Два обстоятельства вчера вечером выбили его из колеи. Во-первых, пустой дом и отсутствие жены. Ничего себе: солдат вернулся домой. Сколько раз он об этом мечтал, а получилось — ничего похожего. А второе — фотография, увеличенный снимок их малютки, такую же, но маленькую карточку он таскал в кармане. Пока его не было, девочка умерла. И там-то узнать об этом было для него большим потрясением, а тут, в пустом доме, где ей бы бегать и топать ножками, оказалось еще горше, хоть он вроде бы и знал уже. Он долго разглядывал фотографию и совсем расстроился. А потом пошел к соседу Берту Россу, с которым вместе работали на карьере, он и сейчас там работал, и они вместе отправились в «Руно» и приняли по нескольку кружек.

И вот — утро, и надо самому себе готовить завтрак, а это несправедливо, когда человек только что вернулся из армии. А дома оказалось вовсе не так прибрано, как бывало прежде, хотя Нелли и прикупила кое-что в хозяйство, две вазы, часы на стенку и новенький радиоприемничек, который Эдди впервые видит, должно быть, немало денег на это ушло из ее аттестата, если она, конечно, не получила наследства, у Нелли родня с деньгами, мог кто-нибудь оставить ей, они всегда считали, что она вышла ниже себя, за простого рабочего в каменоломне.

Поджарив остатки бекона с остатком хлеба и выпив крепкого чаю, правда, без сахара, Эдди вышел за порог покурить. Утро было погожее, и деревня выглядела вполне ничего, живописно. Их домик, вместе с тремя другими, стоял в дальнем конце Главной улицы. Через неделю, сказал Берт Росс, Эдди сможет приступить к работе в карьере, мистер Уотсон подал на него заявку через Биржу труда, и теперь все уже в порядке. Надо будет сходить попозже, поговорить с самим мистером Уотсоном. А пока Эдди стоял у себя на пороге, одетый в новый шикарный костюм коричневого цвета, костюм — что надо, только самую малость тесен в плечах, покуривал и мирно смотрел вдоль улицы.

И тут на крыльцо вышла миссис Могсон. Она жила в соседнем доме вдвоем с дочерью (та работала на почте) и была очень вредная старуха, эдакая скрюченная, злорадная ведьма. Эдди как приехал ее еще не видел и не имел желания видеть.

Миссис Могсон поглядела на него долгим язвительным взглядом, и ему сразу стало не по себе.

— Вернулся, стало быть?

— Да, миссис Могсон. Приехал еще вчера вечером.

— Слышали, слышали. Моя дочка еще раньше сказала, что ты приезжаешь. Это она телеграмму-то твою доставила. Но ты, я вижу, один?

— Да. Жена, похоже, уехала к матери в Банстер, она часто у нее гостит. А телеграмма, видать, пришла уже после ее отъезда. Такое дело.

— Неужто?

— Выходит что так.

Эдди нахмурился.

— Ты так думаешь?

— Да, думаю.

Он уже почти кричал.

— А чего глотку-то дерешь? — отозвалась миссис Могсон. — Не глухая, поди, хоть кое-кто и ведет себя так, будто мне ничего не слышно. Слышно мне, не беспокойтесь, много чего слышно.

Эдди не ответил и, отвернувшись, снова посмотрел вдоль улицы.

— Ну, да вот теперь ты вернулся. Давно бы пора.

Чего от него хочет старая гусыня? Он бросил взгляд на ее морщинистое лицо — сколько точно таких же старух видел он в Северной Африке, в Нормандии, на голландских дорогах. Они все похожи между собой.

— Да, давно пора бы тебе домой заявиться, — повторила она. — Взглянуть, что делается у себя в Кроуфилде, а не у Гитлера.

— Мы, миссис Могсон, и сами рады, что вернулись домой.

В ответ она захихикала, старая ведьма! Чего это она? Из ума, что ли, выжила?

— Тебе и костюмчик, глянь, какой шикарный выдали по случаю возвращения. Смотри береги его, молодой человек, у тебя вон плечищи-то, как бы пиджак по швам не лопнул, ты уж поосторожнее. Ишь какой ты стал, Эдди Моулд, молодец молодцом. И нрав небось горячий, порох? Мы тут и без тебя молодцов навидались, все больше американцев, иные даже и чернокожие.

— Наслышан, — коротко отозвался Эдди.

— Еще наслушаешься, я чай, вскорости, — злорадно сказала миссис Могсон. — Знай держи ушки на макушке. Ты, это, не соскучился один-то? Глядишь, и жена теперь скоро заявится.

— Послушайте! — окликнул ее Эдди. — Что вы такое говорите? К чему клоните? Может, вас кто обидел?

— Да, обидели, — сразу отозвалась она. — По ночам заснуть не давали, когда спать пора. И не только мне, но и дочке моей, а ей утром рано на работу, не то что некоторым, кто допоздна в постели валяется и заполночь веселится.

— Да вы о чем? Кто вам спать не давал?

— Сам узнаешь. Небось тогда уж не будешь так важничать. Ишь вырядился в новенький костюмчик! Хе-хе-хе!

Она с презрительным смехом захлопнула за собой дверь.

Как парень основательный и по-своему опрятный Эдди вернулся в дом и занялся уборкой. Но странные речи соседки не шли у него из головы. Потом он решил сходить купить газету — почитать, что творится дома, — и на улице встретил жену Фреда Розберри, — вернее, вдову, — выходившую из магазина с нарядной девчушкой, их меньшенькой. Встреча получилась неловкой. До войны Эдди был мало знаком с Фредом, но на фронте они сдружились. Фред поделился с ним радостью, когда получил известие о рождении этой малышки, а когда взрывом мины беднягу убило, Эдди находился от него в каких-нибудь десяти шагах. Конечно, он имел в виду со временем зайти к жене Фреда, но потом, попозже. А тут она оказалась прямо перед ним, высокая, темноволосая женщина с бледным, серьезным лицом, довольно красивая и очень хорошо и аккуратно одетая. Помнится, она работала в Лэмбери, в гастрономе, и Фред считал себя счастливчиком, что она за него вышла. Да уж, что и говорить, счастливчик!

Ей, похоже, тоже было неловко. Фред ей о нем, конечно, рассказывал. И теперь она не знала, то ли заплакать, то ли улыбнуться.

— А вы, оказывается, уже дома, мистер Моулд? — произнесла она, справившись с собой.

— Только вчера вечером приехал, — смущенно ответил он, не глядя ей в глаза.

Девочка, которую она держала за ручку, сказала что-то, но Эдди не расслышал.

— Она говорит, дядя не военный, — растолковала мать и немножко улыбнулась.

Эдди любил детишек, он подмигнул малышке и объяснил:

— Раньше был военный, но бросил это дело.

И, подняв глаза на мать, успел заметить, что она почему-то смотрит на него с жалостью. Она поняла, что он это заметил. У нее вдруг зарделись щеки. Чтобы прервать неловкое молчание, она пробормотала:

— Рада за вас, что вы дома наконец. А как поживает миссис Моулд?

— Да вот, понимаете, не знаю, — пожал плечами Эдди. — Она не знала, что я должен приехать… ее дома нет… к матери, наверно, поехала…

Добавить к этому было нечего. Девочка увидела подружку, отняла у матери руку и перебежала через улицу. Миссис Розберри сказала, не спуская глаз с детей:

— Фред часто упоминал о вас в письмах. Вы ведь служили вместе?

— А как же. Виделись каждый божий день. И мы… мы все его любили… и от души жалели, когда…

— Да-да, — тихо сказала она. — Мне сержант Стрит прислал очень хорошее письмо.

Эдди ухватился за соломинку:

— Он отличный парень, сержант Стрит, он из Суонсфорда, — знаете большой дом? — но отказался от производства в офицеры, не захотел расставаться с ребятами. Я ради него что угодно сделаю. Мы с ним и еще с Гербертом Кенфордом — у них ферма, слышали про таких? — втроем демобилизовались. Этот Герберт Кенфорд тоже отличный малый. Тихий такой, вроде молчун, но парень что надо. Мы трое вчера вместе приехали. Трое из наших мест.

— Да, — тихо, с горечью, повторила она. — Вы трое.

— Простите меня, миссис Розберри… Я не подумал…

— Ничего, я понимаю. Дора, идем! — позвала она девочку. А потом снова обратилась к нему и сказала, как-то уже не так скованно: — Мистер Моулд, я не хочу вас теперь затруднять, но потом как-нибудь, когда у вас будет время, вы не зайдете рассказать про Фреда, и как вы служили, и как вообще все там было? Один только раз. Мне не довелось еще поговорить ни с кем, кто служил с Фредом, а вы, я знаю, были рядом. Вы бы мне этим очень помогли.