеля и пчелы.

Первые две линии этого чертежа были обрывистые, почти точечные и показывали частоту взмахов крыла у шмеля; третья линия была волнообразная, с острыми гребнями. Она была образована дрожанием камертона, снабженного острием. А вот пожелтевший листок нотной бумаги с записями весьма странных "мелодий". Это напевы комаров, шмелей, мух...

На полках было расставлено множество книг и журналов. Тут же, в деревянных библиотечных ящичках, - хорошо организованная картотека. Все в строго алфавитном порядке. Я обратил внимание на то, что в одном ящичке лежало всего несколько карточек не по алфавиту: Свифт - "Путешествия Гулливера" (на английском языке), Афанасьев - "Сказки", Н. Рубакин "Дедушка Время", Е. Маевский - "Доктор Мухолапский" (на польском языке), Ринер - "Человек-муравей" (на французском языке), Ласвиц - "На мыльном пузыре" (на немецком языке).

На каждой карточке была аннотация книги. Я прочел их при свече. Все эти столь разные книги, написанные на разных языках и в разное время, были схожи в одной детали - в неожиданном сопоставлении масштабов героя и окружающей его среды.

На другой полке я увидел карточку "Кибальчич". К перечню физико-механических опытов удивительного русского человека, самоотверженного героя-революционера и гениального изобретателя было приписано обращение Думчева к нему: "Ты, казненный царем! Ты, начертавший проект реактивного двигателя! Имя твое вспомнят, когда человек полетит в мировое пространство и познает далекие миры".

И рядом с этим возгласом стояли два слова, написанных красным карандашом: "Личинка стрекозы". Эти слова были подчеркнуты тем же красным карандашом.

Что это - бред? Что общего между проектом Кибальчича и личинкой стрекозы?

Или вот - на карточке Циолковского было написано: "Ты, мой дорогой современник! Человечество реактивным двигателем покорит межпланетное пространство".

Но опять рядом с этим обращением к Циолковскому была красная, подчеркнутая надпись: "Личинка стрекозы".

"Какая странная приписка!" - решил я. Необычайная лаборатория, где записываются мелодии комаров, где подсчитываются взмахи крыльев осы... Где на карточках трудов Кибальчича и Циолковского вспоминают о личинке стрекозы... Да, о ней упоминалось и в микрозаписке...

Какой хоровод нелепостей в одном маленьком доме тихого городка! И как загадочны микрозаписки, в которых Думчев дает людям ненужные запоздалые советы, как лечить туберкулез, или пишет о том, что мир вырос перед ним в "сто - двести раз"...

Горит свеча. Закрыты ставнями окна лаборатории. Молчат книги. Молчат колбы, склянки и пробирки. Молчит старенький микроскоп, устало наклонив свой окуляр над запыленным предметным стеклышком.

Где же он теперь, Думчев? Что с ним случилось?

Я оглядываю в последний раз лабораторию. Смотрю на пыльный футляр, в котором лежит скрипка Думчева, вспоминаю мазурку Венявского - ее исполнял он, говоря о ферментах, о порошке, о человеке-микроскопе... Да! Я так и не нашел порошка в лаборатории! Разве можно что-либо найти в пыли, при свече и закрытых ставнях?

ЛАМПА С РЕФЛЕКТОРОМ

И снова скрипящие ступени, свеча в руке - как бы не оступиться на темной лестнице; недоумевающий взгляд соседки с веничком в руке: "Какая вам, гражданин, выгода будет из всего этого?"

Я спросил Полину Александровну, где порошок, о котором упоминает в своем письме ее брат Андрей. Хорошо бы сделать химический анализ.

- Не знаю, - произнесла она с горечью и болью в голосе, - не знаю, где порошок. Чужие люди обшарили лабораторию, искали, всё пересмотрели, но не нашли никаких порошков.

С наивной беспомощностью она стала перебирать пальцами бахрому салфетки на небольшом столике и с грустью смотрела в окно, за которым уже разгорался летний день. И вдруг точно вспомнила:

- Да, одну записку Сергея Сергеевича я никому не показывала. В последний раз я видела Сергея Сергеевича в субботу вечером...